Ален Боске
в переводах Михаила Гаспарова

А. Б. (1919-1998), родом из Одессы, сын тихого символиста Александра Биска, провоевавший мировую войну от первых до последних ее дней, французский поэт и прозаик: не так давно его начали переводить и на русский язык. Если есть такое противусмысленное понятие, как добрый сюрреализм, то именно оно лучше всего приложимо к его стихам. Таким же добрым сюрреалистом выступает у него Господь Бог в той книжке стихов, из которой переведены эти стихотворения. Книжка называется «Les Tourments du Dieu»: видимо, не «Страсти Господни», а «Хлопоты Господни». Впрочем, сам о себе он писал: «Я — запятая, а вы угадайте, в каком тексте»: пусть читатель угадывает сам.

Михаил Гаспаров

А. Боске (A. Bosquet)

Бог сказал

Бог сказал:
«Я создал печень и легкие,
филина и лилию,
море и зияющее солнце,
а потом кое-какие абстракции,
и мне нужно их раздать по рукам.
Стало быть, сознание я даю мрамору,
память — зеленой травке,
угрызенья совести — звездочке,
а сомнение, предположим, тигру.
Кто мне скажет: “лучше не надо!”?»

Бог сказал:
«Я согласен, мой мир несовершенен.
Что ж, пожалуйста, придумай другой:
я так добр,
что воображу тебе другого бога, поискуснее.
А сейчас не мешай:
мне нужно срочно докруглить луну,
сделать твердым камень
и вложить мою веру в канарейку».

Бог сказал: «Наладить весь этот мир
одному мне не под силу, и вот
потихоньку я придумал другого бога,
чтоб советоваться: а вдруг
океан не мешало бы подсушить,
клен пустить бегом по лужайке,
и не пора ль
наделить человека парой крыльев?
Но не станет ли этот бог мне соперником?»

Бог сказал: «Я Бог
только из уважения
к слову “бог”.
Ради этого я обещаю миру
музыку и силу,
сказку и счастье.
Я Бог
только чтоб служить вам примером.
Но такого слова мне мало,
я ищу синонимов».

Бог сказал: «Между мной и мной
я все чувствую какую-то отстраненность,
и поэтому я придумываю
птичку в ветках,
каплю росы,
милый остров, нежную песенку
и летучий
сон, в котором я вижу другого Бога».

Бог сказал: «Если вам неприятно,
можете в меня не верить,
но я буду рад, если вам понравится
что-нибудь из моих творений:
ракушка, в которой дремлет музыка,
клен до самых звезд,
море, повторяющее сто раз: “я море”.
Я не гордый:
этот мир ничуть не прекрасней,
чем зачеркнутые поэтом стихи».

Бог сказал: «Чрезвычайный случай!
Я подумал: зачем нужны
мои самые странные создания —
дракон, ангел и единорог?
Я созвал тех, в кого я верю,
самых крепких, реальных, несомненных —
баобаб, рабочую лошадь
и гору, прилегшую над морем.
У них было пять заседаний,
но они ни до чего не договорились.
И я решил
ангела, дракона и единорога
сохранить,
но во избежание недоразумений
пусть все трое будут невидимы».

Бог сказал: «Не смею просить,
чтобы вы в меня верили просто так.
Это дело серьезное: посоветуйтесь
с горностаем, с южным ветром, с росинкою,
взвесьте “за”, и “против”, и “может быть”.
Полуостров, песчинка и заря
тоже могут сказать много полезного.
И прислушайтесь
к вашему сердцу, к вашей коже и вашим легким:
это им решать,
вам пора или не пора верить в Бога».

Бог сказал: «Я генеральный директор
корпорации “Мироздание”,
и хочу, чтоб она была доходной.
Самый малый наш работник,
бычок или червячок,
должен тоже иметь право
на солнечный свет, на музыку, на тоску.
Даже начинающие —
как исток ручейка и бутон цветка.
Даже пенсионеры —
овдовевшая звезда или прошлый месяц.
Я на днях обойду и навещу их:
только вместе и сообща
мы добьемся производственных успехов».

Бог сказал: «Я отдыхал нынче вечером,
и я вижу: ко мне идет
медленным и важным шагом
странствующее дерево.
Я поздоровался, оно не ответило,
а пустило корни
прямо перед моим домом.
Вот оно, высокое и красивое,
машет листьями, приветствуя птичку,
то ли красную, то ли синюю.
Я боюсь, это дерево — тоже бог,
даже лучше, чем я».

Бог сказал:
«Я не могу говорить о Боге
с человеком, который думает,
будто Бог зависит
от его настроения и мыслей.
Но я его люблю, и поэтому
я хочу быть доступным его разуму.
Так-то вот и погибают все боги —
от избытка доброжелательности».

Я был председателем у богов,
одному сказал:
«Не забудь про горизонт, ему больно»,
другому:
«Найди дом для блуждающей звезды»,
третьему:
«Разберись с временами года,
чтоб зима не теснила остальных»,
четвертому:
«Найди общий язык с океаном,
речкою, огнем и конем».
Я доволен: у всех свои дела.
А теперь пора заняться мне своим
самосовершенствованьем.

Бог спросил: «Это я тебя создал
или ты меня будто бы выдумал?
Мы с тобой не можем друг без друга:
я вошел в тебя, как в кожу и кости,
а ты вышел из себя в том немногом,
что есть я:
небытье, любовь и абсолют.
Ты своей человечностью недоволен,
как и я моею божественностью.
Разойдемся мирно:
лучше нам с тобой остаться непонятыми».

«Боже, — взмолился Бог, —
избавь ты меня от человека!
Я его создал от скуки,
одел в сон,
он решил, что это он меня выдумал
своим капельным мозгом, —
а теперь он оскорбляет меня,
сочиняя про меня вздорные сказки.
Высочайший Боже,
эта путаница мне не под силу,
уничтожь нас как неудачный опыт,
а меня
воскреси когда-нибудь без него».

«Если слово “Бог” тебе страшно, —
сказал Бог, —
назови меня “гипс”, “ручей” или “ласточка”,
я пойму, что ты — обо мне.
Если слово “Бог” тебе мучительно —
выдумай другое:
пусть “роса”, пусть “нежный вздох”, пусть “злая бездна”.
Для меня ничто не обидно:
все слова в моем словаре — синонимы».

Паук скажет: «Бог попал в мои сети —
это он меня хочет испытать?»
Камень скажет: «Бог сделался мрамором,
но я знаю, что я тверже, чем он».
Вулкан скажет: «Бог меня дразнит —
это чтоб сравнить,
кто из нас выше над уровнем моря?»
Слово скажет: «Когда Бог поет за меня,
я так радо, что я больше не слово!»
А Бог скажет:
«В Боге что-то спрашивает о Боге —
это, может быть, я и есть?»

Бог сказал: «Этот мир под этим солнцем —
он не мой. Вот березка скачет по полю,
а за нею какой-то добрый зверь
вроде недоделанного единорога.
Камни плещут друг другу теплую музыку,
океан высвистывает привет комете,
прилетевшей выразить ему свое почтение.
Дети пляшут,
а другие будто думают обо мне.
Этот рай, в котором я — посторонний,
убедительней, чем мой, или нет?»

Бог сказал: «Я пошел в деревню,
там еще хотят в меня верить.
Яблоне я пообещал яблоки посочней,
пастуху — овечью шерсть побелей.
У меня деревянные башмаки,
я пью воду прямо из колодца.
Старики поволокли меня в церковь,
но не кланяться же мне самому себе!
Все меня уважают, я и рад.
Нынче ночью я буду спать
с моей самой любимою кометою».

Бог сказал: «Мне стало так хорошо,
я полон сил,
даже хаос улыбнулся мне по-доброму.
Между бытием и небытием
нынче вечером прекратились все склоки.
Я додумался,
что время должно вырасти из пространства,
что неведомому лучше стать ведомым,
а неопределенному определиться.
Вот теперь у меня хватит духа
сотворить мир».

Бог сказал: «Я вложил в тебя плоть и вздох,
гору и бездну,
несомненное и сомнительное.
Я вложил в тебя сон, как канарейку,
и действительность, как быка.
Я вложил в тебя мрамор безразличия
и сыпучий песок любви.
Я вложил в тебя все, что во мне спорного:
утро, ночь, нищету и безрассудство.
А теперь приказываю тебе:
изволь быть счастлив!»

Бог сказал: «Я сотворил это яблоко
в один день
с комаром, тоской, полуостровом и бархатом —
очень трудный день!
Я велел тебе дать ему название,
и теперь повторяю за тобой:
“яблоко, яблоко, яблоко”,
так что сам скоро стану, как оно:
очень вкусным.
Вот как важно для меня твое слово!
Надо мне следить за собой,
а не то и впрямь проснусь завтра яблоком».

Человек сказал: «Ты дал мне тело —
а оно меньше, чем тело горы.
Дал мне мозг —
а он не хочет меня понять.
Дал мне сердце —
а оно не хочет меня любить.
Дал мне слово —
а оно ни к чему в таком разладе.
Дал мне Бога —
и я не пойму, это ты или я».

Бог сказал:
«Если хочешь со мною говорить —
ступай в самую убогую харчевню:
там сижу я, курю трубку и пью вино.
Ты меня узнаешь там: я как все.
Если страшно со мною заговорить —
поболтай с кузнецом или с жестянщиком:
я во всех.
В моем пиве такое же брожение,
как в твоей душе.
Посмотри на эту грязную стену:
это я».

Человек сказал:
«Я привел к себе последнего бога,
только чтоб не знали соседи.
По утрам мы переделываем мир:
сперва речь, потом абсолют,
а потом простые вещи:
укроп, звезды, паука и весну.
Когда я прихожу с работы,
он мне дарит нововыдуманные цветы
или притчи, которых я не понимаю.
Он уже совсем ручной, хоть и поздно;
у него стол и дом,
ему не на что жаловаться».

Бог сказал: «Я дал тебе язык,
чтобы ты мне мог противоречить —
это мне полезно для самоутверждения.
Проклинай меня, отрекайся от меня — я готов.
Только не растеряй язык,
эти гласные и эти согласные,
чтобы пчелы унесли их в неизвестный мир —
и не мой, и не твой».

Бог сказал: «Мне стало нехорошо,
и я перестал в меня верить.
Я спросил голубку:
“Кто такой Бог?”
а она мне: “Это не я”.
Я спросил булыжник,
он сказал: “Меня это не касается”.
Я спросил море, бурю, дуб,
а они отворачивались,
будто я сказал неприличное.
Только человек заявил:
“Если Бог боится быть Богом —
что ж, давайте, Богом буду я”.»

«В твоих книгах, — говорит Бог, —
я читал о себе разные сказки.
Спасибо тебе на добром слове,
но по росту ли мне оно?
Что ни притча, то вздор,
потому что в моей природе —
не иметь никакой природы.
Я себе сам
и утверждение
и отрицание.
Не беда —
ты придумай себе другого бога,
малыша, как ты;
но сперва давай сожжем твои книги».

«Не имею права мечтать —
я ведь бог, и должен творить.
Не имею права любить —
я ведь бог, и я должен действовать.
Не имею права на месяц май —
я ведь бог, а сейчас декабрь.
Не имею права на музыку,
потому что я рев и взрыв.
Не имею права расспрашивать
полюс, небо и океан,
потому что я за них в ответе.
Не имею права на собеседника —
я ведь бог, а Бог — он один.
А имею ли право молчать?
я ведь бог, и должен быть убедительным.
А имею ли право умереть?
я ведь бог, и обязан быть бессмертным.
Но как бог
я имею право на божественность —
но не знаю, что это такое».

Бог сказал:
«Я однажды потерял в себя веру
и пошел к моему другу Шекспиру;
побывал у Рембрандта,
он писал морщинистый автопортрет;
маленькому Моцарту
подарил совсем новенький клавесин;
и теперь
мне немного легче в меня верить».

Человек сказал:
«Вот весы и вот мое тело:
оно весит сто десять фунтов.
Вот моя печаль и тревога:
они весят по четыре тонны.
Вот моя душа:
она легче куриного перышка.
Вот мой Бог —
а весы почему-то на нуле».
Бог в ответ: «Ничего удивительного,
потому что я и есть твои весы».

Бог сказал: «Ты меня придумал,
а теперь я придумаю тебя.
А потом ты придумаешь, каков я,
потому что меня еще нет и уже нет.
А потом мы воссоединимся,
потому что в человеке все божественно,
потому что в боге все человечно.
Мы с тобою корень и листья,
море и остров,
тишина и музыка:
в плоть и кость вочеловечился Бог,
человек из человека расчеловечился
навсегда».

Неужели это нужно —
лихорадочное тело,
тяжкая душа,
улиточья надежда?
Неужели это благо —
слишком высокая звезда,
слишком твердый камень,
слишком торопливый ручей?
Неужели это необходимо —
эта боль в груди,
этот мышиный страх,
это слово, боящееся слова?
Бог в ответ: «ты прав,
человек — это риск,
для меня, пожалуй что, неподъемный».

Я скажу:
«Бог сотворил поэта,
а поэт сотворил Бога».
Я скажу:
«Бог сотворил дуб,
и Бог сотворил ласточку».
Промолчу я только об одном:
«Дуб и ласточка сотворили Бога».

Два дивана:
на одном человек, на другом —
Бог. Между ними — книга,
она цвета плоти и крови.
Человек говорит потихоньку:
«Это я ее написал».
Бог в ответ ему шeпотом:
«Это я ее диктовал».
Помолчали,
а потом книга говорит:
«Это я родила вас обоих:
человек и Бог,
одинаковые и очень непослушные».
Раскрывается и вбирает их в себя.
Два дивана стоят пустые.

© A. Bosquet   
© M. Gasparov

back

top