Международный конгресс «Семиотика культуры: культурные механизмы, границы, самоидентификации»

Отделение семиотики и кафедра русской литературы Тартуского университета провели международный конгресс »Семиотика культуры: культурные механизмы, границы, самоидентификации» («Semiotics of Culture: Cultural Mechanisms, Boundaries, Identities»).

Конгресс проводился под патронажем президента Эстонской республики Арнольда Рюйтеля. Спонсоры: Шведская Королевская Академия словесности, истории и древностей, Тартуский университет, мэрия города Тарту, фонд «Ээсти Культуркапитал».

Работа конгресса была сосредоточена в двух секциях:

1) «Cultural Semiotics and Complex Cultural Analysis»;

2) «Русская культура sub specie semioticae lotmanianae».

Международный конгресс «Семиотика культуры: культурные механизмы, границы, самоидентификации» был посвящен 80-летию Ю.М. Лотмана и в просторечии назывался Лотмановский конгресс. Именно так выглядел плакат, содержащий, кроме этого названия, один из многочисленных автошаржей Ю.М. Лотмана.

Конгресс проходил 26.02.-02.03.2002 г., разумеется, в Тарту, городе, в котором Лотман прожил более 40 лет и который, благодаря ему, стал знаковым в литературоведении, искусствоведении, структурализме и семиотике.

Само понятие «конгресс» означает, что происходящее не ограничивалось докладами и их обсуждением, а также элементарным тусовочным (разнотусовочным) общением. Лотман и впрямь «не пустой для сердца звук», в принудительном ассортименте опросов 2000 года — кто есть человек ХХ века в Эстонии — его имя открывало список эстонских ученых минувшего столетия. Это двойная победа, если вспомнить о все еще сверхчувствительном ко всему национальному эстонском сердце.

Начнем с «инфраструктуры» конгресса. Итак, были открыты посвященные 80-летию выставки, одна в библиотеке Тартуского университета, другая — в библиотеке АН в Таллине. На открытии тартуской выставки зав. отделом рукописей и редких книг М. Ранд рассказала о реализации проекта «Научно-техническая обработка личного архива профессора Ю.М. Лотмана и создание базы данных в библиотеке Тартуского университета», продолжавшегося 4 года. Результаты работы представлены на сайте www.utlib.ee/ee/index.html, в частности там можно получить информацию об обширном разделе писем, который разбирали главный библиотекарь Т. Шаховская и научный сотрудник Т. Кузовкина. Правда, судьба архива Ю.М. Лотмана до сих пор не прояснена: университет по-прежнему ведет переговоры с наследниками, стараясь не допустить продажи архива в США.

Все участники имели доступ к интернету (работа секции литературы и культуры проходила в здании библиотеки Тартуского университета).

Фоном конгресса стали три статьи о Лотмане, его наследии и современности. Одна, в высшей степени хвалебная, написана редактором газеты «Время новостей» Андреем Немзером, неизменным участником тартуских конференций в последние лет 7-8. Автор другой, опубликованной в газете «Коммерсант» — резко негативная по отношению к нынешней ситуации («эксплуатация имени», «отсутствие школы» и т. п.) — архитектор Григорий Ревзин, сын И.И. и О.Г. Ревзиных, стоявших у колыбели Тартуско-московской семиотической школы. Наконец, третью, более спокойную и взвешенную, под названием «Издалека», опубликовал в эстонском еженедельнике «День за днем» Игорь Чернов, первый (по времени) ученик Ю.М. Лотмана, член редколлегии знаменитой «Семиотики».

На одном из пленарных заседаний состоялось первое вручение Лотмановской стипендии магистрантке отделения русской и славянской филологии Марии Артемчук за работу «Опыты интертекстуального прочтения стихотворений Ф.И. Тютчева» и студентке отделения семиотики Кайе Котов.

Участники конгресса посетили Тартуское кладбище Раади, где похоронены Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, другие бывшие сотрудники кафедры русской литературы.

28 февраля, в самый день рождения Ю.М. Лотмана, университет отметил его 80-летие, а на последний день конгресс перекочевал в Таллин. Там, в зале Президиума Академии наук Эстонии, участников приветствовал президент АН Юри Энгельбрехт, а вечером состоялся прием у Президента ЭР Арно Рюйтеля.

Итак, культурная программа была насыщенной. Что касается докладов и сообщений, то, говоря о них, качество насыщенности следует возвести в превосходную степень. На секции «Русская культура sub specie semioticae lotmanianae» за эти дни было прочитано 83 доклада.

<u&rt;Из области статистики</u&rt;

Авторами докладов были 85 человек, из них 30 представляли Россию, 23 — Эстонию, 9 — Италию, по 5 — Финляндию и США, 4 — Швецию, 2 — Германию и по 1 — Армению, Данию, Израиль, Украину, Францию, Англию и Южную Корею. Двадцать докладчиков, представлявших Тарту, — это, конечно же, много, хотя на самом деле представителей «кафедры Лотмана» было куда больше: еще 13 участников, представлявших 6 стран, в свое время получили диплом по специальности «русский филолог» или работали именно здесь.

Обзор тематических блоков конгресса лишний раз (буквально — лишний) свидетельствовал о разносторонности научных пристрастий юбиляра: единое культурное пространство (семиосфера), русский 18-й век, диалог культур, смысловое наполнение укорененных в культуре формул («дискурс», «производственный роман», «перевод», «поэт и царь» и мн. др.), Пушкин, семиотика изобразительного искусства и семиотика кино, межтекстовые связи и подтекст, лотмановская рецепция и рецепция Лотмана… И т. д. и т. п.

Один этот перечень позволяет вообразить тщету усилий смертного, решившего прослушать всё-всё-всё. В иной суровый день одновременно работало 4 секции, в дни более благосклонные к участникам и слушателям — «всего» по 3. А потому — «другой увидел бы другое», и то, о чем пишу я, — это всего лишь один из «пазликов», составляющих яркую картинку.

Интересный доклад Барбары Лённквист (Турку, Финляндия) «Культурный смысл перехода на французский язык в романе «Анна Каренина» представил проблему двуязычия как психологическую: герои, и, прежде всего, Вронский в отношениях с Анной, переходят на французский подсознательно, в тех случаях, когда хотят достичь эффекта отстранения, отчуждения, поставить предел существующей близости. То же происходит с французскими местоимениями «ты» — «вы». Французское иносказание оставляет героям возможность непонимания, поэтому фразеологизмы переводятся на русский язык, как, например, «ложный прыжок» (faux pas); нередки указания, что то или иное сказано по-французски и так далее.

Александр Лавров (С.-Петербург) был убедителен и доказателен в каждой детали. В то же время в его докладе была выстроена парадоксальная модель работы Андрея Белого над задуманным «производственным романом». Речь шла о 1930-х гг., когда Белый выступил на первом пленуме Оргкомитета СП СССР, был прикреплен к Кремлевской лечебнице, решался (в перспективе) квартирный вопрос. Его «производственный роман» обещал идти в «фарватере» эпохи, вместе с романами Л. Леонова, В. Катаева, М. Шагинян. Искренность Белого в тех условиях докладчик определил как искренность лицедея: он публично объявлял Днепрогэс событием огромного масштаба, говорил, что «Время, вперед!» В. Катаева уступает «Энергии» Гладкова… Его деятельность этого периода вызвала замечание Булгакова, узнавшего о его смерти: «В последнее время решил повернуться лицом к коммунизму, но повернулся крайне неудачно…». Между тем планировавшийся роман, подтекстом которого должна была стать («производственная») история строительства Гетеанума Рудольфом Штайнером и его адептами, обещал продолжить ту линию бесконечного пародирования и травестирования собственных сакральных идей и образов, которая была характерна для Андрея Белого начала 30-х годов.

Юрий Цивьян (Чикаго, США) соавтор Ю.М. Лотмана по известной книге «Диалог с экраном», изданной, увы, уже после смерти Лотмана, представил на конгрессе отлично проиллюстрированный доклад «B. s. как тема и как художественный прием: система образов в «Иване Грозном» С. Эйзенштейна». Обозначение B. s. у Эйзенштейна, согласно Ю. Цивьяну, означает bisexuality, бисексуальность. Эстетическое решение Эйзенштейном этой темы было продемонстрировано на примере известной цветной (цветовой, в терминах Эйзенштейна) пляски опричников в «Иване Грозном». И в заметках режиссера, и в фильме визуально продемонстрирована двойственность природы бисексуального человека, по известной причине чрезвычайно интересовавшая Эйзенштейна. Андрогиния, примета века, воплощалась для него через сложные переплетения добра и зла (только Мефистофель, падший ангел, глядя на небо, видит чресла небесных существ). Условно Ю.Г. Цивьян определил две линии человеческой природы как линии Вотрена и Серафиты. Во второй серии «Ивана Грозного» линия Вотрена подавила линию Серафиты — в этой серии тонко выстраиваются отношения Грозного и Федора Басманного. Внешность Федора Басманного на кадре из фильма отсылает к врубелевскому Демону, и к Демону поверженному (в третьей серии была задумана смерть Басманного). Басманный в фильме — не персонаж в полном смысле этого слова, но полперсонажа, он воплощает в себе и царицу Анастасию. В сцене пляски опричников он появляется в маске царицы, и сцена снятия маски композиционно соответствует сцене свадьбы Ивана и Анастасии: белые лебеди-сосуды на свадьбе — и появление черного лебедя в сцене в Александровской слободе.

Как обычно, темпераментно провел свое выступление Александр Долинин (Мэдисон, США). Сообщение «Опыт реконструкции замысла Пушкина о короле Родрике» возводит пушкинский замысел отрывка «Родрик (На Испанию родную…)» к средневековой легенде о последнем короле испанских готов и к поэме Саути «Roderick, the last of the gotts» (1814). В библиотеке Пушкина в переводе с английского была «История Испании», где высказывлось наивное предположение о том, что Родрик не погиб в битве, а бежал в горы, но еще скорее погиб или позорно окончил жизнь самоубийством на берегу реки. Это особо помечено Пушкиным на полях.

У Саути «спасенный мраком ночи/ с поля битвы он ушел, вместе с монахом бежит от мавров, дает обет покаяния, инкогнито отправляется в Испанию, выгоняет мавров и исчезает. Пушкин обрывает свое повествование на возвращении Родрика в мир. Но и до этого момента у него есть отклонения: Родрик находит труп отшельника, хоронит его, т. е. покаяние начинается с доброго дела. В 3-й части отшельник заступился за него в небесах — возникает видение священника — он посылает Родрика на бой с врагами. Сюжетно Пушкин заканчивает свой отрывок, представляющий собой гибрид Саути и легенды, там, где легенда уходит в другую сторону. В конце 19 в. Черняев уловил возможность метафорического значения напутствия святого духа — борьба не с маврами, а со своими заблуждениями и грехами. Отсюда решение Пушкина — закончить на том месте, после которого метафоризм становится невозможным, возможность двойной трактовки исчезает.

Почему Пушкин бросает эту контаминацию Саути и легенды и намечает другой замысел — стихотворение «Странник» (1935). То есть, он находит более привлекательный для себя сюжет. Идет ряд духовных текстов, которые все более приближают это состояние к состоянию поэта: вначале эпический сюжет, за ним следует драматический монолог, с ощущением стилевой дистанции создано лирическое стихотворение «Паломник», ближе к себе — «Напрасно я бегу к Сионским высотам…» и, наконец, от первого лица — стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны». Все эти произведения — один из вариантов побега, над которым Пушкин думал в последние годы. Это простое, непосредственное выражение христианского чувства (а не теологические церковные догматы), — как он писал. «простая, грубая и наивная, но поэтическая вера».

Свои выводы А.А. Долинин противопоставил работам И. Сурат, где содержится облегченный вывод о резком переходе Пушкина в христианство и где «Родрик» предстает как проблема спасения героя, решающаяся в соответствии с христианским идеалом.

Открытием темы назвали участники конгресса доклад Т.В. Цивьян (Москва) «Островное сознание, островной человек (Греция, Кавафис)». Полисемантичность темы, даже в ее приложении к творчеству одного только греческого поэта, обещает в перспективе практически бесконечные ее вариации в мировой литературе, игру прямого и метафорического ее аспектов. Особенность острова состоит в том, что он одновременно нредосягаем и умещается на ладони. Такое его качество, как герметичность, заставляет мечтать об острове. Идея острова — инакость, он носитель иного, отделенного пространства. Это делает его носителем спасительного начала. Отсюда почти всегда путь пролегает в направлении материк — остров. Обратные сюжеты единичны. Хотя идея Тиресия опровергает идею ностоса, т. е. возвращения. Путь на материк оказывается важнее пути на остров, осознание малости возрастает (по крайней мере, у Кавафиса) с возрастанием «великости» — дом, город, остров.

Сравнение, которое, на взгляд докладчика, напрашивается, когда в ретроспективе оцениваешь сделанное Лотманом, — Тарту как остров, не в том прямом смысле, в каком говорил об острове Пиндар — земля, бичуемая морем, но в значении, которое кроется в самом латинском наименовании острова — insula, т. е. изоляция (непохожесть, индивидуальность).

Конец обзора на этой лирической ноте напрашивается сам собой. Конгресс завершен — да здравствует конгресс. Сделать из острова столицу, пусть даже на пять дней, неимоверно трудно. Тартусцы справились с честью. Как было сказано в сообщении А. Байбурина (Петербург) «Категория незавершенности в русских традиционных представлениях», незавершенность связывается с идеей поддержания существующего положения, континуальности. В этом смысле конца конгрессу и тартуской школе Лотмана не предвидится. Vita brevis, schola longa.

И. Б.