Ирина Антанасиевич
Птицы в творчестве Введенского
Тексты Введенского принадлежат редко встречающейся группе герметических текстов прочтение которых требует нетривиальных усилий [1]: перегруппировки частей вплоть до микро- (слоги, буквы в случае анаграмм и пр.), перекодирования, заполнения лакун, etc. Но, прежде всего, данные тексты можно считать герметичными, поскольку они и по цели и по функции полисемантичны - ориентированы на загадку, предназначены для круга посвященных или для нового читателя, владеющего новым языком. Несомненно, что толкование мотивов и символов в таком тексте не только опирается на основную массу культурных символических текстов, репрезентирующих знание (мифы, сказки, легенды), а включает в себя и дополнительную культовую, более ограниченную и аутичную символическую систему, чья символика понятна только посвященному и таким образом является иллюстрацией позиции автора. Автор в этом случае не только или не столько опирается на традиционную смысловую грань текста, и даже не перетолковывает символ на новый лад, а скорее традиционное значение использует как "маску", которая призвана скрыть "истинный" смысл символа. Подобный метод уничтожает стереотипный смысл, что в результате приводит к противоречию, создает reductio ad absurdum. Ту абсурдность, которая и является ядром произведений Введенского, и которая отличается от "традиционной" абсурдности тем, что переходит границы традиционной метафоры, никогда не выходящей за пределы парадигмы какого-либо устойчивого образа [2]. Традиционный фольклорный текст обладает способностью раскладываться на отдельные мыслеформы, каждая из которых обладает неограниченной валентностью и может быть использована в качестве материала для построения художественных произведений, практически несоотносимых со своим первообразом (+ детализация, + остранение). Герметический же текст Введенского обладает абсурдностью высшего уровня [3]. Традиционный фольклорный абсурд (зеркально противоположный [4] ) меняется на пост-традиционный (абсолютно невозможный, чистый), где символы заменяет слово, которое не обозначает Свет, а само по себе являет "трехлистный свет" - знак, символ, символ символа (ейдос-форму) [5]. Разрывания смысла нет, разрывание аналогично ритуальному акту, который не знак деструкции, а созидания.
Исследование одного отдельного мотива лишь подтверждает данные рассуждения, позволяя найти смысл одного символа, из-под другого, не отбрасывая первоначальный, не размывая его, а включая в систему, которая лишь в этом случае оказывается работающей. Так птицы, в творчестве Введенского [6], наряду с традиционной семантикой являющейся "маской", посвященному открывают еще один смысловой пласт, который использует понятийный аппарат науки, основанной на символах "другой" реальности - алхимии. Недаром,
потом появился отец
хотел он законы рожать
и химии тусклый птенец
начал над ними жужжать. [7]
В наше время об алхимии можно рассуждать весьма осторожно и гадательно: мы понятия не имеем о ее целях и вообще не знаем, что в средние века разумели под словом "цель". Говорить об алхимии как о "детстве" современной химии тоже несерьезно - несравненно больше для этой науки сделали фармацевты, парфюмеры, изготовители цветных стекол и поддельных драгоценных камней.
Химическая наука в произведениях александрийских авторов начала нашей эры предстающая как Священное Искусство (Agia Tecnh), алхимия была частью эзотерических традиций Египта, Греции, Малой Азии, Аравии, Индии, Тибета. Китая Что же касается слова chmeia, то его часто этимологизируют от автохтонного названия Египта - Кеми (Chкmi) и истолковывают как тайное египетское учение о совершенствовании металлов и минералов. Судя по древнейшим алхимическим папирусам, дошедшим до нас в виде фрагментов, золочение и серебрение металлов, а также окрашивание драгоценных камней воспринимались в те времена как священнодействие и совершались в тайных лабораториях при храмах. Это происходило, например, в Дендера и Эдфу - прославленных мистериальных центрах эллинистического Египта, в не менее знаменитом мемфисском храме бога Птаха. Алхимическое понятие сгущения духа, т.е. перевод чисто духовной реальности в плотное состояние, прямо соответствует тому, что в древнегреческой традиции именовалось иерофанией (от иерос - святость, фанос - явление). В других традициях иерофания приобрела ярко выраженный субъектный характер - как теофания, богоявление.
В алхимии сочетался экспериментальный опыт с точным анализом проблемы, в котором осуществлялся принцип неделимости материи. Этот принцип- Solve el Coagula- полагал "преобразование металлов", как возможность природы, в которой для различения тел достаточно рассмотреть их отличную друг от друга внешность, раскрыть "маску", через абсурдное действие получить другое тело. Алхимические символы, поэтому были не просто символами, указывающими на то, что можно было бы назвать философским состоянием материи, но и воплощением видимой реальности, посредством которой все определяется и может быть разграничено. В алхимических текстах мы встречаем, многообразие животных символов - "животных желаний в мире много" [8] - красных львов, белых орлов, оленей, единорогов, крылатых драконов и змей.Но именно птицы являются основными символическими фигурами, на которые опирается процесс трансформации. Алхимики использовали традиционные для мифологии образы птиц в качестве символов для описания алхимического преобразования, поскольку птицы представляют собой переход от физического (земля) к метафизическому (небо). Птицей алхимик обозначал душу, устремляющуюся вверх, освобождающуюся от плена тела, взыскующую небесного света, душу, которая, тем не менее, должна вернуться в земное сознание по завершению медитативного опыта. Символизируя переход между физическим и духовным мирами, птицы, выражают определенный архетипический опыт, с которым сталкивается душа, проходя этапы алхимического преображения-от нематериального к материальному
как видно появилась ночь
и слово племя тяжелеет
и превращается в предмет. [9]
Эти символы использовались двояко. Во-первых, для описания в тексте одного из аспектов алхимического становления. Во-вторых, символы птиц становятся объектами для созерцания и, посредством внутреннего создания такого символа, осуществляется связь души с сущностным опытом определенной стадии алхимического становления. Такой же двоякий подход наблюдаем и у Введенского. Особенно в его произведениях "Птицы", "Начало поэмы", "Две птички, горе, лев и ночь".
Итак,
и всё ж бегущего орла
не удалось нам уследить
из пушек темного жерла
ворон свободных колотить. [10]
Первая стадия называется Черный Ворон, где ворон, не теряя своей традиционной амбивалентной символики, означающей одновременно солнечное добро и мрак зла, является и алхимическим символом начала Великого Делания. Указывая тем самым на первую стадию встречи алхимика с внутренним космосом, происходящую посредством удаления от внешнего чувственного мира с помощью медитации и вхождения в то, что первоначально представляется темным внутренним миром души. Эта стадия часто описывается в алхимических текстах как погружение во тьму, опыт Nigredo или L'Oeuvre noire (Творение в чёрном), и нередко представляется смертью - через образ caput mortuum, мертвой головы, или, как мы видим на некоторых алхимических изображениях, алхимика, умирающего внутри колбы. Иногда ее называют calcinatio, поскольку заключается она в "смерти мирского", т.е. в отрешении от всех жизненных интересов и внешнего мира. В творчестве Введенского данный образ соединяется с образом бегущего орла. Именно так, "бегущий орел" называют второй, после ворона-смерти, шаг алхимической трансформации, который означает парение- стремление покинут телесное бремя. Заставить орла полететь, на языке герметики означает помочь свету выйти из могил на поверхность," - пишет Фульканелли [11].
Кроме, того орел у Введенского не просто орел, а орел-феникс (кстати, именно так символ орла воспринимали масоны [12], а и еще Геродот и Плиний отмечали большое сходство в форме между фениксом и орлом [13]), символ возрождения перехода к новому состоянию-"где орлы тяжёлые ворота" [14] и знак последней стадии алхимического процесса Феникс, которым завершает процесс развития души. Именно в данной стадии алхимик обретает Философский Камень, духовный центр своего бытия. Но у Введенского бегущего орла не в состоянии заполучить человек, вынужденный лишь вертеться в зачарованном круге первого процесса умирания, освобождения смерти (эпитет свободная скорее напоминает свободные радикалы в химии, их множественности и неуправляемость) без возможности перейти на ступень выше, на уровень дальше.
В стихотворении "Мне жалко что я не зверь…" рефреном проходит мысль о невозможности достигнуть последнего алхимического уровня -
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий вершины и вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мне страшно что я неизвестность,
мне жалко что я не огонь.[15]
Алхимия работает в системе четырех модусов первоматерии - первоэлементов греческой натурфилософии: воздуха, земли, воды и огня. Четвертый модус по Введенскому достичь нельзя. Симптоматично и то, что в конце стихотворения орел, так и остающийся недосягаемым, как, впрочем и Философский камень, сравнивается с волом:
и бегал вол
и цвел
и будто время брел
но не был он орел.[16]
Данное сравнение интересно выбором возможностей, существующих между быком и волом. Бык - более приземленное символическое начало, хтоное животное, непосредственно связанное с аграрными культами. Вол же в широком смысле является символом космических сил, с одной стороны, а с другой - как жертва, альтернатива жертвенном агнцу. Именно вол как приученная (кастрированная) противоположность дикого быка, является образом терпеливого служения и миролюбивой силы и поэтому достоин присутствовать в Божьих яслях. Вол - метафора той духовной вершины, которой может достигнуть человек, пройдя путь духовной алхимии. Но вершина все равно земная, а не небесная. Вол не бык, но и не орел-феникс.
Белый Лебедь или solutio или L'Oeuvre au blanc (Творение в белом) - следующая фазы алхимического процесса, где алхимик сознательно соприкасается с "тонким" миром, причем, по сравнению с опытом физических чувств, этот опыт настолько ошеломляет, что предстает в виде яркого белого света. Лебедь - птица, которую редко можно увидеть в полете, чаще - плывущей по озеру или реке, изящно скользящей по водной глади, а говоря символически - по поверхности души, тонкой оболочке между собственно душой и физическим миром. В творчестве Введенского встречается в виде лебяжьей/куриной косточки, причем лебедь сближается с курицей. Данное сближение идет на уровне сближения богов второго порядка (куриный божок- ненастоящая смерть, как бы смерть), и означает лишь прикосновения, а не проникновение. Уже не профанное, но и не совсем сакральное знание/действие. Кость напоминает и часть обряда погребения, который от основного цикла, как правило годового, отделяется сравнительно большим временным промежутком - "перемывание костей" - когда покойника выкапывали, перемывали кости до белизны, красили в красный цвет, украшали лентами и т.д. , череп переносили и закапывали /вкапывали в порог дома, а кости хоронили повторно. Данное действие меняло статус покойника на статус предка-защитника [17]. В данном случае первоначальный процесс кальцинации, соответствующей черному цвету - угасанию желаний; который сопровождается гниением, которое отделяет кальцинированные элементы меняется на процесс растворения, соответствующий белому цвету - символу перехода вещества в другое состояние:
куриной косточкой брату письмо пишет:
ЗДРАВСТВУЙ фрер мой аркаша
онкль
бинокль
это АКУШЕРКИН шаг? [18]
Смерть и рождение (кость и акушерка) замыкаются в уроборосе, являющимся путем от Альфы к Омеге- от Быка и Вола, от Ворона к Орлу (в этом же стихотворении -Армия ворон прилетела на Бронислава [19], (он же Ростислав).
Или же как в стихотворении "Воспитание души" "горсточка с Петром" (камнем) при помощи лебяжьей [20] косточки превращается в "ясных ангелов":
но в ту же осень провожает горсточку
их было восемьдесят нет с петром
кружит волгу ласточку
лилейный патрон
сосет лебяжью косточку
на мутной тропинке
встречает ясных ангелов
и молча спит болото.[21]
Тем же символом является гусь или гусенок, несущий в себе преображение, а значит и означающий смерть
гибко вышел белый гусь
говорит ему Гертруда
я тебя остерегусь
ты меня не тронь не рань...[22]
Поэтому он (гусь) обладает черепом, носит эпитет - мрачный, пьет туманный нашатырь ( эфир), о себе говорит- я не жив и не пловец, и видит другой мир, где этого(реального) мира нет.
Далее описание в "Птицах" алхимического "процесса производства" легко узнаваем
она упала птицей
как мокрый ураган
ударилась косицей
о каменный курган
приходит кладбищенский внук
как некий железный каблук
и всё рассыпается в прах
и всё рассыпается в трах. [23]
процесс измельчения и растирания в ступе (каменный курган), при помощи пестика (железный каблук). Причем полностью исполнены условия - не соединения металла с металлом в процессе работы - дерево, металл, камень - лишь последовательно.
Следующий символ наиболее интересен именно в интерпретации Введенского. Алхимик должен установить своего рода жертвенные отношения со своей внутренней сущностью. Собственными душевными силами он должен вскармливать развивающийся внутри духовный эмбрион. Образ самого себя должен быть изменен, трансформирован, принесен в жертву развитию духовного "Я". Этот опыт практически неизбежно глубоко болезнен, он проверяет внутренние ресурсы человека. Из него, в конечном счете, рождается духовное "Я", преображенное опытом Пеликана. Первые алхимиками использовали символ Пеликана как емкий образ пути Христа [24]. Данное действе или междустадия называется distillatio и представляет собой "дождь" очищенной материи, т. е. элементов спасения, разделенных в предыдущих действиях. У Введенского данный символ появляется в образе трех видах -
А) аиста/цапли/журавля
пред нами пучина
пред нами причина
где корень <....>
где аист вещей .[25]
Аист и цапля - птицы, очищавшие земные воды после сотворения мира, сходная роль масок Аиста и журавля в рождественской обрядности, где он иногда выступает как сам бог.
и все смешливо озираясь
лепечут это мира аист
он одинок
и членист он ог
он сена стог
он бог.[26]
Б) филина/совы. Причем филин как и орел-Феникс одновременно и пеликан [27]:
я вижу разных птичек русских
вот это зяблик это ворон
вот соловей с берёзы сорван
вот потрясающий как филин
сидит на дереве Томилин
и думает что он сова
и составляет он слова.[28]
Сова/пеликан у Введенского значителен сам по себе, но не символ мудрости, а лишь ее глупая форма-" ты сова копилка птица глупая"[29], лишь один из этапов подготовки к качественно новому преобразованию - от составления к означению. В данном контексте уместно напомнить, что в еврейской традиции сова символизирует слепоту и является отрицательным подобием феникса.
В) утки
на морской гладкой как верёвка грудь
необозримая моя равнина воды
летят нестреляные УТКИ.[30]
Утки именно нестреляные, пока еще, но уже готовые к жертве как и "ягненок, съедаемый без пеленок" ( "Птицы")
Примечание:Утята же, появляющиеся в строфе-
утята шили задом, казаки боком шли
зима была им адом, и Богом костыли
скорее всего французы. Утята - название, указывающее на принадлежность к масонству. Подобное сравнение встречаем Оруэлла в "Скотном дворе" [31].) Темное место. В любом случае указание на масонов.
Следующая стадия-соединение символизировалa объединение противоположностей coincidentia oppositorum или opus transformationis - rubedo или L'Oeuvre au rouge ("Творение в красном"), отождествляемое Юнгом с тесным союзом в человеке мужского принципа сознания с женским принципом бессознательного. Такая внутренняя трансмутация, целью которой является получение "золотого эликсира" и очищенной киновари, основывалась на принципе Ян-Инь и сообразовывалась с учением о числах:
а в мыслях будто кости в мясе чувства
и многие понятия у вас
а я пирующие птицы
летающие так и сяк
не понимаю слова много
не понимаю вещи нуль.[32]
Оппозиции между много и ноль - нет. Ноль в алхимии не пустота, а - Космическое Яйцо, первичный андрогин, полноту. И тем самым идентично понятию много.
Интересно появление числа 15-
мы с числом пятнадцать споря
будем бегать и сгорать. [33]
или числ, которые в сумме дают 15-
число 87 спина
унесла меня семья
говорит на спи
стало всё зачаточным
и воздух сгнил. [34]
Число 14 среднем веке считалось числом "помощников". Человек XIV века, до смертельного страха измученный бесконечными войнами, эпидемиями и неурожаями, вдруг взял и "выдумал" себе Четырнадцать святых, которых назвал своими "помощниками в беде". Начавшись в Бамбергской и Регенсбургской епархиях, культ этих святых очень быстро распространился по всем германским землям, а также в Италии и в Венгрии [35]. При этом люди, избравшие и почитавшие этих святых, конечно, не отдавали себе отчета в том, что вернулись к очередной древней структуре, к архетипам, известным еще древним вавилонянам. В древнем Вавилоне число 14 тоже связывалось с "помощниками". Это были четырнадцать суток-помощников, "помогавших" богу Нергалу взойти на свой трон.Все, что после 14 - опасно, вызов и искушение, знак нестабильности, хаоса. 15 карта в Таро обозначает дьявола. Поэтому у Введенского после появления числа 87 появляется мертвый тапир, под чью музыку мы пляшем.У Введенского дьявол представлен как и в виде дятла, который в средневековье символизировал ересь:
И я полетел как дятел,
воображая что я лечу.
Прохожий подумал: он спятил,
он богоподобен сычу.[36]
Дьявол не бог, лишь стремление быть богоподобным.[37] Именно дятел означает ограничение времени, которое не должно бы иметь ограничений, и поэтому несет смерть как физическое последствие ограничения:
здесь времени стало два года
и дятел на дерево сел.[38]
В геральдике упомянутая алхимическая стадия соединения изображается в виде бескрылого существа(вола), схваченного крылатым существом (орлом). На данной стадии появляется философское затвердение, то есть неразрывное соединение принципов сгущенности и летучести: мужское начало (в отличие от женского) "сохраняет" принцип изменяемости .
У Введенского появляется интересный образ девицы- синицы:
летевшую синицу
глухую как кровать
на небе как ресницу
пришлось нам оборвать. [39]
Интересно, что в данном случае потеря, связанная с органом зрения влияет на слух. Отсутствие слуха и зрения не является символом незнания, а скорее презрения к внешнему миру, поскольку обладает собственным слухозрением[40].
Синица- девица, в данном частом повторении существует тесная привязка на гендер, на половой признак:
Нас кругом трепещут птицы,
и ходят синие девицы.
Также как воробей-воробушек (частый мотив у Введенского) несомненно мужского пола и являет собой стал символ самого скромного, самого нижайшего по положению человека, который, тем не менее, находится под покровительством Бога Отца, ибо даже воробей пришел в наш мир только по воле Божьей и питается тем, что Бог дает ему.
скоро сядет на холму воробышек
голубой как утка пиротехничек.
Он как и синица - синий, цвет, который наиболее часто рассматривается как символ всего духовного. Но, это и знак особенности, духовного аристократизма.Так, существующая в средние века клятва "кровью Бога", где эвфемизмом "Бога" было слово "голубой", породила выражение "un sang-bleu" ("голубая кровь"). Голубой здесь и небесный и невинный, и ... особый . Другой. С другим слухозрением. Приближенный золоту. На сближении синего и золотого в целом и основана алхимическая картина мира. Солнце в полноте своей силы и блеска, конечно же, соответствовало золоту. Зимой, когда слабое и больное Солнце еле поднимается над горизонтом, его свет становится серовато-голубоватым, "свинцовым". Вот откуда взялась знаменитая алхимическая аксиома: свинец по своей глубинной сути и есть золото. Трансформация низшего в высшее, свинца в золото, которую Солнце ежегодно демонстрировало людям, не могла не побудить алхимиков попытаться повторить то же в своих лабораториях. Именно синица-девица и воробей, мужское и женское начало являются алхимическими Королем и Королевой, Серой и Ртутью.
Четыре модуса первоматерии в алхимии соединялись в сочетании с тремя философским элементами: соли, серы и ртути.
о птичка медная
сказало горе
игрушка бледная
при разговоре
теряет смысл и бытие
и всё становится несносное питьё
о молодая соль
значения и слова
но птичка говорит позволь
и вдруг летает безголова
тогда вторая половинка
сквозная будто шелковинка
порхает в облаке пустом.[41]
Ртуть {Меркурий) иногда Медь - пассивное женское (инь) - представляет первую очистку и являет собой чувство, воображение. Сера выступает как активное мужское начало (аналогия ян в китайской алхимии) - более тонкая очистка: разум, интуиция. Великое Делание, или преображение - это киноварь - алхимический андрогин, гармоническое сочетание мужского и женского (инь и ян): "Тот, кому не удается "стать двумя в одном теле", станет двумя в одном духе" - алхимический брак. -
две птички как одна сова
летели над широким морем. [42]
Киноварь как форма соединения серы и ртути (синоним эликсира бессмертия) является знаком постижения закона вечных превращений, знаком единства и гармонии космических сил. Она же обозначает цвет ритуальных служб для подземных божеств. Не кровь- вещество, а кровь - функцию. Поэтому этот алхимический период еще называют L'Oeuvre au rouge ("Творение в красном") Это и есть "химическая свадьба" Короля и Королевы, называемая также инцестом, - великое таинство, рождающее коронованного бессмертием андрогина, соединяющего в себе Солнце и Луну". Вообще все это стихотворение - детальное описание алхимического процесса , здесь же встречаем:
и на небе был Меркурий (ртуть!)
и вертелся как волчок
и медведь в пушистой шкуре
грел под кустиком бочок.
В алхимии медведь соответствует nigredo первоматерии ворону и таким образом относится ко всем начальным этапам и к инстинктам, поэтому и отдыхает - данный этап прошел.
К.Юнг как междустадию выделял сублимацию, которая символизировала страдание, являющееся результатом мифического отъединения от мира и посвящения духовным устремлениям. У Введенского, как мы уже сказали, все заканчивается этой стадией. Процесс философского затвердения, материализации духовного невозможен - или - или.
Киты хранят во рту кусок шерсти (соединение по принципу- рыбы- звери)
коровы хранят во рту кусок зелени
рыбы хранят во рту кусок соли,
птицы хранят во рту кусок хлеба.[43]
Вол не орел, осетр не камень, брак не состоялся, но возможна сублимация (птицы хранят во рту кусок хлеба [44]), единственное средство, позволяющее соединить Пространство+Время, превратив его из двухмерного движения теней из волшебного фонаря в "трехлистный свет [45]" - "вол время брел". Тем самым стирая грань между землей и небом. Вол и Феникс становятся идентичными в процессе сублимации (звери коршуны святых[46]), поэтому заключительный процесс не просто невозможен, поскольку что и Бог - птица, ухваченная в клетку и соседствующая с тоскливыми орлами
там томился в клетке Бог
без очей без рук без ног
так девица вся в слезах
видит это в небесах
видит разные орлы
появляются из мглы
и тоскливые летят
и беззвучные блестят .[47]
А и сама птица, становиться не птицей - мотив на котором основана вся философия "Святого и его подчинённых", где повторяется упорно -
Боже дайте мне напиться, это зяблик он не птица. [48]
Обычные птицы, не алхимические - часть земного света и им также недоступен свет орла -феникса, поэтому, в творчестве Введенского птицы и звери равны, птицы не летают - ходят : "птицы ходят по траве будто сны на голове [49]" и где вопрос: "Но кто ты ласточка небес, ты зверь или ты лес" полностью на месте, поскольку в мире Введенского летают лишь алхимические птицы - птицы - символы, видимые другим чувством -слухозрением, другие - земные или человеческие- нет:
И ты орёл аэроплан
сверкнёшь стрелою в океан
или коптящей свечкой
рухнешь в речку.[50]
На фронтисписе рукописи XII века Павла Орозиуса альфа и омега изображены в виде птицы и рыбы, т. е. верхней и нижней бездны. Альфа - земная птица и aleph - вол не летают. В мире Введенского человек может освободит Бога из клетке-
а кругом ходили люди
и носили рыб на блюде.[51]
тогда, когда рыба, превращенная в камень, "Проваренный осетром за что не зовут Петром"- снова превратиться в рыбу, прийдет к идее спасения, к идее духовного совершенствования.
Камень (Петр), частый мотив у Введенского и появляется неслучайно. В данном случае чувствуется влияние масонской традиции, где камень символизирует душу человека. По масонской фразеологии "обтесывать свой камень" означает самосовершенствоваться, стать целостным, в гармонии с собой и Богом - альфой и омегой в том смысле как его употреблял Христос "Я семь Альфа и Омега".
Исследование творчества Введенского в данном ключе можно продолжить, не только птичьи символы, но и символы животного мира в творчестве Введенского можно рассматривать наложением на систему символов алхимии и древнейших масонских символов, а особое искушение представляет анализ драм Введенского как алхимических мистерий, поскольку даже на первый взгляд много точек соприкосновения между театром Введенского и понятием алхимического театра в том виде как его интерпретировал Юнг.
Примечания
© I. Antanasievich
| 
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
