Из эпистолярного наследия М. О. Гершензона
Переписка с П. Е. Щеголевым
Предисловие, публикация и комментарии Е. Ю. Литвин
Посмертная судьба Михаила Осиповича Гершензона сложилась так, как ей и полагалось сложиться в советское время. После посмертной публикации в 1927 году его «Избранных писем» брату, — он был напрочь выброшен из истории русской литературы ХХ столетия. Поминать его имя полагалось только в ругательном контексте в связи со сборником «Вехи».
Возрождение имени Гершензона началось с переиздания в «Московском рабочем» трех его классических работ: «Грибоедовская Москва», «П. Я. Чадаев», «Очерки прошлого». Сборник вышел в 1989 г. За прошедшее десятилетие появилось более 30 публикаций работ Гершензона и большое количество исследований о нем отечественных и зарубежных ученых. Важной вехой в истории отечественной культуры стало издание четырехтомника «Избранных сочинений» М. О. Гершензона в серии «Русские Пропилеи» («Университетская книга». — Gesharim. М.-Иерусалим. 2000).
В настоящее время автором данной публикации готовится пятый том, в который войдут многочисленные комментированные письма М. О. Гершензона и его корреспондентов. В томе будет опубликована переписка с Л. П. Гроссманом, М. А. Кузминым, В. А. Маклаковым, Е. Н. Орловой, А. М. Ремизовым и др.
Вниманию читателя журнала предлагается шесть писем из переписки М. О. Гершензона с Павлом Елисеевичем Щеголевым (1877-1931) — историком русского освободительного движения, пушкиноведом, автором классического исследования «Дуэль и смерть Пушкина». Письма относятся к августу 1908 — концу июля 1909, когда вышел в свет сборник «Вехи», душой которого был М. О. Гершензон, а П. Е. Щеголев был выслан из Петербурга по делу журнала «Былое», и затем (с января 1909 по май 1911) оказался в одиночной камере тюрьмы «Кресты», куда ему друзья и знакомые посылали книги для занятий, научные периодические издания, а также пытались скрасить одиночное заключение ученого мужа письмами с рассказами о текущей литературной и общественной жизни.
Полностью переписка М. О. Гершезона с П. Е. Щеголевым — 75 писем 1906-1917 гг. также будет опубликованы в 5 томе собрания сочинений Гершензона.
П. Е. ЩЕГОЛЕВ — М. О. ГЕРШЕНЗОНУ
Чудово, 23 августа 1908 г.
Многоуважаемый Михаил Осипович,
дело обстоит так: Вопрос об издании «Минувших годов» в будущем году остаётся открытым: наш издатель Н. В. Мешков1 понесший в этом году убытки, не дал еще окончательного ответа, будет он издавать в 1909 году или нет. И мы лишены возможности произвести какие-либо выдачи на будущий год, и должны в остающихся книжках поневоле помещать только принятый материал, которого <более> чем достаточно не только на этот, но и на первую четверть будущего года. А в то же время очень не хотелось бы упустить Вашу статью. Вопрос же разрешится по возвращении нашего издателя с Нижегородской ярмарки (и, может быть, в зависимости от неё) в середине октября. Эти сведения не для разглашения.
Августовскую книжку Вам пришлют. «Исторического сборника» у нас реально нет и не думаю, чтобы Вы его достали. На всякий случай сообщаю адрес: Москва. Сретенка, Ащеулов переулок, д. 13. Фед<ору> Фед<оровичу> Дубровину. Л. Н. Толстому журнал должен посылаться. Неужели же опять наша контора <влипла> в колошу.
Теперь о себе. Со времени отъезда из Юрьева живу в Чудове в доме Глеба Ивановича Успенского или теперь его детей2. Но на днях переезжаю в Любань. Туда же переезжает и моя семья3. Думаю обосноваться в Любани на продолжительное время4. Иного ничего не придумаешь.
Мне лично думается, что с «Минувшими годами» устроится в будущем году. Но на случай осложнений не придёте ли на помощь и собой, и привлечением (других интересных деятелей) при условии еще большего расширения в сторону культуры не только русской, но и западной? Подумайте об этом. с финансовой точки зрения будущий год не должен дать убытков. Пишите на редакцию. Ваш П. Щеголев.
М. О. ГЕРШЕНЗОН — П. Е. ЩЕГОЛЕВУ
Москва, 27 декабря 1903 г.
Арбат, Никольский переулок, 19.
Очень приятно мне было, Павел Елисеевич, получить от Вас письмо. я все следил за Вами, спрашивал петербуржцев, наезжающих сюда, знал, что Вы в Любани и с семьёю. Когда же Вы переедите в Москву? Потому что это непременно будет, и теперь, с прекращением журнала, стало еще необходимее и легче. Что Вам делать в Любани, без людей и книг? А если здесь жизнь и дороже, то и способов больше.
Насчёт Крит<ического> Об<озрения>, разумеется, я буду очень рад: пишите как можно больше. Если у Вас есть «Архив Раевских» — пишите сейчас, 3 печ<атных> стр<аницы>. У меня есть экземпляр, но я не могу его послать: сам читаю, хочу написать для В<естника> Евр<опы>. Напишите список новых книг, о которых Вы хотели бы писать: я пошлю Вам, что из них есть в Крит<ическом> Об<озрении>. Или вот еще: не хотите ли написать статью, страниц в 6 печ<атных>, о задачах изучения жизни и поэзии Пушкина (в связи хотя бы с Венгеровским изданием)? Это была бы не рецензия, а именно статья, под соответствующим заглавием.
Вы спрашиваете о моих отношениях к новому В<естнику> Евр<опы>: я перестал писать там Литер<атурное> Обозр<ение>. Они просили продолжать по-прежнему, но без прежнего жалования, только за полистную плату, — а это невыгодно (особенно потому, что самая работа тяготила меня). Остался просто сотрудником. В сущности ничего не делаю, читаю кое-что, денежно-согласился редактировать письма А. И. Эртеля1; они интересны.
Спасибо за оттиск «Зеленой Лампы».2 Очень интересно, но обычная Ваша слабость: доводить до чёткости то, что текуче и расплывчато, превращать живую туманность в систему. Разносить меня за Голицыну неправосудно, ибо я о ней говорил с обильной осторожностью; а что была северная любовь, это верно. Впрочем, Вы Пушкина знаете лучше меня, и я заранее готов поучиться. Вы заметили слова П<ушкина> в письме к Вяземскому: «даже для Голицыной никогда не переписывал»?3
От перехода к Б<орису> <Львовичу>* академический Пушкин несомненно выиграет. Якушкин образованнее, но это издание поставлено так, что головы для него совсем не нужно, а другие качества у Модз<алевского> имеются в более свежем и гибком виде.
Переданы мне недавно Бумаги декабриста Кривцова. Очень любопытные его ученические тетради — у Феленберга он учился, если не у самого Песталоцци. Как думаете, стоит писать?4
Так для Крит<ического> Об<озрения> пожалуйста пишите ; журнал Вы с января будете получать. И приезжайте в Москву.
Дружески жму Вашу руку и остаюсь искренно преданный Вам М. Гершензон.
М. О. ГЕРШЕНЗОН — П. Е. ЩЕГОЛЕВУ
Москва, 20 апреля 1909.
Арбат, Никольский пер.,19.
Многоуважаемый Павел Елисеевич,
Письмо П. Н. Переверзева, с просьбою прислать Вам Письма Эртеля, наконец открыло мне возможность написать Вам: до сих пор я не знал, каким путем может дойти до Вас письмо. Мне хочется сказать Вам, что мне очень больно за Вас, что я часто вспоминаю Вас и не могу примириться с мыслью о постигшей Вас невзгоде. Наверное не я один, но многие из знающих Вас, чувствуют то же. Хотелось бы знать, как Вы живёте, имеете ли возможность работать, видитесь ли с семь ею. Очевидно, книги Вам выдают, — дают ли газета? Отчего Вы не напишите рецензии об «Истории русской литературы» Овсянико — Куликовского?1 Вы верно знаете, что из «В<естника> Евр<опы>» я ушел, знаете верно и о «Вехах».2 Они вызвали большой шум, брани и клевет.3 За месяц от их выхода распродано почти всё издание, — остались 400 экз. из 3 тысяч. В начале моя <статья>4, выпустим второе издание.5 Кроме Вех и Писем Эртеля я за это время ничего особенного не сделал. Эртеля посылаю Вам. Был бы очень рад получить прямое или хоть косвенное известие о Вас. Будьте бодры и думайте, о будущем. Дружески жму Вашу руку.
Ваш М. Гершензон.
В. А. ЩЕГОЛЕВА — М. О. ГЕРШЕНЗОНУ
Любань, 21 мая 1909 г.
Милостивый государь Михаил Осипович!
Муж мой Павел Елисеевич Щеголев, не имел возможности ответить на Ваше любезное письмо тотчас,1 т. к. по крепостному режиму он может писать только один раз в неделю одно письмо, поручил мне поблагодарить Вас за присланную книгу и письмо, просит очень писать ему, он со своей стороны также напишет Вам в одно из ближайших воскресений.2 «Вехи» он находит очень нужной и полезной книгой с массой правды, совершенно согласен с наблюдениями и заключениями этой, книги, хотя и не разделяет посылок основных и в частности не понимает идеи национального развития.3 Особенно заинтересовали его статьи Изгоева, Бердяева, Кистяковского.4 Шлёт Вам свой привет.
С совершенннм уважением В. Щеголева.
Любань Новгородской губернии, дача Болотова. 21-е мая 09.
Ах, вот еще и лично моя просьба. Ее можете ли Вы сообщить мне адрес Николая Александровича Бердяева? Премного буду Вам благодарна.
П. Е. ЩЕГОЛЕВ — М. О. ГЕРШЕНЗОНУ
СПб. Арсенальная набережная, тюрьма, № 337.
27 июля 1909 г.
Многоуважаемый Михаил Осипович,
своевременно получил и Ваш оттиск о Гоголе,1 и письмо. Задержал с ответом, потому что по инструкции могу писать только одно письмо в неделю, которое идет здесь всегда моей жене и сыну, и с особого разрешения другим. Благодарю за память обо мне. Вещественные знаки, свидетельствующие о ней, доставляют большое утешение в моем положении. Спрашиваете, как я живу и что делаю! Что же, физические условия здесь вполне сносны. Есть мелочи, маленькие неудобства, и если бы их не было, то можно было бы сказать, что в заключении осуществлено исключительно лишение свободы, так сказать абстрактно и не осложнено другими видами лишений. Газет, конечно, не могу читать так же, как и журналов: по инструкции, через двенадцать месяцев по входе могут быть передаваем; в тюрьму книги периодических изданий. Понемногу работаю. Сначала думал закончить кое-что начатое раньше, потом готовиться к магистерским экзаменам. Первое оказалось очень трудным. Ведь Вы знаете, наша проклятая специальность требует тысяч справок, тысяч книг. Правда, по ходатайству А. А. Шахматова,2 мне разрешили иметь в камере свыше 3 книг — нормы, положенной инструкцией, но все это не может заменить ни моей библиографии, ни других библиотек. По совести скажу, физически очень трудно готовить самостоятельную работу, а все же хочется сделать задуманное. Одна тема в связи с Радищевым, Новиковым и (нрзб.), другие по Пушкину. О биографии Пушкина думал, думаю и буду думать. И опять: надумаешь, конечно, много, а осуществишь мало. Ну, а кроме всего, и в силу част<ого> тюремного сидения продуктивность работы уменьшается — не ошибусь — до 1/20 свободной нормы. По части литературных новостей, о которых Вы пишите.
Семевского книгу приобрёл; по частям он вся известна была мне и раньше. Ну что же, это в сущности материал для будущей книги, membra dissescta*. Работа чисто механическая, очень полезная, но представления об идеях политических и общественных, которыми жили декабристы (а не которые проходили через их головы) не дающая. Односторонняя и пристрастная книга с совершенно примитивным (сказал бы больше) пониманием и освещение всех вопросов, которые не на тему политического переустройства. Книги Евлахова я не видел еще, но я хорошо знаю автора: это его студенческая работа. Глубины какой-то не жду.
Вы спрашиваете мое мнение об «Истории» Овсянико-Куликовского. я не теряю надежды изложить ее Вам и прошу сроку до сентября.3 Теперь играет роль не мое послание, а обстоятельства, лежащие вне моей воли. я не высокого мнения об этом издании: в сущности это довольно забавная и безвредная окрошка.
Я рад успеху «Вех». я не согласен во многом с положительными взглядами их, но с критикой и выяснением действительного положения вещей я естественно согласен. Это должно было сделать, и именно с такой (если еще не с большей) резкостью. Но не глас ли это вопиющего?
На тех, кто так шипел, это не подействует, но если эта критика ощущений от активной массы нескольких десятков малых сих, так и это будет большой результат. Но негодование, обрушившееся на книгу могу себе представить!
Пишите пожалуйста, мне, Михаил Осипович: в праве получения писем я не ограничен.
Будет очень хорошо, если «Критическое обозрение» (за январь) будет высылаться в СПб. Арсенальная набережная,5 Тюрьма. Библиотекарю А. П. Богданову.
Всего Вам наилучшего. Скоро наверно, перебираетесь в Москву?
Ваш П. Щеголев.
М. О. ГЕРШЕНЗОН — П. Е. ЩЕГОЛЕВУ
Силламяги,29 июля 1909 г.
Очень я был рад Вашему письму Павел Елисеевич. Рад был узнать, что хоть физически Вам живётся сносно и что есть возможность работать. Вы пишите: продуктивность в занятиях понижена. Вот удивительно, я думал наоборот. Впрочем, я принадлежу к людям, не нуждающимся во внешнем стимуле для умственной работы; другие, я знаю, без соответственной атмосферы вянут, а Вы как раз привыкли жить в оживлённом литературное круге. Но я рад, что Вы все-таки работаете и, без комплимента скажу, жду добрых плодов от Вашего вынужденного одиночества. Вы обладаете редким свойством: в статье совершенно фактической, в сухом исследовании Ваша речь имеет в себе что-то личное, своеобразное. Это лишний раз подтверждает мне Ваша статья о Пушкине в II вып. Пушкинского журнала, за присылку которого благодарю Вас. Это значит — личность, а не клише, т. е. самое дорогое в литературе.
С Овсянико-Куликовским буду ждать, а Вы не забудьте. Критическое Обозрение велю присылать в Вашу библиотеку. Вехи вышли 3-м изданием, и в первую неделю (с 17 по 24 июля) продано 2400 экз., так что на днях начнётся печатанье 4-го издания. Это значит — 10 000 экз. в 4 месяца, из которых 2 мес. их не было в продаже. я знаю, как мало значит книга для жизни, но польза при таком большом спросе читателей будет, — главное, потому что многие наверное были уже собственной мыслью подготовлены, и Вехи только помогли им сознать себя вполне. Да еще полемика расшевелила — я насчитал около 150 статей о Вехах.
В Москву вернусь около 15 августа и везу с собой почти готовую книжку для печати. Это — славянофильство, та чистая его идея, которая кажется мне истиной и которая несомненно была его ядром, — очищенная от исторических наслоений. Работа историческая или научная по методу, но совершенно публицистическая по цели.1
Вам не нужно жалеть о том, что Вы не читаете газет и журналов, и выйдя из тюрьмы Вам и дня не придётся истратить на просмотр вышедших без Вас журналов, до того они пусты и апатичны. И книг нет сколько-нибудь замечательных. Самое любопытное — Итальянские впечатления В. В. Розанова.2 Кстати, знаете ли Вы его лично? Загадочный человек, влекущий и отталкивающий вместе. я с ним недавно познакомился, когда он приезжал в Москву от Нового Времени на открытие памятника Гоголя. Пришел ко мне знакомится; мне, говорит, как уезжал, всё жена наказывала: пойди познакомься с Гершензоном, — вот я к вам к первому и пришел (он пришел утром, сейчас по приезде). А интересно ему было потому, что я по его словам, пишу «как помещик», не по нынешнему растрепано, а как писали в 40-х —50-х годах, — и был, разумеется, очень удивлён моей нервностью и непоседливостью. Впрочем, я всё молчал, а он удивительно хорошо говорил часа три; мы заслушались; он говорил о религиозной вере| русского народа, и я ничего более тонкого и красивого не слыхал никогда. А когда ушел, расцеловавшись, у нас с женою (и кажется у бывшего тут же Чешихина-Ветринского)4 осталось тяжёлое, тревожное чувство, — точно нечистая сила была тут. Книгу его прочтите — она очаровательна.
Еще интересны: «Испепелённый» Брюсова (о Гоголе)5 и «Лермонтов» Мережковского.»6 И Мережковский приходил ко мне зимою и мы с ним дружески беседовали, а потом он за Вехи жутко обозлился на меня и публично выразился весьма сердито.7
Вы ссылаетесь на свою статью о Пушкине в сборнике «Минувшее»8. я не знаю такого сборника, ни Вашей статьи; если есть оттиск, велите его мне прислать, я буду Вам очень благодарен.
Будьте здоровы Павел Елисеевич, и не забывайте преданного Вам М. Гершензона.
|