Елена Душечкина
Мессианские тенденции в советской антропонимической практике
1920-х - 1930-х годов
После Октябрьской революции, когда были сняты церковные ограничения на состав имен, диктат православных святцев сильно ослаб. Регистрацию новорожденных стали вести отделы записи актов гражданского состояния (загсы), а родителям была предоставлена полная свобода в наречении детей любым именем. Вместо крестин вводился новый ритуал присвоения имени - "октябрины". Хотя работники загсов при регистрации новорожденного не препятствовали выбору традиционного имени, новые имена всячески ими поощрялись и рекомендовались. Вплоть до начала 1930-х гг. новые имена публиковались в календарях и предлагались гражданам для использования [1]. В целом же антропонимическая ситуация в стране в первые послереволюционные годы практически не контролировалась, результатом чего явилось резкое увеличение количества и смыслового разнообразия имен. Это была "огромная творческая работа по созданию новых имен", как оценивают ее специалисты по советской антропонимике [2]. Данное явление неоднократно отражалось в литературе, характеризующей советскую действительность 1920-х-1930 гг. Так, например, Л. Добычин в рассказе 1924 г. "Ерыгин" пишет: "Перед лимонадной будкой толпились: товарищ Генералов <…>, его жена Фаня Яковлевна и маленькая дочь Красная Пресня. Наслаждались погодой и пили лимонад" [3]. А героиня повести Л. Чуковской 1940 г. "Софья Петровна" думает: "Она уговорит Колю внука назвать Владлен - очень красивое имя! - а внучку - Нинель - имя изящное, французское, и в то же время, если читать с конца, получится Ленин" [4].
Явление, получившее название "антропонимического взрыва" [5] или "антропонимического половодья" [6], неоднократно описывалось специалистами по теории и истории российских имен. Возникшие в результате "антропонимического взрыва" имена обычно классифицировались на основе способов их лингвистического образования или в связи с культурными, социальными и политическими понятиями эпохи, которые эти имена отражали. Однако серьезного анализа данного явления, равно как и всего комплекса возникших в послереволюционную эпоху имен, до сих пор, как кажется, не было проведено. А между тем, это явление в социокультурном плане представляет несомненный интерес.
Моя работа ставит перед собой цель на примере новых имен, появившихся в 1920-1930-е гг., показать, какие мировоззренческие представления стояли за имятворчеством этого периода и как в нем отразились мессианские тенденции советского общества раннего этапа его формирования. Работа проделана на материале, насчитывающем более полутора сотен мужских и такого же количества женских имен, присвоенных новорожденным на протяжении двух первых десятилетий Советской власти [7]. Меня будут интересовать только так называемые "имена идеологического звучания" (другие имяобразования типа Гортензия, Портфель, Клевер, Люцерна и пр., несмотря на то, что и они представляют определенный интерес, рассматриваться не будут). Следует также подчеркнуть, что процесс имятворчества затронул относительно небольшой круг населения страны, увлеченность которого новыми идеями и преданность им оказалась особенно острой и действенной. Большинство же родителей продолжало называть детей традиционными именами.
Послереволюционное время переживалось и осмысливалось как начало "новой эры", которая (в результате совместных усилий всех народов земного шара, и в первую очередь - советского народа) должна привести человечество в "светлое царство коммунизма". Путь к нему шел через построение "нового мира", "нового быта", "нового календаря", "нового человека" и т.д. Эти и другие подобные понятия широко вошли в терминологию эпохи и в языковой обиход советского общества. См., например, название журналов ("Новый мир"), совхозов и колхозов ("Новый путь", "Новая жизнь"), кинотеатров и т.п. явлений. Параллельно и в соответствии с созданием новых фразеологизмов и онимов, в обществе возникла потребность замены старого именника (в первую очередь - православных святцев) новым: "новый человек" должен был входить в "новую жизнь" с "новым именем".
Казалось бы, такое понимание функции личного имени должно было бы полностью изменить его концепцию. А между тем, анализ корпуса возникших в этот период имен демонстрирует вполне архаическое восприятие имени индивидуума. Личное имя собственное всегда тесно связывалось с носителем имени и рассматривалось как его двойник. "Имя в народной традиции, - как пишет С.М. Толстая, -- персональный знак человека, определяющий его место в мироздании и социуме; мифологический заместитель, двойник и неотъемлемая часть человека…" [8]. Аналогичное восприятие имени и стимулировало желание родителей послереволюционного времени называть своих детей именами, соответствующими и согласующимися с "новым миром", ибо, как уже было сказано, путь в "новый мир" вел через формирование "нового человека", носителя "нового имени".
Поскольку личные имена, помимо идентификации человека, функционируют в качестве знаков и символов культуры, присвоение новых имен вводило новорожденных как новых членов сообщества в теснейшее соприкосновение с новой идеологией. И потому список новых имен может быть рассмотрен как своеобразная "антропонимическая модель" этой идеологии.
Каковы же были основные тенденции в имянаречении эпохи "антропонимического взрыва"?
1. Прежде всего отмечу достаточно объемную группу имен в честь вождей и организаторов народных выступлений и революций. В рамках советской идеологии культивировались, стимулируя антропонимический процесс, восстания рабов, крестьянские бунты, Великая французская революция конца XVIII в., восстание парижан в 1871 г. (Парижская коммуна) и т.п. выступления. В результате появлялись такие имена как Спартак, Марат, Робеспьер, Гарибальди, Уот (по имени вождя крестьянского восстания в Англии XIV в. Уота Тайлера), Жанна (в честь Жанны д'Арк). и др. Казнь в 1927 г. участников рабочего движения в США породило эффектное имя Ванцетти. В честь автора знаменитой "Утопии" Томаса Мора, казненного из-за отказа дать присягу королю, появились имена Мора и Томас. Те лица, в честь которых назывались новорожденные, составили своеобразный пантеон "святых" и (заметим) - мучеников: все они умерли несобственной смертью в "борьбе за правое дело". Подобно тому, как в христианстве новорожденный нарекался в честь святого, так и в послереволюционную эпоху ребенок получал имя в честь того или иного, чем-то прославившегося, революционного деятеля. В этом проявлялась убежденность, что вместе с именем ему передаются свойства того лица, в честь которого его назвали, и (или) он получит его заступничество, патронаж.
2. Вполне понятно, что процесс имянаречения послереволюционной эпохи не мог не затронуть имени основателя советского государства В.И. Ленина (как его псевдонима, так и реального его личного имени и реальной фамилии). Авторитет Ленина, экзальтированное и даже мистическое отношение к нему ("Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить" и пр.) препятствовали использованию его псевдонима (Ленин) в качестве личного имени (что вполне соответствовало табу, наложенному в раннехристианскую эпоху на имя Иисус). Не зафиксировано (по крайней мере, в эпоху "антропонимического взрыва") ни одного мальчика по имени Ленин. Скорее всего, подобный акт мог быть воспринят как кощунство. Необходимо было тем или иным способом изменить или зашифровать имя Ленина, использовать его в аббревиатуре, что и делалось на практике неоднократно, породив наибольшее количество антропонимических неологизмов как мужских, так и женских (мужские: Вилен, Виленин, Вил, Виль, Владилен, Виулен - в последнем имени используются все четыре имени вождя: "Владимир Ильич Ульянов-Ленин"; женские: Вилена, Виленина, Владилена, Ленина и др.). Создавались имена, в которые имя Ленина входило как часть в состав имени, как, например, Вилора ("Владимир Ильич Ленин - организатор революции"); Ленэра ("ленинская эра") и др. Как пишет Нина Тумаркин, автор книги о культе Ленина, "имя Ленина <…> продолжало источать энергию и после его смерти. Любая организация, которой присваивалось имя вождя, приобретала особый статус, расширяла свои полномочия. Переименованием доказывалась лояльность и готовность оправдать доверие, показать себя достойным высокого звания" [9]. То же самое можно сказать и о носителях имени, в состав которого тем или иным способом было введено имя Ленина.
3. Помимо образа Ленина, "советский пантеон", конечно же, включил в себя (в чуть более позднее время) образ Сталина, псевдоним которого также явился основой ряда именных новообразований: Сталий, Сталик, Сталь, Сталина и ряд других. В честь Энгельса были образованы имена Энгелен и Энгельсина, а имя Маркса, кроме того, что оно породило имя Маркс и Маркса, входит как часть в имена-аббревиатуры Маэль и Мэла ("Маркс, Энгельс, Ленин"), Марлен и Марлена или Марилена ("Маркс, Энгельс") и наконец, имя Мэлис, включающее в себя имена всех основоположников марксистского учения ("Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин"). В процессе имятворчества использовались и гораздо менее значимые фигуры революционных деятелей советского государства: в честь С.М. Буденного - имя Будена, в честь М.В. Фрунзе -- имя Фрунзе, в честь Ф.Э. Дзержинского - имя Дзефа [10] и Дзерж, в честь А.В. Луначарского -- имя Луначара и даже в честь Алексея Ивановича Рыкова было образовано имя, построенное из его инициалов: Аир. Более консервативные и осторожные родители, отказываясь от конструирования нового имени, но при этом, имея непреодолимое желание "зарядить" своего ребенка революционной интенцией, использовали реальные русские или иностранные имена, носителями которых являлись вожди и деятели мирового революционного движения. В первую очередь это сказалось на имени Владимир, использование которого в послереволюционное время по вполне понятным причинам существенно активизировалось [11]. Кроме того, присваивались такие имена как Эрнст (в честь Тельмана), Клара (в честь Цеткин), Луиза (в честь участницы Парижской коммуны Луизы Мишель), Роза (в честь Люксембург) и пр. Новорожденным давались также имена детей вождей и основоположников марксизма: Светлана, которым была наречена дочь Сталина и которое в те годы было новым именем, и реже - Василий (по имени сына Сталина). С личностью Маркса связывалось имя его жены (Дженни) и дочери - (Элеонора). Эти имена, в идеологическом аспекте вполне нейтральные, начинали также ощущаться как "имена идеологического звучания".
4. Слово революция, фактически воспринимавшееся как синоним Октябрьского переворота, приобрело в языке советской эпохи исключительно высокий семантический и идеологический статус с ярко выраженной положительной окраской. Слово это стало означать едва ли не самое освященное нарицательное понятие. Поэтому не удивительно, что как оно само, так и соединение морфологических и фонетических его составляющих с другими словами породило множество новых имен: Ор ("Октябрьская революция"), Рев ("Революция"), Революта и просто - Революция. Создавались имена, включающие в себя соединение элементов имен основателей марксизма и слова "революция" - Виорел ("Владимир Ильич, Октябрьская революция, Ленин"); Мэлор ("Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция"), Вилор ("Владимир Ильич Ленин, революция"). Возникали так называемые "парные имена", которые принято было давать близнецам или же братьям и сестрам, такие как Рево (мужское), Люция (женское).
5. Вера в то, что в результате свершившейся в России революции неизбежно грядет всемирная революция, которая объединит человечество в единый общественный организм, не подвергалась сомнению. В сознании носителей этого мировоззрения подобного рода представления освящались идеей "всемирного братства". Октябрьская революция рассматривалась как предвозвестница революции мировой. Поэтому комплект имен, в состав которых входило слово революция в совокупности с другими идеологическими понятиями эпохи, представляет собой своеобразное коллективное "магическое заклинание", направленное на скорейшее наступление нового мира, который оказывается буквально пронизанным свойством "революционности", откуда возникают такие имена Ревмир ("революционный мир") или Реомир ("революция, мир"). В этом "революционном мире" рождаются дети (имя Ревдит - "революционное дитя"), готовые завершить дело Ленина (имя Изиль - "исполнитель заветов Ильича"; имя Роблен - "родился быть ленинцем"; имя Эдил - "эта девочка имени Ленина"). При этом Ревдети, Изили и Роблены наделяются несокрушимой волей (имя Ревволь - "революционная воля"). Участвуя в строительстве "нового мира", они должны идти в "правильном" направлении (имя Ревпуть - "революционный путь"). Вера в то, что реализация намеченных планов возможна лишь при наличии союза рабочих и крестьян (имя Рикс - "рабочих и крестьян союз"), что волна Октябрьской революции распространяется по всему миру (имя Реввола - "революционная волна"), а также стремление ускорить свершение уже начавшейся мировой революции (о чем свидетельствует имя Ремизан - "революция мировая занялась"), породило имя-лозунг Демир ("Даешь мировую революцию!"). Это, последнее, имя как бы мобилизовывало и провоцировало скорейшее ее приближение. Подобного рода имена, помимо того, что они были призваны характеризовать своего носителя, обладали как бы магическим свойством заклинания.
Мировая революция (в честь которой образованы и такие имена как Рем, Рема, Ревмир - "революция мировая"; Всемир - всемирная революция) оказывалась возможной лишь при опоре на "единственно истинное" учение марксизма (имя Рэми - "революция, Энгельс, Маркс"), а также при активном использованием достижений технического прогресса (имена Рэмо - "революция, электрификация, мировой октябрь"; Рэм и Рэма - "революция, электрификация, механизация"). В результате такого целенаправленного процесса и должна наступить "новая эра" (слово эра приобретает идеологические коннотации, образовав имя Эра), эра коммунизма (имя Эркома). Заимствования из западных и восточных языков наделяются новым, соответствующим эпохе смыслом: так, например, имя Лора расшифровывалось как "Ленин, Октябрьская революция", имя Рената - как "революция, наука, труд", Гертруда как "герой труда" (мужской вариант - Гертруд), Лина как "Лига наций", Зарема как "за революцию мира" и т. п. [12].
6. Значительное место в корпусе новых имен заняли имена, условно говоря, "календарные": новорожденный назывался по значимому в революционном календаре месяцу или дате. Среди них наиболее известны Майя или Мая (это уже существовавшее ранее имя приобрело новый смысл, связанный с почитанием Международного дня трудящихся 1 мая; его применение заметно активизировалось), Октябрина (мужское - Октябрь) и Ноябрина (по старому и новому стилю - месяц, в который свершилась Октябрьская революция), а также Декабрист (в честь восстания декабристов в 1825 г.), Восмарт (в честь Международного женского дня 8 марта), Первомай и даже Седьмое Ноября (это двусловное мужское имя зафиксировано в актовых записях Ленинграда). Пожалуй, наиболее впечатляющим из перечисленных "календарных" имен является имя Даздраперма ("Да здравствует Первое мая"!). Стремление ускорить процесс построения нового мира сказывался и в таких "лозунговых" именах как Пятвчет ("Пятилетку в четыре года").
Отмеченные тенденции, проявившие себя в характере имянаречения 1920-1930-х гг., основывались на некоторой общей метафизической платформе, каковой является идеологический и политический мессианизм, сказавшийся в осознании советским народом своего призвания в мировой истории. Формы и способы имянаречения позволяют говорить о проявлении в послереволюционном времени глобальных претензий на мировое лидерство в области идеологии. Преображение мира может и должно быть осуществлено во исполнение великого замысла, созревшего в умах классиков марксизма-ленинизма. Мессианские тенденции поддерживались убеждением в избранничестве народа, совершившего первую в мире социалистическую революцию и тем самым осмысливающего себя как свершителя судеб человечества. На этом строилась вера в великое будущее советского государства.
Имена, о которых шла речь как раз и демонстрируют эту убежденность. Широкое включение в новый именник иностранных имен и конструирование новых имен по иноязычным моделям свидетельствует о стремлении интернационализировать как весь мир, так и самих себя. Весьма показательным в этом отношении представляется тот факт, что к середине 1930-х гг., когда намеченная после Октябрьской революции идеологическая траектория претерпела существенные изменения, когда было осознано, что "революция мировая" еще "не занялась", когда речь пошла о построении коммунизма в отдельно взятой стране, "антропонимическое половодье" начало постепенно спадать. Имятворческий процесс если и не исчез вообще, то сильно пошел на убыль [13]. В результате попытка разрушить или вообще вытеснить традиционные имена провалилась, и хотя (в приглушенном виде) процесс образования новых имен продолжался и в более позднюю эпоху, мессианские тенденции, да и вообще идеологические интенции в характере именных новообразований, за редким исключением, себя изжили.
Примечания:
© E. Dushechkina
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
