Самуил Шварцбанд
Стихотворения Ф.И.Тютчева в № 3 "Современника" А.С.Пушкина
И.З.Серману
В известном письме от 12 (24) июня 1836 г. И.С.Гагарин сообщал Ф.И.Тютчеву: "До сих пор, дорогой друг, я лишь вскольз писал вам как о тетради, которую вы прислали мне... Наконец намедни я передаю Вяземскому некоторые стихотворения, старательно разе бранные и переписанные мною..."1.
Во-первых, Тютчев послал Гагарину тетрадь, а не как он сам писал "бумажный хлам", "бумагомаранье" (из письма Тютчева Гагарину от 2/3 мая "Vous m'avez demande de vous envoyer mes paperasses"), или же "ворох" (из его же письма от 7/19 июля - "Ce que je vous ai envoye la n'est qu'une parcelle minime du tas que le temps avait amasse..."). Во-ьторых, Гагарин передал Вяземскому только несколько стихотворений, а отнюдь не все, что у него были. В-третьих, Жуковский и Вяземский решили, что "пять или шесть стихотворений будут напечатаны в одной из книжек пушкинского журнала". В-четвертых, до : 2 (24) июня Пушкин ознакомился только с теми стихотворениями, которые были у Вяземского и о которых он "отзывался... весьма сочувственно"2.
Однако в середине июня (после 15) Жуковский уехал на 6 недель в Дерпт3, а отношения Пушкина и Вяземского летом 1836 г. были натянутыми4.
Факты хорошо всем известные, хотя, на наш взгляд, недостаточно осмысленные, ибо во всех работах, так или иначе обсуждающих тему первой публикации, учитывается только опубликованный, а не предназначенный Пушкиным для печати вариант.
В свое время А.А.Николаев, сличая списки Раича и два "Оглавления" к не осуществленному И.С.Гагариным изданию стихотворений Тютчева, пришел к важному заключению: "Сопоставление сохранившихся копий с текстами "Современника" за 1836-1837 г. позволяет установить, что тетрадь Гагарина содержала значительно больше стихов чем было помещено в журнале... мы можем с полным основанием предположить, что в распоряжении Пушкина... была тетрадь, содержавшая не менее 48 стихотворений Тютчева"5. В примечании же исследователь подчеркнул: "Фактически все писавшие об отношении Пушкина к Тютчеву... исходили из неверного представления о том, что Пушкин в период "стихового безвременья" напечатал в "Современнике" все (!) присланные Тютчевым стихотворения" 6.
Мы не располагаем никакими данными о времени и причинах возникновения у Пушкина идеи о "двухчастной публикации" , а установление действительной роли Пушкина в публикации стихотворений Тютчева требует от нас не пренебрегать историке-литературной достоверностью, постольку лишь история первой публикации, кажется, может представлять научный интерес, но при этом "Стихотворения, присланные из Германии" надо рассматривать не столько в том виде, в каком они появились на страницах № 3 "Современника", сколько в том, в каком эта публикация была задумана А.С.Пушкиным 7. С этой точки зрения, вмешательство цензуры (откидка стихотворения "Два демона" и запрет на публикацию двух "средних строф" в стихотворении "Не то что мните вы, природа...") и реакция редактора "Современника" на это вмешательство крайне содержательны.
Уже через месяц после знакомства с опусами мюнхенского сослуживца И.С.Гагарина, 13 июля, Пушкин "отвозит в цензуру материалы для следующего тома "Современника": стихотворения Тютчева..."8. На следующий день состоялось заседание цензурного комитета, в журнале которого от 14 июля было записано: "Донесение г. цензора Крылова о поступившем к нему на рассмотрение для периодического издания "Современник" стихотворении Ф.Т. под № XVI... В означенном стихотворении две средние строфы, по мнению г. цензора, подлежат исключению на основании 1-го пункта цензурного устава"9. Следовательно, в первоначальном варианте было всего 16 стихотворений и последним стояло "Не то, что мните вы, природа...", из которого "две средние строфы" были запрещены к печати.
Пушкин, раздосадованный на "откидку" двух строф из заключительного стихотворения, по всей вероятности, решил компенсировать их, передав Крылову сразу же после 14 июля стихотворение "Два демона..." для публикации их под № XVI (при этом стихотворение "Не то, что мните вы, природа...", по всей вероятности, сперва было изъято Пушкиным). У самого А.Л.Крылова "Два демона..." не вызвали возражений.
Но 25 июля 1836 г. цензор обратился к редактору "Современника": "Из статей, возвращенных вам прежде за подписью Ценсуры, князь Михаил Александрович желает видеть №№ XV и XVI мелких стихотворений, принадлежащих автору в Мюнхене; ибо обе статьи сии пропущены Комитетом в его отсутствие. Поэтому прошу вас всепокорнейше доставить эти №№ или прямо к его сиятельству, или прислать их для доставления на мое имя"10. Оба стихотворения - № XV (Сон на море) и №XVI ("Два демона ему служили...") - вместе с просьбой Пушкина напечатать под № XVII "Не то, что мните вы, природа..." с точками на месте запрещенных цензурой строф были немедленно доставлены в Петербургский цензурный комитет.
Но судя по этому письму цензора и просьбе Пушкина, цикл "Стихотворений, присланных из Германии" после 25 июля состоял уже не из 16, а из 17 стихотворений.
Однако, 28 июля Крылов сообщил Пушкину: "Стихотворение под № XVI: Два демона и пр. предложено было князем Михаилом Александровичем... и Комитет признал справедливее не допустить сего стихотворения, за неясностью мысли автора... Относительно замечания вашего на предполагаемые в № XVI 1-м точки... я не могу убедиться ни в позволительности отмечать точками ценсурные исключения, ни в том, что такие точки могли быть нужны для сбережения литературного достоинства"11.
Стихотворение "Два демона..." впоследствии вошло под № 1 в диптих Ф.И.Тютчева "Наполеон". У А.Крылова стихотворение имело только номер. Знал ли Пушкин об адресате стихотворения - нам неизвестно. Однако, исключительность "Двух демонов" не вызывает сомнений:
Два демона ему служили,
Две силы чудно в нем срослись:
В его главе - орлы парили,
В его груди - змии вились...
Ширококрылых вдохновений
Орлиный, дерзостный полет,
И в самом буйстве дерзновений
Змеиной мудрости расчет.
Не трудно заметить, что в контексте "Стихотворений, присланных из Германии", переданных в цензурный комитет, "демоническая" природа "дерзостного полета" вдохновения при "змеином расчете" мудрости, несомненно, могла показаться подозрительной и "неясной", ибо постоянное присутствие авторского "я" в стихотворениях, предшествовавших "Двум демонам", резко контрастировало с адресатом стихотворения, заданном местоимениями "ему", "в нем", "его". Пушкин же потому-то и выбрал именно это стихотворение в качестве заключительного, что третье лицо местоимений придавало этому стихотворению "стороннюю" оценочную характеристику. Более того, "Стихотворения, присланные из Германии", по мнению Пушкина, как раз-то и оказывались следствием "дерзостного полета" и "змеиного расчета" (вспомните сентенцию самого А.С.Пушкина: "Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии"12). Следовательно, "Два демона", с одной стороны, завершали отобранные Пушкиным для печати стихотворения чужеземного автора, а с другой - содержали такую "объективно" выраженную за счет местоимений в третьем лице оценку, с которой, по всей видимости, солидаризировался и сам редактор "Современника"13.
Поэтому запрет на публикацию "Двух демонов" и неразрешение "точек" на месте изъятия двух строф из "Не то, что мните вы, природа...", разрушали системную организацию цикла, и Пушкину ничего не оставалось делать как сдать в печать свою искромсанную композицию чужих стихотворений.
Третий номер "Современника" (цензурное разрешение - 28 сентября ) вышел в октябре 1836 г. В окончательном варианте все-таки оказалось 16 стихотворений Тютчева: под № XV было опубликовано стихотворение "Сон на море", стихотворение под № XVI "Два демона..." было исключено цензурой, а стихотворение под № XVII "Не то, что мните вы, природа..." с исключенными двумя строфами опять получило № XVI, и при этом оно появилось в печати не только под своим номером, но и с точками, правда, они были поставлены не на месте двух, скорее всего, подряд идущих строф (вспомните, письмо А.Крылова об исключении "двух средних строф"), а "через шаг" - на месте второй и четвертой. К тому же отголосок "цензурной" композиции был сохранен Пушкиным при публикации второй подборки: учитывая цензурную "откидку" XVI стихотворения ("Два демона") и нежелание Пушкина публиковать исковерканное стихотворение без точек вместо запрещенных для печати строф XVII стихотворения ("Не то, что мните вы, природа..."), Пушкин должен был вторую подборку начать с № XVI! Так возникла "опечатка": первая подборка заканчивалась № XVI стихотворением, и этим же номером начиналась вторая подборка 14.
Итак, сперва Пушкин представил в цензуру подборку из 16 стихотворений, затем в композицию вставил "Два демона", а после "откидки, опять вернулся к изначальной подборке. Промежуточный вариант из 17 стихотворений (с "Двумя демонами") в композиционном отношении был крайне интересен: субъектному "говорению" в первых 15 стихотворениях с постоянным присутствием "я" субъекта противостояло "объектно-оценочное" - "Два демона". Фактически, их системная взаимосвязь может быть интерпретирована как "теза" и "антитеза". В этом смысле, заключительное стихотворение "Не то, что мните вы, природа..." оказывалось в "разрешающей" позиции и могло быть интерпретировано в качество "синтеза" обеих частей подборки. Несомненно, что подобная трехчастность первой публикации "Стихотворений, присланных из Германии" ставит вопрос не только о характере поэтической композиции, но и о ее мировоззренческой, философской par excellence, основе.
Характер и художественная практика по освоению Тютчевым идей немецкого романтизма, в целом, и шеллингианства, в частности, достаточно полно описаны Л.В.Пумпянским, Ю.Н.Тыняновым, Ю.М.Лотманом и В.Н.Топоровым15. Хотя при этом, как было отмечено еще А.А.Николаевым, остались "без должного продолжения интересные наметки Л.Пумпянского о влиянии на философское миросозерцание поэта диалектического учения Гегеля"16.
Если сегодня о знакомстве Тютчева с философией Гегеля, действительно, можно утверждать вполне категорически, то о знакомстве Пушкина с идеями Гегеля нам ничего неизвестно, хотя в качестве рабочей гипотезы можно выдвинуть суждение о том, что Пушкин, сблизившись с московскими "любомудрами", вероятно, слышал и о диалектике. Определенные основания для такой гипотезы существуют.
Так, Б.Л.Модзалевский, считая автором перевода "Индейской сказки" В.П.Титова, счел нужным в комментариях к письму Пушкина М.П.Погодину от 31 авг. 1827 г. дать подробный портрет племянника Д.В.Дашкова: В.П.Титов "отличался широким образованием, и Пушкин имел ввиду его, когда, создавая свои "Египетские ночи" (1835 г. - С.Ш.), обрисовывал тип Вершнева, - как "одного из тех людей, одаренных убийственной памятью, которые все читали и которых стоит только тронуть пальцем, чтоб из них поли- лась их всемирная ученость", или, в другом отрывке, как "одного из тех юношей, которые воспитывались в Московском университете, служат в Московском Архиве и толкуют о Гегеле"... Принадлежа к известному "Обществу любомудров" Одоевского-Веневитинова, он еще смолоду имел влечение к литературе, участвовал в "Мнемозине" Кюхельбекера и Одоевского, и альманахе "Северная Лира на 1827 г." С.Е.Раича и Д.П.Ознобишина, в "Северных цветах на 1829 год" (рассказ Пушкина "Уединенный домик на Васильевском" в записи Титова) и на 1831 год, а также в "Московском вестнике" 1827 г."17.
Нельзя не обратить внимания на ряд случайностей: "Египетские ночи" (1835) были посмертно опубликованы в кн. VIII "Современника" (1837), - вспоминая об "архивных юношах", Пушкин упоминает из немецких философов только одно имя - Гегеля, наконец, В.П.Титов публикуется в тех же журналах и альманахах, в которых участвовали Пушкин и Тютчев. К тому же следует указать еще на одно существенное обстоятельство: из "архивных юношей", увлекшихся философией Шеллинга, один лишь В.П.Титов был гегельянцем.
Некогда Б.Рассел писал: "Два момента отличают Гегеля от тех, кто имеет сходное метафизическое мировоззрение. Один из них - это подчеркивание логики... Другой отличительной чертой... является триадическое движение, которое называется диалектикой", а диалектика "состоит из тезиса, антитезиса и синтеза" 18.
Думается, что В.П.Титов, толкуя о Гегеле, не мог не говорить и о краеугольном камне его философии - диалектике. И если Пушкин что и запомнил, обладая сам тоже "убийственной памятью", так это "триадическое движение", ставшее синонимом гегелевской диалектики. С этой точки зрения, кажется, возможно показать, что стихи Тютчева, опубликованные в "Современнике", так или иначе, по мнению издателя, определяли философские симпатии их автора. И та фрагментарность поэзии Тютчева, о которой писал и которую столь глубоко воспринял Ю.Н.Тынянов, как раз и не могла быть по сути своей шеллингианской (для Шеллинга цельность единичного никогда не подвергалась сомнению). Фрагментарность же Тютчева базировалась на гегелевском исключении "единичного" из логики и была следствием "основополагающего предположения": "...ничто не может быть действительно истинным, если оно не рассматривается относительно реальности как целого" ("не существует ничего реального, кроме абсолюта"), знанием которого как раз и "обладает абсолют"19.
Первый цикл, об этом уже было сказано, появился в первоначальном виде (без дполнения "Двумя демонами"): системе из 15 опубликованных стихотворений в качестве некоей целостной "тезы" теперь противостояла антитеза - стихотворение "Не то, что мните вы, природа...". Пушкину ничего не оставалось делать, как предложить "синтез" в следующей публикации, которая, по его мнению, и завершала бы "триадическое" развитие "Стихотворений, присланных из Германии". Следовательно, издатель "Современника" сделал все, чтобы донести до читателя мировоззренческие основы "нового поэта".
В.Н.Топоров приоткрыл завесу над целым рядом образов, заимствованных Тютчевым у Новалиса и Шеллинга20. Правда, адресатом стихотворения-"инвективы" он не занимался. Зато А.А.Николаев, по всей вероятности, был прав, указав на одно высказывание Станкевича из "Моей метафизики", в котором молодой русский гегельянец протестовал "против важнейшего положения "Философии природы" Гегеля"21. Тем более, что не только для стихотворения под № XVI, но и для всей публикации "Стихотворений, присланных из Германии" в двух книгах "Современника" это обстоятельство следует считать наиважнейшим.
Однако, судьба исковерканного стихотворения "Не то, что мните вы, природа...", впрочем как и его смысловая структура благодаря пропущенным строфам во многом оказалась загадочной 22.
К.В.Пигарев, справедливо опираясь на общие посылки о "пантеистическом мировоззрения" Тютчева и, следовательно, неприемлемом для Тютчева "феменологии природы" (по Гегелю), настаивал на том, что именно оно "наиболее отчетливо было выражено в не дошедших до нас строфах стихотворения, обративших на себя внимание цензуры", а затем по поводу пропущенных строф он писал: "Отсутствие этих строф нарушало компо- зиционную цельность стихотворения... Позднее Н.В.Сушков просил Тютчева вспомнить недостающие в стихотворении строфы, но поэт не смог восстановить их в своей памяти"23.
Напомню, что, судя по протоколу цензурного комитета от 14 июля, изъятые строфы подпадали под действие третьего параграфа 1 пункта Цензурного устава 1828 г.: "Произведения словесности... подвергаются запрещению цензуры: 1) Когда в оных содержится что-либо клонящееся к поколебанию учения православной греко-российской церкви, ее преданий и обрядов или вообще истин и догматов христианской веры". Так что не разделение на тех, кто "мнит", и автора, возражающего им, - вызвало у цензуры сомнения. В противном случае все стихотворение было бы запрещено. Что же привело к "откидке" двух средних строф?
То обстоятельство, что стихотворение адресуется (в 1-й строфе "мните вы..." и в 3-й строфе "Вы зрите...") определенным лицам - ни у кого не вызывало сомнений, включая и членов цензурного комитета. Поэтому их противостояние вряд ли следует считать "сущностным", хотя оно и требует уточнений. Так, В.Н.Топоров, процитировав суждение Новалиса о том, что "чуткие души... принизили природу до единообразного механизма... без прошлого и будущего", подчеркнул: "Уже эта фраза, по сути дела, вводит деление на тех, кто знает и понимает природу, им открывающуюся, и кто "не видит и не слышит"24. Столь же определенно высказывался и Ю.М.Лотман: "В стихотворении "Не то, что мните вы, природа..." дана природа, у которой есть язык, и те, кто глухи и немы к этому языку"25.
Возможно, что подобная очевидность спорящих сторон и привела к определенной аналитической неточности, и в критике установилось мнение, что местоимение "они" (в 4-й строфе: "Они не видят и не слышат...") - также относится к... людям. Но, по-моему мнению, цензура запретила к публикации две строфы как раз из-за того, что в них местоимение "они" относилось не к людям, а к определенным отдельным явлениям природы, которые воспринимались одной стороной в качестве "бездушных". Только тогда становится понятным, почему уподобление природы (с душой, свободой и языком) человеку каким-то образом было воспринято в цензурном комитете как вызов "учению православной греко-российской церкви". Действительно, в "Современнике" точками были обозначены вторая и четвертая строфы (при отсутствии каких-либо точных сведений о местоположении изъятых строф графика "Современника" во всех последующих публикациях была признана как соответствующая утерянному автографу):
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик;
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык
……………………………………….
……………………………………………………………………………………………………………………….
Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чудных сил?..
……………………………………
……………………………………
……………………………………
……………………………………
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как в потьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах?..
Однако обратим внимание на ряд обстоятельств.
Во-первых, логическая конструкция при пропуске второй строфы ("мните вы... - Вы зрите...") предполагает, что и в "изъятой" второй строфе могло присутствовать местоимение во втором лице множественного числа - "вы". При пропуске же третьей строфы точками задавалась иная логическая конструкция: между "Вы зрите..." и "Они не видят...", должна была бы находиться строфа с трансформацией местоимений.
Вместе с тем, нельзя не обратить внимание на одну и ту же "корректорскую" ошибку, допущенную в "Современнике": дважды - после первой строфы и после пятой - отсутствуют какие-либо знаки препинания (в последующих изданиях "пропущенные" знаки были "восстановлены" по "вкусу" редакторов: в конце первой строфы оказалось многоточие, а в конце пятой - точка, хотя, если исходить из интонационного рисунка стихотворения и следовать за Пушкиным, обе строфы с высокой риторикой - в равной степени могли заканчиваться восклицательным или вопросительным знаками).
К тому же, зная о категорическом мнении Крылова, Пушкин тем не менее нарушил "запрет", хотя мы и не знаем, с согласия цензора или же без него. Зато "корректорский" недосмотр пункутуации строф не мог не вызвать многочисленных вопросов у читателя.
Если же идти вслед за мнением цензора о запрете "двух средних строф", идущих одна за другой, то смысловая ситуация с местоименными трансформациями значительно упрощается. При этом, в такой композиции (при пропуске после первой строфы двух подряд идущих строф) местоимение третьего лица множественного числа "они" относится не к тем, кто мнит, то есть, к людям, мысленным оппонентам, которые не "видят и не слышат", а к ним, то есть, - к "листу", "цвету" и "плоду", о которых эти оппоненты думают, что они - "не видят и не слышат", "живут... как в потьмах" и т.д.
Поэтому-то последняя строфа ("Не их вина...") должна была нейтрализовать "негативное" мнение "глухонемых" людей о якобы "не видящих и не слышащих" листьях, цветах и плодах.
В этой связи следует разобраться и с пушкинским вариантом первых двух строк в последней строфе, который последующие редакторы (от Брюсова до Пигарева) видоизменили.
Достаточно сопоставить оба варианта, чтобы это стало очевидно: в "Современнике" было напечатано "Не их вина: пойми, коль можешь, Органа жизнь, глухонемой!", а в последующих публикациях издатели "откорректировали": "Не их вина: пойми, коль может, Органа жизнь глухонемой!"
У Пушкина после повелительной формы "пойми", поддержаной конструкцией "коль можешь", дано обращение к "глухонемому".
Поэтому инверсия "Органа жизнь" легко трансформируется в "жизнь органа" природы, которую понять глухонемой не может .
В редакторской правке при снятии запятой перед обращением "глухонемой", делало это слово или эпитетом (которое, как эпитет, должно было бы соотнестись с "органом", но при этом появлялась очевидная грамматическая ошибка "пойми глухонемОЙ оргаНА жизнь"), или же - субстантивированным прилагательным по типу "больной" (но тогда возникала иная грамматическая неправильность - "пойми [ТЫ, который] глухонемой" ("коль может" [ОН понять]) "органа жизнь").
В обоих случаях, по моему мнению, новейшее редактирование ведет к искажению вполне ясного и грамматически правильного пушкинского варианта ("точная" рифма моЖЕТ - встревоЖИТ, которая и заставила редакторов изменить вариант "Современника", вряд ли была существена как для Пушкина, так и для Тютчева...).
В заключение, не претендуя на "открытие" или "находку", а лишь в сугубо аналитических целях хотелось бы предложить в качестве определенного логико-синтаксического "дублета" (термин Л.В.Пумпянского) к непропущенным цензурой строфам в стихотворении "Не то, что мните вы, природа..." стихотворение "Смотри, как запад разгорелся...":
Смотри, как запад разгорелся Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся Холодной сизой чешуей!
В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?
Замечательно, прежде всего, то, что это стихотворение вместе с "Не то, что мните вы, природа..." отсутствует как в "описи" С.Е.Раича, так и в "оглавлениях" И.С.Гагарина. Не менее замечательно и то, что "Смотри, как запад разгорелся..." было опубликовано самостоятельно в "Современнике" за 1838 г. (№ 11) под литерами "Ф.Т." вне какой-либо связи с другими стихотворениями Тютчева и без общего для всех публикаций 1836-1838 гг. заголовка "Стихотворения, присланные из Германии".
Г.Чулков в комментариях к этому стихотворению посчитал нужным привести мнение Р.Ф.Брандта, который высказал "некоторые домыслы, предполагая, что картина природы символизирует в данном случае политический разлад между Западом и Востоком"26. Конечно, о "политическом разладе" говорить не приходится, однако это вовсе не отменяет природное противопоставление. Именно оно предоставляет нам гипотетическую возможность подмены многоточий в "Не то, что мните вы, природа..." двумя строфами этого стихотворения (для более полного ощущения "сходства" изменим "смотри" на "смотрите"):
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик;
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык
[Смотрите, запад разгорелся Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся Холодной сизой чешуей!
В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?]
Вы зрите лист и цвет на древе: Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве Игрою внешних, чудных сил?...
Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как в потьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах?
Лучи к ним в душу не сходили, Весна в груди их не цвела;
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была!
И языками неземными, Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними,
В беседе дружеской, гроза!
Не их вина: пойми, коль можешь, Органа жизнь, глухо-немой!
Души его, ах, не встревожит
И голос матери самой!..
В конце концов, если опубликованное в 1838 г. в качестве самостоятельного стихотворения "Смотри, как запад разгорелся...", действительно, некогда состояло в составе шестнадцатого стихотворения первой публикации "Стихотворений, присланных из Германии", становится понятным и то, почему эти строки были запрещены к публикации, и то, почему Тютчев не мог по просьбе Сушкова вспомнить непропущенные строфы.
Примечания:
© Smuel Shvartzband
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
