ЕЩЕ ОБ ОДНОМ ЛИТЕРАТУРНОМ И ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОТОТИПЕ ВЕРСИЛОВА РОМАН Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО ПОДРОСТОК

Henrietta Mondri, University of the Witwatersrand Johannesburg

В аспекте проблематики исторических прототипов Версилова из романа Подросток исследователями было сделано довольно много.

Так, общеизвестно, например, что в основе идейной проблематики, связанной с образом Версилова в романе, лежит проекция на исторические личности Чаадаева, Герцена, Огарева...- людей 40-ых годов. Материалом для заключений исследователей послужили записи Достоевского, сделанные в черновиках к роману Житие великого грешника, трансформировавшиеся в романы Подросток и Бесы.

Самая подробная работа, освещающая фактическое сходство между фактами биографии Петра Чаадаева /1/ и Версилова принадлежит A.C. Долинину. Работа эта - Как создавались "Подросток" и "Братья Карамазовы" /2/, в которой автор проводит параллели между исторической личностью Чаадаева и его философией /1-ым философическим письмом, в частности/ и идеями, высказываемыми в романе Версиловым.

Что касается установления литературного прототипа Версилова, то Мочульским /3/ и Бемом /4/ было высказано мнение о связи между грибоедовским Чацким из Горя от ума и Версиловым. К этому можно добавить, что прототипом Чацкого также являлся исторический Чаадаев - последнее было показано Ю. Тыняновым в работе Пушкин и его современники /5/.

Как видим, Чаадаев является как историческим, так и литературным /через грибоедовский образ/ прототипом Версилова.

Я же намереваюсь в данной работе показать еще один литературный прототип Версилова, в основе которого находится исторический Чаадаев.

Речь идет о Сильвио - герое первой из пушкинских Повестей Белкина - повести Выстрел.

О литературных реминисценциях из пушкинских произведений

104

в романах Достоевского писали и пишут много. Хрестоматийным стало сравнение обработки темы "маленького человека" Достоевским в повести Бедные люди в ее связи с Станционным смотрителем пушкинских Повестей Белкина.

В романе Подросток мы находим четыре литературных реминисценции пушкинских образов.

Образы эти:

Скупой рыцарь как центральный архетип ротшильдовской темы /6/; Герман как тип петербургского периода русской литературы /7/; Онегин у ног Татьяны как символ отношений между Версиловым и Софьей Андреевной /8/ и, наконец, образы русского дворянства из пушкинских Преданий русского семейства /9/.

Присутствие перечисленных пушкинских образов в романе свидетельствует о связи последних с идейной проблематикой Подростка и о пушкинском влиянии, под которым находился Достоевский в период написания романа.

И в самом деле, в письме, написанном Достоевским жене и относящемся к периоду работы над замыслами к Подростку, сам писатель признается в этом:

Утром я что-нибудь делаю, до сих пор читал только Пушкина и упивался восторгом, каждый день нахожу что-то новое. Но зато сам еще ничего не могу скомпоновать из романа. /10/

Среди названных выше пушкинских образов в Подростке мы не находим таких, которые были бы связаны с Повестями Белкина, Обнаружить же эту связь исключительно важно в контексте данной работы для подтверждения гипотезы.

И вот черновые записи к роману приходят на помощь и свидетельствуют о том, что именно Повести Белкина были в центре внимания Достоевского.

Приведем эти записи:

"Писать как Пушкин, подражать "Повестям Белкина". "Но затем ФАБУЛУ! ФАБУЛУ! которую развивать как можно сжато, последовательно и неожиданно...Художественность должна помочь. Но как в "Повестях Белкина" важнее всего сам Белкин, так и тут прежде всего обрисовывается Подросток". /11/

105

Приведенные выше записи свидетельствуют о том, что Достоевский, мучительно искавший сюжет для Подростка /"ФАБУЛУ! ФАБУЛУ!"/, связывал поиски сюжета с Повестями Белкина.

И здесь я хочу обратить внимание на поразительное событийное сходство между развитием главной интриги в Подростке, связанной с образом Версилова, и с развитием сюжета в Выстреле, связанном с образом Сильвио.

Если принять во внимание маленький размер Выстрела, то черты сходства повести с романом многочисленны.

Перечислим сходные мотивы:

Центростремительный характер повествования, где герои произведений живы соприкосновением с Сильвио и Версиловым; мотив "тайны", лежащей отпечатком на образе героев обоих произведений, которую все окружающие пытаются разгадать; мотив влияния на молодые умы, оказываемом Сильвио и Версиловым /12/; мотив-тема русского европейца; интрига неотмщенной обиды - пощечины в обоих произведениях - и, что более важно, идентичность психологической мотивировки выбора момента мщения Сильвио и Версиловым.

Обратимся к более подробной иллюстрации перечисленных общих мотивов.

Как Выстрел, так и Подросток построены на одной манере повествования - проекционной, где образы Сильвио и Версилова подаются читателю через призму восприятия молодыми людьми, под постоянным наблюдением которых оба героя находятся.

Главная мотивация действий и поступков молодых людей состоит в разгадывании "тайны" - в приобретении сведений из прошлого Сильвио и Версилова, сведений, необходимых для выяснения подлинного лица героев.

Вот психологический портрет Сильвио, даваемый ему в повести молодым человеком:

Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества, к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые умы наши. Какая-то таинственность

106

окружала его судьбу, он казался русским, а носил иностранное имя [...] Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва ужасного искусства. /13/

В портрете этом легко угадывается Чаадаев, но и поражает сосредоточение всех основных элементов версиловского портрета - здесь есть и "тайна", и "жертва", и влияние на молодые умы, и даже штрихи к мотиву "русского европейца": "он казался русским, но носил иностранное имя".

Сравним с портретом Версилова, дающимся в романе подростком:

Гордый человек прямо стал передо мной загадкой [...] Его оригинальный ум, любопытный характер, какие-то там его интриги . и приключения- все это, казалось, уже не могло остановить меня [...].

Сходство психологического портрета героев несомненно.

Далее следует описание комнаты Сильвио, также разительно схожее с описанием комнаты Версилова. Комнаты обоих героев были заполнены огромным количеством книг - отметим, что в этом также есть чаадаевский мотив, поскольку биографы Чаадаева свидетельствуют об огромной библиотеке философа, книгами из которой пользовались декабристы.

Комната Сильвио:

У него водились книги, большей частью военные да романы. Он охотно давал их читать. /14/

Комната Версилова:

На столе, в шкафу и на этажерках было много книг, которых в маминой квартире почти совсем не было. /15/

В дальнейшем описании комнаты Сильвио Пушкин дает лишь одну деталь - простреленные стены, что в повести выполняет функцию символа основной интриги.

Достоевский тоже не останавливается более на описании ничего, кроме книг, и переходит к описанию важной для романа детали-символа - портрета Софьи Андреевны. Не есть ли это та самая "сжатость", которой Достоевский намеревался учиться у Пушкина в Повестях Белкина?

Теперь о мотиве пощечины, полученной обеими героями и оставленной ими неотмщенной до определенного времени.

107

Вот описание поведения Сильвио после нанесенного ему оскорбления:

Сильвио принял нас по-обыкновенному, ни слова не говоря о вчерашнем происшествии. Прошло три дня. Поручик был еще жив. Мы с удивлением спрашивали: неужели Сильвио не будет драться? Сильвио не дрался.

Приведем описание поведения Версилова в романе:

Но после похорон молодой князь Сокольский, возвратившийся из Парижа в Эмс, дал Версилову пощечину публично в саду и тот не ответил вызовом, напротив, на другой же день явился на променаде как ни в чем не бывало.

Напомним, что причиной пощечины в обоих произведениях является интрига с женщиной, что, в свою очередь, в обоих произведениях есть также проекция на чаадаевскую биографию.

Мы напомним, какое оглушающее впечатление производят на Подростка сведения об оставленной Версиловым неотмщенной пощечины. Версилов утрачивает в глазах Подростка ореол благородства и дворянской чести. Подросток испытывает полное разочарование в своем идеале, полное крушение иллюзий.

Аналогичный мотив находим в Выстреле, где непонятное пассивное поведение Сильвио вредит ему во мнении молодежи .

Сравним описания реакции молодых людей в обоих произведениях:

В Выстреле:

Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодежи. Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенного видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков.

Эта сентенция из Выстрела может служить прекрасной психологической мотивацией реакции Подростка на поведение Версилова: "Итак, вот человек, по котором столько билось мое сердце!" - восклицает Подросток в романе.

Однако, вызов со стороны героев обоих произведений следует, и мотив психологической мотивировки выбора момен-

108

та мщения идентичен: Как Сильвио, так и Версилов выбирают самый неожиданный момент для вызова, к которому они готовились несколько лет, тщательно вынашивая идею.

Идея же, в обоих случаях, состоит в выборе момента самого благодушного состояния обидчика, момента его душевной гармонии. Сильвио выбирает момент семейного счастья графа, Версилов - получения князем наследства. Для обоих обидчиков эти моменты связаны с тем, что они начинают ценить свою жизнь, дорожить ею.

В тексте Выстрела Сильвио говорит:

С тех пор не прошло ни одного дня, чтобы я не думал об мщении. Нынче час мой настал... Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед самой свадьбой.

В тексте Подростка:

Три часа тому назад, то есть это ровно в то время, когда они составляли с адвокатом этот акт [о передаче наследства, Г.М.], явился ко мне уполномоченный Андрея Петровича и передал мне от него вызов [. . . ] формальный вызов из-за истории в Эмсе [. . . ]

Дуэль, впрочем, не состоялась ни в Выстреле, ни в Подростке.

Как видим, в такой маленькой повести, как Выстрел мотивов, общих с развитием фабулы в Подростке, много.

Сравнение этих двух произведений позволительно еще и потому, что в основе образа Сильвио лежит чаадаевский портрет, данный ему Пушкиным. Этот портрет оживает в образе Сильвио, а также в образах Алеко и Онегина. Все эти образы содержат в себе тему "русского скитальца".

Достоевский же, связывавший имена Пушкина и Чаадаева - о чем свидетельствует следующая запись из черновиков: "к Чаадаеву могут приехать в гости и другие, Белинский, например, Грановский, Пушкин даже" /16/ - не мог не заметить в Сильвио чаадаевского портрета, которым и воспользовался для сюжета романа, мучительно им искавшегося. Когда Достоевский писал: "Ведь у меня же не Чаадаев, - я беру в романе этот тип", /17/ он уже хорошо знал, что тип этот есть еще один пушкинский тип, оживший в романах Достоевского.

109

Главный мотив Версилова, разработанный Достоевским, в романе, - мотив "русского скитальца".

Исследователи показали, что мотив этот связан с полемикой против Чаадаева, Грановского, Тургенева, Герцена, Огарева. Но совершенно незамеченным остался в этой связи естественный для Достоевского поворот мысли: как писатель Достоевский видел в Пушкине зачинателя темы "русского европейца" в русской литературе.

Последнее было высказано Достоевским в Речи о Пушкине. Видя в названных образах Алеко и Онегина черты первых "русских скитальцев в родной земле", Достоевский наверняка знал о содержащемся в этих образах чаадаевском начале. Как самый чуткий читатель и знаток Пушкина, он не мог не знать о дружбе Пушкина с Чаадаевым и о его влиянии на Пушкина. Но импонировало Достоевскому в Пушкине отличное от чаадаевского отношение к истории русского народа.

Пушкинская концепция истории русского народа, выраженная поэтом в ответ на чаадаевское Первое философическое письмо, содержит в себе положения, которые должны были импонировать Достоевскому.

Пушкин в 1831 году получил от Чаадаева Письмо, а в 1834 году начал работу над статьей под названием "О ничтожестве русской литературы", в которой выразил взгляды, противоположные чаадаевским. Приведем отдельные места из статьи, которые демонстрируют близость концепции истории русского народа Достоевского и Пушкина.

Наше духовенство, - пишет Пушкин, - до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма, и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве [. . .]

Что же касается нашей исторической ничтожности - Пушкин пишет в письме к Чаадаеву-, то я решительно не могу согласиться с вами [. . .] Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству /к русскому единству, разумеется/ [. . .] как, неужели это все не история, а лишь бледный и полузабытый сон [...] /18/

Как видим, несмотря на дружбу с Чаадаевым, Пушкин выразил взгляды на русскую историю, противоположные взглядам "русского европейца" Чаадаева. Нет надобности напоминать, что Достоевский считал себя продолжателем русско-мессианской линии в литературе, начатой Пушкиным.

В полемике с Чаадаевым Пушкин был союзником Достоевского.

110

To, что было причиной отвержения Достоевского от Чаадаева, было одной из причин привлеченности к Пушкину.

Изображая Версилова "русским европейцем", Достоевский придал этому образу оттенок трагичности, симпатия писателя очевидна, недаром исследователями отмечалось, что Версилов - один из самых обаятельных образов, созданных Достоевским. Симпатия эта не может быть вызвана чаадаевским началом, содержащимся в образе Версилова, которое было неприемлемо для Достоевского.

Достоевский же симпатизировал тому началу в Версилове, которое он имел общее с пушкинскими героями - Алеко, Онегиным, Сильвио, образами-рефлексиями пушкинско-чаадаевской дружбы.

Испытывая трудности в поисках сюжета, уже замыслив изобразить в Версилове "вечного скитальца", Достоевский обратился к испытанному источнику - Повестям Белкина - где и нашел пушкинского Чаадаева-Сильвио и возвел его в тип "русского европейца".

И если учесть, что Достоевский вкладывал значительное смысловое содержание в фамилии, даваемые своим героям, /19/ то не значит ли Версилов - версию типа "русского европейца", содержащую в себе деривацию из Сильвио - уже известного в русской литературе чаадаевского типа "русского европейца"?

Примечания

 
1. Касательно биографических материалов и сведений о П. Я. Чаадаеве, отмечаю следующие работы: М. О. Гершензон, П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление, СПб. 1908 г.  М. О. Гершензон, "Чаадаев и Пушкин", в книге Статьи о Пушкине, ГАХН 1926 г. Д. Шаховской, "П. Я. Чаадаев - автор философических писем" в Литературное наследство, М. 1934 г.  
2. А. С. Долинин, Как создавались "Подросток" и "Братья Карамазовы", М. - Л. СП. 1963 г.  
3. К. Мочульский, Достоевский, ИМКА-ПРЕСС.  
4. А. Д. Бем, У истоков творчества Достоевского, Прага 1936.  
5. Ю. Тынянов, Пушкин и его современники, М. изд. 1969 г.  
6. "Я еще с детства выучил наизусть монолог Скупого рыцаря, выше этого, по идее, Пушкин ничего не производил". 
7. "В такое Петербургское утро, гнилое, сырое и туманное,
    
    

   111

   
    
    дикая мечта какого-нибудь Германна из Пиковой дамы /колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип - тип из Петербургского периода/ мне кажется, должна укрепиться". 
8. "... как Онегин у ног Татьяны". 
9. "Еще Пушкин наметил сюжеты будущих романов своих в Преданиях русского семейства, и поверьте, что тут действительно все, что у нас досель красивого". 
10. А. Г. Достоевская, Воспоминания, стр. 184.  
11. Цитируется по 16-ому тому из Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского.  
12. Следует отметить, что данная работа ни в коей мере не отрицает присутствия как в образе Сильвио и сюжете Выстрела, так и в образе Версилова и сюжете Подростка обыгривания авторами обоих произведений клише романтического героя.  
13. Повести Белкина, Брадда, стр. 20-21.  
14. Там же, стр. 25.  
15. Полное собрание сочинений Ф.М.Достоевского, т. 13, стр. 369.  
16. А. С. Долинин, Как создавались "Подросток" и "Братья Карамазовы", стр. 116.  
17. Достоевский. Письма, т. 2, стр. 264.  
18. А. Лебедев, Чаадаев, ЖЗЛ, 1965 г., стр. 185.  
19. Отмечаю, что группа текстологов и редакторов 33-х томного Академического издания Достоевского дает в примечаниях к роману Подросток сведения о том, что в Старой Руссе проживало семейство дворян Версиловых, фамилией которых, возможно, воспользовался Достоевский.