МОЛЧА ГОВОРИТЬ - ПОВЕСТЬ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО КРОТКАЯ

Lucjan Suchanek, Uniwersytet Jagielloński Kraków

Замысел Кроткой, написанной в течение всего лишь трех недель, в период с конца октября до 19 ноября 1876 года, не до конца еще тогда конкретизованный, имеющий, однако, довольно четкие очертания будущей повести, восходит к 1869 году. /1/ Именно тогда писатель набросал общий план произведения, в котором оказались следующие формулировки: "Тип подпольный, не перенесший ревности /.../ Нашел и выбрал сиротку нарочно, чтоб было спокойнее. Сам настоящий подпольный, в жизни щелчки". /2/ В этом коротком фрагменте автор употребил два раза слово "подпольный". Как известно, несколькими годами раньше, в 1864 году, слово "подполье" нашлось в заглавии произведения Записки из подполья. Первая часть этой повести, озаглавленная прямо - Подполье, напечатанная в журнале Эпоха, была снабжена примечанием Достоевского, говорящим о фиктивном характере произведения, но о типичности его героя: "И автор записок и самые Записки, разумеется, вымышлены. Тем не менее такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество", /3/

Кем было в понимании Достоевского человеческое существо, определяемое как "человек из подполья"? Как видно из замечания писателя, герой произведения - это отнюдь не единичный и обособленный случай, но иллюстрация более широкого социального явления. Словарные статьи слова "подполье" не дают точного ответа на поставленный выше вопрос, более того, они могут ввести в заблуждение. "Подполье" является словом семантически двухпланным: первое его значение является конкретным /помещение под полом, подвал/, второе метафорическим. /4/

Словарь понятий, употребляемых Достоевским, заключающий объяснения терминов не в контексте общенародного языка /т.е., языковые значения/, а в понимании и интерпретации писателя /т.е., значения, какие автор придает словам в своих произведениях/ пока еще не появился. Поэтому существует необходимость, впрочем не только по отношению к Достоевскому, неотложная потребность верифика-

126

ции значений путем перенесения слов из плоскости языка, понимаемого как система, на плоскость речи. Имеется в виду проблема индивидуального употребления языка и тем самым, конкретизация семантики.

В свете словарных значений, употребленное Достоевским выражение "человек из подполья" подходит довольно близко к польскому фразеологизму - człowiek z suteren /человек из подвала/. Фразеологизм этот ассоциируется с социальными низами, с самой бедной частью жителей больших городов. Их бедность является наказанием судьбы и вовсе от них не зависит. Они являются на свет как периферия общества.Для Достоевского же "человек из подполья" - это то, кто по рождению отнюдь не является "человеком из подвала". Он лишь в определенный период своей биографии становится "человеком из подвала". Это отмеченное экзистенциалистами доказательство того, что мир, понимаемый как макрокосмос, идет своим чередом, и мир отдельного существа - микрокосмос - может быть в любое время подвержен опасностям или вообще уничтожен. Это свидетельствует о непрочности существования человека, который ввергается в различные ситуации. /5/

Факт падения человека имел для писателя оттенок трагизма, однако, это не был возвышенный трагизм. В произведении Достоевского эта эстетическая категория существует наряду с безобразием и отвратительностью, и оттуда созданный автором персонаж не в состоянии вызвать у читателя положительные чувства. Не случайно "человека из подполья" писатель назвал антигероем. /6/  В Записных тетрадях автор как бы с гордостью признавался: "Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его, и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы и, стало быть, не стоит и исправляться". /7/

Употребленный Достоевским термин "подземелье" не может толковаться лишь в социологических категориях. Это было бы слишком большим упрощением. Речь идет ведь не исключительно о "подземелье" человеческого существования, но также о "подземелье" человеческого сознания. /8/ Итак, второй сферой, к которой нужно отнести этот термин, является психология. Третьей, не менее важной, является этика.

У "человека из подземелья" была одна очень существенная черта: принимая спокойно свое падение, акцентируя внешне свою судьбу и как будто стремясь к самоуничтожению, он принимал решение взять реванш, отомстить за понесенный ущерб и обиду. Падение породило ресентимент. Из работ М.

127

Шелера известно, что это негативная эмоция, которая скрывает в себе чувство вражды. Это своего рода духовное самоотравление, имеющее определенные причины и последствия. /9/ Парадокс, однако, состоял в том, что объектом мести становились отнюдь не те, кто был непосредственным поводом падения. Кстати, нелегко пришлось бы мстить им, так как они были сильнее. Поэтому "человек из подземелья" свою месть переносит с общества на индивидуальную жертву - существо значительно слабее его. Произошло так потому, что месть из ненависти является чувством, порожденным бессилием, вследствие чего, оно типично для людей в некотором отношении слабых. Следует заметить, что изображенный Достоевским "человек из подполья" не был в русской литературе исключением. У русских писателей, таких как Гоголь, Достоевский, Толстой, замечает Шелер, встречается большое количество героев, обремененных ресентиментом. /10/

Экзистенциальная ситуация и психический облик "человека из подполья" набросаны здесь в самых общих чертах, а даже в несколько упрощенном виде. Смысл повести Записки из подполья является значительно более многосторонним. В настоящем очерке мы стараемся сигнализировать лишь те черты "человека из подполья", которые можно найти у героя Кроткой. Герой такого типа появился впервые как взбешенный и философствующий чиновник в Записках из подполья, а потом будет выступать, конечно, с некоторыми видоизменениями, во всех последующих романах Достоевского. /11/

Первая глава повести Достоевского, которой предшествует коротенькое введение, принадлежащее повествователю-автору, имеет заглавие Кто был я и кто была она. Эти слова принадлежат герою произведения, являющемуся одновременно главным рассказчиком: повествователь-автор создает лишь раму для его рассказа-исповеди. Как заметил М. Бахтин: "повесть Кроткая /.../ построена на мотиве сознательного незнания". /12/ Монолог героя "сводится к тому, чтобы заставить себя наконец увидеть и признать то, что, в сущности, он уже с самого начала знает и видит". /13/ В самом начале своего монолога он признается: "расскажу, как сам понимаю. В том-то и весь ужас мой, что я все понимаю". /14/ Достоевский, как говорит Бахтин, стремится показать своего героя в "сфере его самопознания и самовысказывания", /15/ хотя, что может казаться парадоксальным, герой перед этим знанием инстинктивно защищается. Поэтому имеет здесь место явление самообмана, а этот маневр является защитой перед страхом и чувством вины. /16/

Только до некоторой степени прав Л. Гроссман, когда пишет, что целью произведения является изображение "потря-

128

сенной души, внезапно прорывавшейся к сокрушительной истине" . /17/ Смерть Кроткой была для повествователя потрясением, это верно, но ведь неверно было бы утверждать, что лишь после ее самоубийства он понял всю правду. Русский исследователь совершает здесь ошибку, смешивая переживания героя с техникой повествования. Достоевский построил свое произведение - названное им фантастическим рассказом - на приеме психологической интроспекции и повествовательной ретроспекции. С точки зрения времени повествования осознание героем его полного поражения происходит одновременно с моментом рассказа, но по отношению к излагаемым событиям, оно является минувшим. Если на фабулу, понимаемую - в отличие от сюжета - как натуральное течение событий, посмотреть с хронологической перспективы, тогда видно, что герой значительно раньше понял свое поражение .

Обратимся к тексту произведения. Вот фрагмент разговора, какой имел место в самом начале знакомства героев, когда Кроткая приносит под заклад свои вещи: "Не презирайте никого, я сам был в этих тисках, да еще похуже-с, и если теперь вы видите меня за таким занятием...то ведь это после всего, что я вынес". А Кроткая подхватывает метко: "Вы мстите обществу? Да?"

О каких тисках здесь речь? Этот намек герой произведения сам выясняет. Это произошло, однако, лишь тогда, когда Кроткая узнала уже все от других. Рассказчик говорит с гордостью, что он -"отставной штабскапитан блестящего полка, родовой дворянин". Его жизнь безусловно потекла бы иначе, если бы не событие в театре, довольно пустяковое недоразумение, ссора между офицерами двух соревнующихся полков. Долгом чести офицера было вступиться в защиту обиженного товарища и вызвать на дуэль того, кто оскорбил полк. Герой повести не решился на такой поступок, что было всеми признано трусостью. По приговору офицеров герой произведения должен был оставить полк.

В этот именно момент герой Кроткой начинает свое существование "человека из подполья". "В моей жизни было потом, после полка - говорит герой повести - много позора и падения" . В его понимании это не было, однако, нравственное падение, а лишь падение воли и ума, вызванное отчаянием положения. У него не было почти никаких средств к жизни, поэтому он и просил милостыню. Ночевал в подозрительных местах, между прочим, в доме Вяземского на Сенной, площади увеселительных заведений для петербургских низов. Показательно, что дом Вяземского вспоминает также Свидригайлов в Преступлении и наказании. Достоевский говорит об этом месте, чтобы показать, что герой опустился на дно,

129

и его деклассирование стало фактом.

Три года продолжалось такое существование, и наконец совсем случайно бывший офицер смог подняться. Он получил наследство и открыл кассу ссуд. Из человека, который просит, стал человеком, который дает и может отказать. Теперь он мог решать судьбу других. У него была "власть". Была ли это месть обществу? Да и нет. Став ростовщиком, он мог мстить обществу, которое его оттолкнуло, но мстить лишь до некоторой степени, до некоторых границ. Он мог ставить в зависимость лишь на короткое время - с момента отдачи под залог до выкупа. Это, конечно, давало удовлетворение, но, однако, только частично. А ему был нужен кто-нибудь такой, кто давал возможность полностью удовлетворить садистские чувства. Таким образом, "конфликт" из социологической плоскости переносится в психологическую сферу. Из социального протеста, из своего рода бунта, он становится психической болезнью, отклонением. Имеет здесь место явление, определяемое психологами как субституция - замещение целей, которых нельзя достичь, целями более легкими. /18/

Именно тогда в орбиту офицера-ростовщика попала Кроткая, "тоненькая, белокуренькая, средневысокого роста", которая внешне напоминает Соню Мармеладову. Ей было шестнадцать лет, но на вид ей было четырнадцать, и эта разница возраста - заметим, что это как будто "свидригайловская" ситуация - была источником особенного удовлетворения, извращенного упоения. "Нравились мне тоже - говорит герой произведения - разные мысли, например, что мне сорок один, а ей только что шестнадцать. Это меня пленяло, это ощущение неравенства, очень сладостно это, очень сладостно". Этот мотив навязчиво подхватывался Достоевским, достаточно вспомнить Елку и свадьбу, Преступление и наказание, Бесы. /19/

Рассказанная Достоевским история построена на мотиве палача и жертвы, который был выразительно зарисован в более раннем замысле произведения о муже-деспоте и жене - его жертве. /20/ Этот мотив появляется в литературе нередко, но русский писатель изобразил его потрясающе. Стоит обратить внимание, что ему удалось сделать это в небольшой по объему повести. Писатель оказался знаменитым психологом, хотя сам он считал, что он не психолог, а лишь реалист "в высшем смысле", изображающий "все глубины души человеческой". /21/ Это было возможно потому, что Достоевский, аналогично как Шекспир, "обладал еще отсутствующим у всех нас остальных дарованием видеть свое собственное бессознательное". /22/

130

Началась своего рода игра, игра, волнующая режиссера этого спектакля: попытка полного подчинения себе партнерши, порабощение которой давало особенное удовольствие, удовлетворение. Оно было запланировано сверху и реализовалось последовательно и методически. В мире мечты героя повести как один из самых важных пунктов предвиден был триумф над Кроткой, существом, которое вследствие ряда неподходящих обстоятельств должно было принять предложение и согласиться на брак. Как персонаж оно принадлежит к миру "униженных и оскорбленных". Это позволяло герою чувствовать свое превосходство. Именно это чувство превосходства, предчувствие возможности доминировать над партнершей, было пленительным, обеспечивало удовлетворение, было наградой за пережитое раньше унижение. Такой подход является результатом влечения, определяемого в психологии как вторичное, вытекающее из личных потребностей, в данном случае из желания иметь престиж и признание. /23/

В испытанных унижениях не была, конечно, виновата Кроткая, и поэтому попытка мстить ей - это доказательство исключительной подлости характера героя повести, человека, который в своих мечтаниях считал себя благороднейшим, честным. Прав А. Дравич, который пишет: "истерзанный человек терзает в свою очередь дражайшее существо; обида рождает обиду, а ее виновник - доведенный своим страданием до предела - только частично отвечает за свои поступки. /24/

В начале знакомства испытываемые впечатления были источником удовольствия, позволяли почувствовать собственную силу, удовлетворяли честолюбие. В рассказе героя находим следующие констатации: "я являлся как бы из высшего мира", "ужасно я ей угодил", "я /.../ не сомневался в своем могуществе", "о как я был доволен", "решительно выиграл". О Кроткой же он говорит: "она гордая", "к отчаянию подошло", "ужасно боится". Сквозь эти слова пробивается предчувствие будущего триумфа. Герой прямо говорит: "Я, дескать, сам люблю горденьких. Гордые особенно хороши, когда... ну, когда уж не сомневаешься в своем над ними могуществе, а?"

Владелец кассы ссуд по отношению к своим клиентам сохранял "тон джентельменский: мало слов; вежливо и строго." "Строго, строго, строго". Такое поведение, исключающее личный тон, подчеркивающее важность положения, позволяло держать на расстоянии тех, кто приходил отдавать в залог вещи. Официальный тон и сдержанность позволяли владельцу ощущать свое превосходство. Аналогично офицер-ростовщик относился к своей молодой супруге: "во-первых, строгость - так под строгостью и в дом ее ввел". Кроткая в начале сердечно относилась к мужу, была весела и по-юно-

131

шески стихийна. "Но я все это упоение - рассказывает герой - тут же обдал сразу холодной водой. В том-то и была моя идея". Какая была реакция Кроткой? - "Все больше и больше начала умолкать. Раскрывала большие глаза, слушала, смотрела и умолкала".

Терзание Кроткой началось, однако, значительно раньше, еще тогда, когда она была клиенткой ростовщика. Он сразу почувствовал, что может играть с гордой, но бедной девушкой, которая вынуждена была давать объявления в газеты, что примет любую работу, даже "без жалованья, из хлеба". Владелец кассы ссуд отлично понимал, что она полностью в его руках и все больше ставит себя в зависимость от него.

Немецкий философ-этик Д. фон Гильдебранд выделил три типа человека, являющегося противоположностью доброго человека: равнодушного или холодного, жестокого и злого. /25/ Герой Кроткой является злым человеком, т.е., таким, который "старается уязвить, задеть, отравить ядом своей ненависти". /26/ Частично потому, что он вступил в конфликт с миром людей вследствие испытанных разочарований. В таком случае человек обычно отворачивается от людей - так было после "падения" Кроткой. Но в контактах с Кроткой он проявляет иную черту своего характера. Это скорее, как пишет Гильдебранд, "мучитель, наслаждающийся страданиями других". /27/

Новый этап в отношениях между ростовщиком и Кроткой начался вскоре после свадьбы. Очень быстро стало ясным, что несмотря на все старания Кроткой, не существует никакой возможности установления контакта. Наоборот, они стали все больше и больше отдаляться друг от друга. Кроткая, как уже было сказано раньше, все больше уходила в молчание. А молчание это симптом "умирания". Очень метко выразил это Бахтин: "Быть - значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. Поэтому диалог, в сущности, не может и не должен кончиться". /28/

Диалогом, как термином, обозначающим позитивные контакты между людьми, пользовался также М. Бубер. По его мнению, "человек не является бытием, обращенным к самому себе, но к другим; без связи с Другим /.../ он вообще не является человеком". /29/

Диалог нельзя понимать слишком узко и сводить его лишь к плоскости языка. Диалог как форма интерперсонального контакта может также проявляться в сфере человеческих реакций. Поведение по отношению к партнеру может быть доказательством любви, дружбы, симпатии, но может также обо-

132

значать раздражение, взволнованность, враждебность, может, наконец, свидетельствовать о полном равнодушии. В этом последнем случае диалог, понимаемый как связь, в самом деле полностью прерывается, и тогда остается лишь мир собственных мыслей и грез. Партнер диалога перестает существовать, как будто исчезает из сознания. "Забыла про меня, что ли?" - скажет герой повести.

Молчание становится, таким образом, необходимостью, это своего рода защита - так обстоит дело в случае Кроткой. Но оно может быть также уловкой, формой нападения и морального нажима, попыткой поработить. Случается, что это манера держаться, и тогда источником ее является гордость. Герой произведения говорит о себе: "Я мастер молча говорить, я всю жизнь свою проговорил молча и прожил сам с собою целые трагедии молча". В другом месте он добавляет: "Я все молчал, и особенно, особенно с ней молчал, до самого вчерашнего дня, - почему молчал? А как гордый человек" .

Между супругами выросла стена. Такой стеной герой хотел отгородить себя сперва от общества. Он зарабатывал деньги, занимаясь ростовщичеством, чтобы, как сам выражался, жить "вдали от вас всех". Потом такая стена выросла между ним и Кроткой. Они уже не составляли никоего единства. Это было одиночество вдвоем. Вскоре они стали сидеть за отдельными столиками, специально купленная для Кроткой железная кровать была отгорожена ширмой. У каждого было собственное пространство. И они были в них совершенно одиноки. Иногда пытались делать вид, что не молчат, но разговор - это еще не диалог. Между ними происходил ложный диалог, т.е., такой, когда каждый из партнеров замыкается в самом себе и к себе направляется. /30/

Герой повести виновником такого состояния вещей считает Кроткую /смотри высказывание главного повествователя: "Он и оправдывает себя, и обвиняет ее"/. Считает себя оскорбленным. Правдой является то, что ему не удалось установить межчеловеческих связей, и он лишь формально принадлежал к коллективности. М. Бубер, которого называют философом диалога, писал: "Настоящая публичная жизнь и настоящая личная жизнь - это два вида связи. Но даже соединение обоих не составляет еще человеческой жизни, нужно еще третье: присутствие ТЫ". /31/ Благодаря "подлинному диалогу" /термин Бубера/ люди входят в сферу, определяемую как Межчеловеческое /Zwischenmenschliche/. Это основной элемент структуры действительности. Он становится сферой "Взаимного-Напротив-Себя". Во встрече с другими, в диалоге с ними, проходит наша жизнь. Герой Кроткой замкнулся в вещах, а это приводит к тому, что человек становится

133

нечеловеческим и доходит до полного ничтожества. /32/ Ему не удалось, так как он этого не желал, войти в контакт с ТЫ, завязать диалог, перейти от субъективного к межчеловеческому .

Герой произведения проникается жалостью к самому себе: "О меня не любили никогда, даже в школе. Меня всегда и везде не любили". В этих словах звучит не только жалоба, но также мазохизм. Вообще, характер героя повести заключает в себе одновременно элементы садизма и мазохизма. Покинув полк, говорит он,

я мог бы взять частную службу, но я не взял: после блестящего мундира я не мог пойти куда-нибудь на железную дорогу. Итак, стыд так стыд, позор так позор, падение так падение и чем хуже, тем лучше - вот что я выбрал.

Эти слова свидетельствуют также о другом - о совершении сознательного выбора. А этот выбор - доказательство свободы. Ложной свободы.

Офицер-закладчик не только причиняет страдания, но и сам желает страдать. Довольно трудно объективизировать его страдание, ибо, как пишет Ю. Садзик, "каждый страдает 'для себя' , одиноко, индивидуально - таким образом и в такой степени, каковы только ему известны". /33/ Можно согласиться с утверждением Л. Гроссмана, что этот бессердечный владелец кассы ссуд "живет в своем подполье огромным чувством, затаенным и безнадежным". /34/ Однако это чувство не имеет никаких шансов реализации, так как герой произведения устремлен лишь на самого себя. Он желает лишь удовлетворить своему самолюбию и в этом смысле он крайне эгоистичен. Kак писал М. Бубер, всякая настоящая жизнь - это встреча". /35/ Встреча, однако, т.е., связь ТЫ и Я, должна характеризоваться взаимностью, что исключает любой интерес, вожделение, ожидание. /36/ В повести Достоевского встреча героев - так это выглядит со стороны мужчины - и познание человека ограничиваются лишь одним методом, а именно наблюдением, причем довольно ограниченным. Героя удовлетворяет в самом деле открытие главной черты партнерши, какой является кротость. Он, правда, замечает также другие, например, гордость, чувство достоинства, наклонность к бунту, но эти черты характера совмещаются в психологическом портрете жертвы, какой создал руководимый ресентиментом закладчик. Более того, с точки зрения героя замеченные качества побуждают, ибо победа над ними увеличивает радость торжества. Он отнюдь не старается в момент встречи с Другим идентифицировать его, изучить, понять его уникальность и акцептировать.

134

Поэтому диалог не может состояться, и герой принужден переживать свое одиночество. "Я" не соответствует никакое "ТЫ". Итак, герой является отдельным бытием среди других. Такую концепцию человека, провозглашаемую Хейдеггером, Бубер определил как "существование монолога". /37/ Пользуясь другим определением, можно говорить об отчуждении, обособленности. Такое состояние, противоречащее человеческой натуре, не позволяет реализоваться собственной модели действительности. /38/ Это доказательство пессимистической окраски взгляда на жизнь. Он вытекает из убеждения, что "человека окружает небытие, нет ничего, на что он мог бы опереться". /39/.

Герой произведения является человеком печальным, а эта печаль все выразительнее становится депрессией. Так бывает всегда, когда мы теряем объект любви или не можем обладать им. /40/ Его жизнь - это жизнь без любви. Как заметила Симон Вейль, "презрение, обида, ненависть обращаются в несчастливом человеке против него самого, проникают в сердцевину его души и оттуда окрашивают всю вселенную своим отравляющим оттенком". /41/

Различные имеются типы меланхолической печали. Польский психиатр А. Кемпинский различает "теплую" и "холодную" печаль. "Холодная" печаль - это такая, которая не притягивает, не вызывает нашего естественного сочувствия, а наоборот, вызывает скорее неприязнь, отталкивает. /42/ Такая именно "холодная" печаль, вытекающая главным образом из эгоцентризма, характеризует героя Кроткой. В его случае меланхолия является результатом поражения, второго уже поражения в его жизни. За первое поражение, которое в общем восприятии было результатом трусости, герой оправдывается перед самим собой. Он считает, что очищение наступило тогда, когда Кроткая приставила к его голове пистолет, а он спокойно лежал, притворяясь крепко спящим. Он говорит об этом: "Выдержав револьвер, я отомстил всему моему мрачному прошедшему".

Первое поражение относилось к социальной сфере, второе к интимной. Меланхолия стала сознанием этого поражения. /43/ Поражением стало самоубийство Кроткой, но началось это поражение раньше. В самом начале Кроткая обладала светлым видением мира. По крайней мере она старалась любить. Была готова на встречу с ТЫ. В ее трудную жизнь любовь могла внести светлые краски, ясный колорит. /44/ Вскоре оказалось, что состоялась встреча со злым человеком, желающим принести страдания и лишить чувства собственного достоинства. Кроткая предпринимает попытку защищаться, пытается понять "Другого", вступает в спор: "Сначала спорила, ух как".

135

Платформу контактов между Кроткой и ее мужем составлял язык, речь. Разговоры, однако, со временем все более редкие, не перешли в диалог. Кроткая приняла ироническую позу. Теперь герой уже не успевал за словами и стал внимательно следить за ее поведением, наблюдал за ее жестами, за мимикой лица. Обратила его внимание ее улыбка: недоверчивая, молчаливая, нехорошая. К его удивлению и негодованию: "это кроткое лицо становилось все дерзче и дерзче".

Ростовщик быстро понял, что не одержит полной победы, что ему не удастся убить человеческое достоинство. Поэтому он попытку самозащиты принимает как атаку: "эта прелесть, эта кроткая, это небо - она была тиран, нестерпимый тиран души моей и мучитель". Оказывается, что мучителем является тот, кто не позволяет терзать себя, кто, защищаясь, желает сохранить человечность и свою индивидуальность. Здесь заметно явное нарушение системы ценностей. Герой повести чувствует себя обиженным в своем аксиологическом я. Думает даже, что становится объектом нападения. Героиня определяется им при помощи слов дерзкая, злобная, бесстыдная. Это антонимы слова кроткая. Мир мечтаний героя распадается, картина счастья, строящегося на полном порабощении и подчинении, оказывается недостижимой. Происходит столкновение на линии: подчинение - свобода.

Одной из дорог, ведущих к свободе, является бунт. Брак Кроткой с ростовщиком напоминал ситуацию господина и раба. Как пишет современный польский философ Ю. Тишнер, "обсессией господина /владельца/ является признание со стороны рабов, признание его господином". /45/ Бунт Кроткой направлен против владения и моральной эксплуатации, которые исключают настоящее партнерство и равенство. Неожидаемый героем-ростовщиком бунт был вызван его реакцией на своевольное решение Кроткой, которая бедной старухе-вдове обменяла дешевый медальон на браслет. Это был гуманный поступок, вызванный сочувствием. Закладчик - это человек дела, он не руководится чувствами. Он зарабатывает. Очень часто на несчастье других. Кроткая же посмотрела на дело не глазами владельца кассы ссуд, но человека, вынужденного отдавать вещи под заклад. Она проявила солидарность, так как во вдове, по всей вероятности увидела себя. Кроткая ведь в свое время тоже была клиенткой ростовщика. Когда муж заявил: "деньги мои", Кроткая зареагировала бурно и неожиданным совсем образом: "затопала на меня ногами; это был зверь, это был припадок, это был зверь в припадке" .

Очередным проявлением бунта бывший офицер счел вопрос о причине его ухода из полка. Кроткая спросила прямо: "Вы-

136

гнали как труса?". Герой повести даже перед самим собой не хотел признаться в трусости, он считал, что не нарушил общепринятых правил. В его этической системе не было места для чести.

И наконец, третья, самая смелая попытка бунта, это тайная встреча Кроткой с Ефимовичем, офицером, который скомпрометировал героя произведения, указав на его как труса. Супружеская измена не имела места, но сцена эта имела переломное значение для отношения Кроткой к мужу. Она предприняла также попытку полного освобождения, хотела застрелить спящего супруга. Была, однако, неспособна к преступлению и заплатила продолжительной болезнью за свое намерение.

Ненависть перешла в другое чувство - отвращение и омерзение. Кроткая уже даже не смотрела на своего мужа. Она полностью замкнулась в себе. Жила лишь собственными мыслями - ее мир был миром меланхолии. Когда муж предпринял жалкую попытку завязать контакт, это было так неожиданно, что Кроткая имела приступ истерии. Для нее ведь он уже не существовал: "А я думала, что вы меня оставите так -вдруг вырвалось у ней невольно". Попытка поисков опоры в другом человеке закончилась полным провалом. Не существовало уже никакой надежды на связь и союз. Предпринятая в одно время попытка преодолеть отвращение и омерзение, возникшие внезапно угрызения совести за несостоявшуюся измену, не могли уже внести никаких изменений. Как утверждает А. Кемпинский, "после входа в ад депрессии нелегко вернуться в нормальный колорит мира". /46/ Будущее казалось лишь продолжением прошедшего. Утверждение собственного бытия было уже невозможно. Кроме того, Кроткая была неспособна оскорблять и унижать. Оставался, таким образом, один выход - самоубийство. Самоубийство как защита и наказание одновременно, как отречение, вытекающее из чувства бессилия.

Самоубийство Кроткой было смертью санкционной, т.е., такой, когда "умирающий трактует смерть как обвинение и наказание для остальных". /47/ Это не был только уход от трудностей жизни. Самоубийство является, как правило, самым ярким и спектакулярным доказательством невозможности завязать диалог. Но оно также является примером свободы, означает, что человек - хозяин своей судьбы. Это, наконец, форма бунта.

Достоевский рассказал в Кроткой историю, кончающуюся самоубийством героини. В контексте всего творчества писателя это отнюдь не редкое явление:

137

Для мира Достоевского характерны убийства /.../ самоубийства и помешательства. Обычных смертей у него мало, и о них он обычно только осведомляет. /48/

Самоубийство как феномен и решение очень интересовало Достоевского. Особенно пристально стал присматриваться ему, когда в России в 70-х годах количество самоубийств так возросло, что стали говорить об "эпидемии самоубийств". /49/ Газеты и журналы - Голос, Русский мир, Гражданин -очень часто, особенно в 1874 году, извещали о самоубийствах: "стрелялись, перерезывали горло, топились и вешались". /50/ Лишали себя жизни люди из разных сфер: дворяне, интеллигенция, купцы, крестьяне, рабочие. Об этом социальном явлении вспоминает Достоевский в Подростке. В этом произведении имеют место четыре самоубийства, а в рукописной версии писатель предусматривал еще несколько других. /51/

Известия о самоубийствах доходили до Достоевского не только посредством печати. Писали о них в своих письмах знакомые, а даже сами самоубийцы сообщали редактору журнала Гражданин о своих решениях. Один из них писал:

Поветрие самоубийства может быть лишь между гимназистами , жалкими слабыми девушками, да еще между мужчинами-пролетариями - но самоубийство результат всестороннего обсуждения всех шансов, самого смысла жизни и своего собственного я - это не преступление и даже не ошибка - это право. /52/

Это письмо без сомнения подействовало на Достоевского, так как через несколько месяцев в Дневнике писателя он поместил небольшой текст, озаглавленный Приговор, который начинался со слов: "Кстати, вот одно рассуждение одного самоубийцы от скуки, разумеется, материалиста". /53/ Смысл высказывания Достоевского, по-видимому, не был слишком ясен, и поэтому в московском журнале Развлечение появилась статейка, автор которой прямо спрашивал, оправдывает ли писатель самоубийство. Автор Приговора принужден был вернуться к теме самоубийства в статьях Запоздавшее нравоучение и Голословные утверждения. В этой последней он пояснял, что в Приговоре хотел показать "логического самоубийцу, для которого веры в бессмертие /.../ не существует", и поэтому он "страдает и мучается". /54/ "В результате ясно, - утверждает писатель - что самоубийство при потере идеи о бессмертии становится совершенною и неизбежною даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами". /55/

В Дневнике писателя Достоевский несколько раз затрагивал

138

тему самоубийства среди женщин. В статейке Одна несоответственная идея он подверг анализу прощальное письмо 25-летней самоубийцы Петровой, помещенное в газете Новое время, где читаем: "Где же лучше отдохнешь, как не в могиле?" /56/ Ее смерть была для писателя прямо "уходом от жизненных хлопот". /57/ Достоевский так писал об этом:

Она устала, очевидно, от скуки жить и утратив всякую веру в правду, утратив всякую веру в какой-нибудь долг; одним словом, полная потеря высшего идеала существования. /58/

Эта смерть вызвала сочувствие писателя. Как вспоминает Симонова, Достоевский "грустил о каждом самоубийце, как о близком ему человеке". /59/

В октябрьском номере Дневника писателя за 1876 год была помещена статейка, озаглавленная Два самоубийства. Слово два указывает здесь не на количество, только на тип. Писатель говорит сперва, не называя имени, о самоубийственной смерти дочери А. Герцена и А. Тучковой-Огаревой - Лизы. /60/ Русский писатель пытается объяснить мотивы этого довольно загадочного самоубийства. Прежде всего дочь Герцена - Достоевский говорит об этом в черновом фрагменте, который не вошел в печатный текст - выросла в атмосфере материализма. Лучше всего свидетельствует об этом фрагмент прощального письма самоубийцы je m'en vais entreprendre un long voyage. В интерпретации Достоевского это подсознательное высказывание свидетельствует о том, что она не думала о вечной жизни. /61/ В статье Два самоубийства Достоевский подчеркивает, что Лиза, дочь эмигранта, родилась за границей и была "русская по крови, но почти уже совсем не русская по воспитанию". /62/ Причиной ее смерти была скука, душная атмосфера, в какой ей пришлось жить, страдания чуть ли не животные и бессознательные.

Совсем другим было для Достоевского самоубийство швеи М. Борисовой, о котором сообщала газета Голос. Причиной ее смерти было то, что она не могла найти нигде работы. Достоевский писал, что она выбросилась из окна третьего этажа и "упала на землю, держа в руках образ. Этот образ в руках - странная и неслыханная в самоубийстве черта! Это уж какое-то кроткое смиренное самоубийство. Тут даже, видимо, не было никакого ропота или попрека: просто - стало нельзя жить, "Бог не захотел' и - умерла, помолившись" . /63/

Самоубийство Борисовой так сильно тронуло Достоевского потому, что в нем он нашел кое-что - как ему казалось -типично русское, а именно христианское смирение. Досто-

139

евский как видим, опять показывает себя как homo religiosus.

Сообщение в газете о самоубийстве Борисовой стало основой повести Кроткая. Как пишет Гроссман, писатель "пишет свой художественный комментарий к рядовому случаю из "внутренних известий России". /64/

Психоаналитика утверждает, что Достоевский и Шекспир поэтому "не сделались преступниками, что изображали убийц в своих произведениях и таким образом изживали свои преступные наклонности". /65/ Неужели в случае Достоевского многократное затрагивание темы самоубийства, как в художественных произведениях, так и в публицистике, было тоже своего рода терапией?

Примечания

1.  Рассказ был опубликован в ноябрьском выпуске Дневника писателя за 1876 год.
2.  Ф. М. Достоевский, Собрание сочинений, Том X, Москва 1958, стр. 519.
3.  Там же, т. IV, стр. 133.
4.  Прав Чеслав Милош, когда пишет, что "человек из подполья" следовало бы переводить на польский язык не так, как это принято, т.е., człowiek z podziemia, о człowiek spod podłogi. См.: Cz. Miłosz, Ziemia Ulro, Paris 1977, c. 59.
5.  Ср.: W. Tatarkiewicz, Historia filozofii, T. 3, Warszawa 1977, c. 365.
6.  См.: Л. Гроссман, Достоевский, Москва 1962, стр. 303.
7.  Цит. по: Л. Гроссман, указ. соч., стр. 302.
8.  A. Walicki, Rosyjska filozofia i myśł społeczna od Oświecenia do marksizmu, Warszawa 1973, с. 457.
9.  M. Scheler, Resentyment a moralność, Warszawa 1977, c. 13.
10.  Там же, стр. 68.
11.  В. Туниманов, "Приемы повествования в Кроткой", -Вестник Ленинградского государственного университета, 1965, № 2 /Серия истории, языка, литературы. Вып. 1/, стр. 110.
 
12.  М. Бахтин, Проблемы поэтики Достоевского, Москва 1972, стр. 426.




140


 
13.  Там же, стр. 426.
14.  Все цитаты из повести Кроткая даются по изданию: Ф. М. Достоевский, Собрание сочинений, Т. X, Москва 1958.
 
15.  М. Бахтин, указ. соч., стр. 90.
16.  J. Kozielecki, Koncepcje psychologiczne człowieka, Warszawa 1976, с. 138.
17.  Л. Гроссман, указ. соч., стр. 491-492.
18.   J. Kozielecki, op. cit., с. 138.
19.  M. Leśniewska, "Posłowie", в кн.: F. Dostojewski, Opowieści fantastyczne, Kraków 1979, c. 165.
20.  Л. Гроссман, указ. соч., стр. 486.
21.  M. Бахтин, указ. соч., стр. 103.
22.  Л. Выготский, Психология искусства, Москва 1965, стр. 100.
23.  J. Kozielecki, op. cit., с. 110.
24.  A. Drawicz, "Posłowie", в кн.: F. Dostojewski, Łаgodna. W-wa 1976, с. 58.
25.  D. von Hildebrand, Sittliche Grundhaltungen, Regensburg 1969. Цит. по: D. von Hildebrand, "Fundamentalne postawy moralne", в кн.: Wobec wartości, Poznań 1982, c. 46.
26.  Там же, стр. 47.
27.  Там же, стр. 47.
28.  М. Бахтин, указ. соч., стр. 434.
29.  Цит. по: J. Tarnowski, "Martin Buber - nauczyciel dialogu", - Znak, 1980, Nr 313, c. 867.
30.  Там же, стр. 868.
31.  M. Buber, "Osoba a instytucja", - Znak, op. cit., с. 867.
32.  J. Tarnowski, op. cit., с. 868.
33.   J. Sadzik, "Przesłanie Hioba", в кн.: Księga Hioba, Tłum. Cz. Miłosz, Paris 198O, c. 8.
34.  Л. Гроссман, указ. соч., стр. 489.
35.  M. Buber, "Ich und Du", Werke, t. l, c. 85. Цит. по: H. Buczyńska, "M. Buber i dylematy subiektywności", -Znak, op. cit., с. 878.
36.  Ср.: H. Buczyńska-Garewicz, op. cit., с. 878.
37.  Там же, стр. 881.




141


 
38.  A. Kępiński, Melancholia, Warszawa 1974, с. 249.
39.  W. Tatarkiewicz, op. cit., с. 364.
40.  A. Kępiński, op. cit. c. 47.
41.  Цит. по: Księga Hioba, op. cit., c. 59.
42.  A. Kępiński, op. cit., c. 149.
43.  J. Tischner, Świat ludzkiej nadziei, Kraków 1975, с. 26.
44.  A. Kępiński, op. cit., c. 56.
45.  J. Tischner, "Człśowiek zniewolony i sprawa wolności /Hegel, Dostojewski, Descartes/", - Znak, 1981, Nr 319-320, c. 128.
46.  A. Kępiński, op. cit., c. 252.
47.  J. Tischner, op. cit., c. 283.
48.  M. Бахтин, указ. соч., стр. 124.
49.  В Дневнике писателя за май 1876 Достоевский писал: "самоубийства у нас до того в последнее время усилились, что никто уж и не говорит об них". Ф. М. Достоевский, Полное собрание сочинений, Т. 10, ч. 1, С-Петербург 1895, стр. 196.
50.  Ф. М. Достоевский, Собрание сочинений, т. 8, Москва 1957, стр. 631-632.
51.  Там же, стр. 632.
52.  Цит. по: В. Туниманов, указ. соч., стр. 106.
53.  Ф. М. Достоевский, Полное собрание сочинений, указ. соч., стр. 349 .
54.  Там же, стр. 422-424.
55.  Там же, стр. 426.
56.  Там же, стр. 197.
57.   J. Tischner, Świat ludzkiej nadziei, op. cit., c. 270.
58.  Ф. М. Достоевский, Полное собрание сочинений, указ. соч., стр. 198.
59.  Л. Гроссман, указ. соч., стр. 485.
60.  О самоубийстве Лизы Герцен Достоевский узнал из письма Победоносцева от 3.VI.1876. См.: Л. Гроссман, "Достоевский и правительственные круги 70-х годов". В кн.: Литературное наследство, т. 15, Москва 1934, стр. 130-131.
61.  "Из рукописи Дневника писателя", публикация Г. Померанца. В. кн.: Литературное наследство, т. 86, Москва
    
    

    142

    
    
    1973, стр. 86.
62.  Ф. М. Достоевский, Полное собрание сочинений, указ. соч., стр. 348.
63.  Там же, стр. 349.
64.  Л. Гроссман, Достоевский, указ. соч., стр. 486.
65.  Л. Выготский, указ. соч., стр. 100.