Клара Лемминг*

Стиха написаны в 1980-х гг. Не печаталась. Несколько стихотворений с разрешения автора были напечатаны в книге М. Л. Гаспарова «Записи и выписки».

ПОД СТУПКОЙ

…А когда подошла ночь, Заяц сказал зверям: Я самый
маленький, и если что-нибудь ночью случится, то непременно все
подумают на меня. Спрячьте меня под ступку. — И его спрятали под
ступку.

Африканская сказка.

КАРИАТИДА

Я — кариатида.
Про атлантов поют, что они держат небо,
А меня называют архитектурным излишеством.

СТИХИ НА СЛУЧАЙ

* * *

Мне сказали: все на свете от случая.
Я огорчилась:
Так хотелось быть кузнецом своего счастья.
А потом подумала:
Если я сама себе не случай,
То я — случай кому-то другому,
И третьему, и десятому, —
Что ж!
Надо постараться быть счастливым случаем.

* * *

А со мной сегодня случая не было:
Встала, хлопотала,
Тревожилась, не поспевала, доделывала,
Говорила с другим, и с третьим,
И с десятым, —
Не знаю, была ли я им случаем,
А они мне — нет.
это мне сейчас так кажется, —
А потом вдруг выйдет,
Что сегодня-то и случилось очень главное.
Интересно, что?

* * *

Поликратов перстень
Очень любил Поликрата.
Когда Поликрат его бросил в море,
Он хотел обидеться,
Но решил, что любовь — превыше,
Залез в рыбу
И вернулся к Поликрату на перст.
Когда Поликрата распяли,
След его теряется.
Потом он был в музее у Августа
И казался посредственной работы.
Так об этом сказано у Плиния.

* * *

Мне подумалось,
Что мне выпало много счастливых случаев,
И теперь на меня,
Как на моего Поликрата,
Должен упасть кирпич.
Я надела мягкую шляпу,
Стала молиться Богу
И делать добрые дела, —
И кирпич
Упал прямо передо мною и разбился.
Но, может быть, это просто был не мой кирпич?

* * *

Умный сказал:
«Человек человеку — бревно».
Говорят — это нехорошо.
Почему?
Бревно — оно ведь не злое:
Ушибет — так не нарочно,
Убьет — так не нарочно.
Не буду на него сердиться,
Не буду бить по нему кулаками —
Только исцарапаешься.
А не увернусь, а ушибет меня —
Что мне?
Не больно и не обидно:
Я — бревно.
Вот самой бы никого не ушибить — но это уж другое дело.
Другой умный тоже сказал:
«Есть боги! а если нет, то хотя бы есть бревна».

* * *

Идешь по улице,
Думаешь о своем,
Подходишь к нужной двери,
Руку к звонку,
А сама одним усилием
Все свое выбрасываешь из головы,
Чтоб принять чужое,
Отозваться и откликнуться,
Что там неведомое ни откроется за дверьми.
Так часто бывает
На чужом пороге,
А еще того чаще — на собственном.

* * *

И. О-ву

Время идет.
А нам хочется стоять.
Ты стоишь —
Отчего же тебе нехорошо?
Трудно жить для Случая.
Потому что
Нужно все смотреть вперед и вперед,
А не держаться за вчерашний случай.
Ты сжался,
А ведь Случай летает вразнолет.
Будь большим —
Легче ему подставишься.

* * *

Рак,
Как и мы, боится будущего,
Но ему по неразумию кажется,
Что от этого будущего
Можно спрятаться в прошлое —
Очень просто — задом наперед.
А когда сосредоточишься на движении,
Некогда вспоминать,
Что там было на самом деле;
И рак уверен,
Что ползет он в прошлое,
Хотя это совсем не так.
Но порою
Мне самой хочется такой уверенности.

* * *

Вещь сказала: я значу больше,
Чем ты видишь во мне, слышишь, чувствуешь:
Потому я и прячусь:
Не видеть, не слышать, не чувствовать,
А делать:
Я — машина для чего-то одного.
Если смотришь на себя со стороны —
Ничего хорошего не увидишь;
Если изнутри — то тем более;
А когда работаешь —
Левая твоя половина смотрит на правую,
И ничего.

* * *

Есть вопросы,
На которые не ответишь «да».
«Ты спишь?» — «Я сплю», — Вот и нет.
«Ты откуда?» — «Я русский». — Вот и нет.
Потому что мысль изреченная есть ложь.
Пореже бы нас тревожили расспросами.
Кто старается быть самим собой
(«Я — это я») —
Тот, наверное, не стоит старания.

* * *

Я думала, у меня нет родины,
А есть только родной язык.
Оказалось, родина есть —
Замоскворечье,
такие-то углы,
такие-то годы.
В следующие годы
Там все стало другим:
Что казалось большим, сделалось маленьким,
А что было маленьким, выстроилось большое.
Значит, родины все-таки нет:
Родина была.
Хорошо, что она кончилась —
Без нее я не такая отдельная.

* * *

В старый дом зашел разговор —
На огонек, ненароком,
Потому что на улице шел дождь.
В старом доме за столом под лампой
Сидели унылые гости,
А вокруг лампы кружились мухи.
Разговор присел за столом,
Пристроился к чашечке чая
И начал работать.
Один убеждал,
Другой возражал,
Третья шутила,
А четвертая мотала на ус.
Разговора никто не заметил —
Такая у него работа.
А когда кончился дождь,
Он допил свой чай и ушел
К друзьям, гулявшим по улице
Ветерком.

* * *

«Поэт — шпион Господень», —
Прочитала я у Роберта Браунинга,
Маленькая, еле понимая язык.
После оказалось,
Что там было написано совсем не то.
Что ж:
Пусть считается, что это сказала я.

* * *

Дворянин рождал наследников — для поместья.
Мещанин рождал наследников — принять дело.
А зачем наследники книжнику?
Не будет у меня потомков, которые Рим спасут.
А у вас?

* * *

Ходят люди, как рассыпанный шрифт,
Не понять, что было им писано,
А пуще не понять — что должно было быть.
Слишком резок крик, слишком ярок цвет —
Это я мешаю их ладу.
Они некрасивы, и я некрасива,
Они мне не нравятся, значит, я им не нравлюсь.
А они друг другу?
Они живы, толпятся, значит, нравятся.
А я себе?

* * *

Влюбленность,
Когда лист на сквозном ветру
Все трепещет в одну и ту же сторону,
И любовь,
Когда он, оторвавшись, летит иссохший:
Не дай, Господи.

* * *

А все-таки и я нужна:
Я словесник,
Я учу забывать,
Прощаться с прошлым
По-хорошему, по-чужому:
«Я чужой, ты чужой — здравствуй!»
А с чужими надо быть добрыми,
не то что с ближними.
А с самим собой?
Хорошо быть чужим самому себе…
. . . . . . . . . . . . . .

СТИХИ В ПРОФИЛЬ

Из К. Кавафиса

В городе Посидонии
У Тирренского моря
Жили древние греки,
Но потом смешались с тирренами,
Забыли обычаи и язык,
И лишь раз в году
Собирались на греческий праздник,
Садились в круг,
Вспоминали слова, кто какие знал,
Горько плакали,
А потом расходились по домам.
Так об этом сказано у Афинея.

* * *

Умерла Европа,
Дело было на Крите,
Все были заняты скандалом:
Странное поведение Пасифаи;
Арестуют ли Дедала?
По какой статье законов Миноса?
Не заступится ли затмением Солнце?
О царице-матери никто не думал —
Вот Европы и нету.

ЖЕНСКИЕ СЛЕЗЫ

Когда его осудили,
В городе было весело,
Потому что народ справлял Пасху,
Вспоминал Исход,
И даже римские солдаты
Заходили в дома,
Чтоб задаром попить изюмного вина.
А она шла мимо и плакала.
В дешевом кабаке
Кутил со старыми товарищами Варавва,
Освобожденный по амнистии,
Поминал Иисуса добрым словом,
Пожимал плечами:
«Блаженный!»
А она шла мимо и плакала.
Центурион Лонгин ругался,
Что его поставили на самый скверный пост
Сторожить казненных
И, раздосадованный,
Ткнул одного из них копьем.
А она подошла к горе и плакала.
Рыдала Богородица,
Убивалась Магдалина,
Петр закусил руку,
А опечаленный Иоанн
Оглянулся на нее и подумал:
«Кто эта женщина,
Плачущая об учителе горше матери?»
А она плакала не о Христе,
Ей просто вспомнилось старое,
И она подумала почему-то:
«А вдруг это он и есть?»
Она не ошиблась,
Но какое это имело значение —
Ведь она просто женщина,
Даже без имени,
Просто Аллилуева жена,
А что сейчас женские слезы?
И она даже не войдет в Евангелие.

БЛУДНЫЙ СЫН

Надоело мне жить в отцовском доме,
Быть любимым сыном у матери,
Надевать нарядные одежды,
Кушать лучшие яства
И терпеть всеобщую зависть
И свою необоримую скуку.
Я уйду!
Я пойду по солнечным дорогам,
И по тенистым тропам,
Не будет отца мне, кроме Господа Бога,
Крыши не будет, кроме неба,
И еды не будет, кроме луковки.
А будет святая долгожданная
Свобода.
А когда мне надоест просто так бродяжить,
Я наймусь на корабль матросом,
Поплыву под полосатыми парусами,
Увижу негров, индусов и китайцев —
Тоже людей, —
И вернусь на родимый берег
В том же рубище, под тем же небом, с той же
Луковкой.
А когда я совсем устану,
То вернусь к родительскому дому,
Упаду перед отцом на колени —
И отец меня не осудит.
Но он будет старым и слабым,
Домом будут править мои братья,
Они велят проводить меня дворнику
И, сморщившись, скажут вслед:
«Бог подаст!»
Нет, я останусь в этом постылом доме.
Пусть лучше уходят мои братья.

КОТ В САПОГАХ

Маркиз Карабас
Жил в своем новом замке
С королевской дочкой
В довольстве и счастье,
Как и положено в конце сказки.
А Кот даже не ловил мышей.
К маркизу пришли братья
И сказали, что мельница сгорела,
У них остался один осел,
И им нечего есть.
Но тот ответил:
«У меня был только Кот,
А я стал маркизом Карабасом».
А Кот тем временем
Беседовал с ослом
О старых временах,
И в ту ночь ему приснилось,
Что он живет на мельнице,
Ходит по траве босиком
И ловит мышей.
Утром он встал,
Надел сапоги и шляпу
И сунул ослу в седельную сумку
Пять су на дорогу обратно.

ЕЛЕНА

Маленькая женщина сидела
На берегу большого моря
В устье Нила
И следила за пестрыми парусами.
Кто она была и откуда?
Сама она звала себя Еленой,
Но ей говорили: «Полно!
Елена в Трое,
Она прекрасна,
И из-за нее идет мировая война».
И она не спорила.
Но с пристани шли мужчина и женщина,
И она в них узнала мужа
И себя — на пятнадцать лет моложе.
Менелай
Бросил руку той и двинулся к этой,
И глаза его светились все радостней.
Обернувшись в последний раз,
Он увидел, как за его спиною
Тает призрак той, за которую
Перебили друг друга два народа.
А опять взглянувши перед собой,
Он увидел, как тает призрак
Той, которая ждала и любила.

ЛИСТАЯ ПЛУТАРХА

2.

Я — Ликург Спартанец,
Я не хотел, чтоб меня забыли,
Я разбил страну на взводы
И ввел железные деньги.
Мне говорили: «Зачем?
Ты умрешь, и через несколько поколений
Все будет, как и прежде,
И тебя забудут»,
Почти так и вышло:
Все стали жить, как и прежде,
С золотом и пурпуром.
Но именно поэтому меня и помнят.

Я — Нума Помпилий.
Вы зовете меня мудрым,
Добрым, тихим
И немного смешным.
А ведь я был первым,
Кто торговался за людей с богом.

5.

Я — Александр Македонский, бог.
Я был всюду.
В городе Фивах в Беотии
Мне рассказали о боге Дионисе,
Который умер и воскрес — весною.
В городе Фивах в Египте
Мне рассказали о боге Осирисе,
Который умер и воскрес — весною.
Таммуз, Адонис, Ваал и Бхрима —
Все умирали и воскресали — весною.
Я умер и не вижу луны и солнца.
Когда же весна?

Я — божественный Цезарь.
Я хотел сцепить мир плотнее
И для этого стал его утаптывать.
И меня убили,
А потом назвали Божественным.
Глупые!
Теперь-то я знаю,
Что только глину месят ногами,
А творят руками —
Горшок или мир.

Король Лир

Я — Лир, король без королевства.
Сперва я видел плохих людей хорошими,
После вовсе не видел хороших людей,
А потом увидел, что их немало:
Корделия, Эдгар, шут…
Но с ума я сошел тогда,
Когда заглянул за кулисы
И увидел, как шут снимает колпак
И переодевается Корделией.
Значит, хороший человек — всего один,
Только надевает разные маски,
Чтобы мы не теряли надежды.

* * *

Я подстрочник,
Я прозрачник —
Между словом и делом,
Между человеком и человеком.
Я довесок к порции нужного,
Ложка меда в дегте или дегтя в меду,
Муть в стекле,
Шум в слухе.
Чем меньше меня, тем лучше.
Я посредник —
Чтобы кто-то понял другого,
Чтобы кто-то понял сам себя.
Поэт, подстрочник, переводчик, читатель,
А читатель, может быть, сам поэт —
И сначала, и по кругу:
Мир играет в испорченный телефон.
Не хочу быть порчею — быть собою.
Это вроде кровообращения:
Если жила самоутверждается —
Это спазм, и человек умирает.
Не нужно, чтоб меня чувствовали.
Я — подстрочник —
Переводом пусть будет кто-нибудь другой.

* Псевдоним.

© Клара Лемминг

back

top