Илья Серман
Царская немилость
(Судьба "Поликсены" В.Озерова)
После смерти Озерова, вернее, еще при его жизни, возникло и сложилось в определенных кругах убеждение, что Озеров погиб жертвой травли его литературно-театральных врагов и в особенности Шаховского. За счет этих предполагаемых интриг принято стало относить и неожиданное, после второго представления, снятие со сцены его последней трагедии "Поликсены", и явное неблаговоление императора Александра к очень до этого высочайше покровительствуемому драматургу. Как писал его родственник Блудов, "за три первые трагедии, "Эдипа", "Фингала" и "Димитрия", государь лично изъявил ему свое благоволение и подарил за каждую по перстню; за "Димитрия" с вензелем…" [1]. До сих пор биографы Озерова так и не нашли объяснения этого неожиданного перелома в его судьбе, хотя утвердившееся мнение арзамасцев и подвергалось сомнению и даже отвергалось.
Как известно, Озеров в первые годы царствования Александра I стал не только самым популярным русским драматургом, не только кумиром театральной публики, но и почти официозным автором императора. Как пишет Медведева, "после придворного спектакля "Димитрия Донского" в Эрмитаже (в январе 1807 г.) Александр I сказал автору несколько милостивых слов и пожаловал табакерку. (Любопытно, что 21 января Александр вновь присутствовал на спектакле.)" [2]. Такое благосклонное внимание к Озерову как автору патриотически-воинственной трагедии понятно. Но нет до сих пор сколько-нибудь убедительного объяснения перемены отношения императора к Озерову в 1809 г.
В сентябре 1808 г. Озеров уехал из Петербурга в свою усадьбу Красный Яр (Казанской губернии), где заканчивал новую трагедию "Поликсену". Отъезд его в отпуск был связан со служебными недоразумениями и желанием выйти в отставку, чтобы заниматься литературой на свободе и развязаться со службой в Лесном департаменте.
14 апреля 1809 г. Озеров получил согласие императора на отставку, но без пенсии. Еще в октябре он послал в Петербург законченную "Поликсену" всегдашнему своему покровителю Оленину. Ареопаг в составе Крылова, Оленина и Шаховского трагедию одобрил, и начались ее репетиции. 14 мая она была поставлена, имела успех, но после второго представления сошла со сцены. Не вполне ясны причины такой недолгой ее сценической жизни. Гозенпуд предположил, что "зрители, привыкшие находить в трагедиях Озерова политические аллюзии, намеки на русскую современность, не обнаружили их в "Поликсене"" [3].
Действительно, в "Поликсене" как бы не было прямых намеков на "русскую современность" в воинственно-патриотическом духе, каких много было в "Димитрии Донском". Дело в том, что "русская современность" очень осложнилась после Тильзитского мира с Наполеоном. В стране возникло несколько категорий недовольных союзом с "врагом человечества", то есть с Наполеоном. Одна из этих "партий" находилась в непосредственной близости от Александра I - ее возглавляла вдовствующая императрица Мария Федоровна.
В конце сентября - начале октября 1808 г. состоялась последняя встреча Наполеона и Александра, тогда еще союзников. Во время этого свидания Наполеон заговорил о возможности его брака с любимой сестрой Александра I, Екатериной Павловной. Александр не дал положительного ответа, а Екатерина Павловна заявила, когда ей стало известно предложение французского императора: "Я скорее пойду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца" [4]. И, вероятно, не без вмешательства Марии Федоровны через восемь дней по возвращении Александра из Эрфурта, то есть в конце октября, Екатерина Павловна была помолвлена с принцем Георгом Ольденбургским.
Эти обстоятельства не могли остаться тайной для столичного общества. И тут я решаюсь на очень смелое предположение. Я думаю, что самая возможность брака родной сестры российского императора с "этим корсиканцем" могла вспомниться зрителям "Поликсены", когда они смотрели трагедию, в которой Поликсене грозит быть жертвой требований Пирра, сына Ахиллеса. Основной конфликт трагедии развивается между Агамемноном и Пирром.
Матримониальные намерения Наполеона могли быть известны в столичном обществе. Не повторяя буквально эрфуртских переговоров, Озеров мог перенести в гомеровский сюжет косвенное отражение этих переговоров, касающихся возможной судьбы Екатерины Павловны.
А в монологе Гекубы эти слишком проницательные зрители или читатели могли найти отражение чувств Марии Федоровны, ненавидевшей Наполеона и противившейся самой возможности брака ее дочери с Наполеоном.
В отчаяньи стеная,
К твоим ногам, Улисс, с слезами упадаю,
Отцом твоим, женой и сыном заклинаю,
И всем, что на земле ты любишь от души:
Лишеньем дочери меня не сокруши!
Она меня живит, покоит, утешает;
При ней мой дух беды часами забывает;
Отрада в горести, защита слабых дней,
Опора древних лет, в ней свет моих очей,
В ней жизнь моей души: услыши сиротливу!..
Но ты не внемлешь мне и руку торопливу
Рукою хладною ты хочешь оттолкнуть…
Ах, лучше поражай мою прискорбну грудь!
Будь жалостлив еще среди ожесточенья
И с жизнью тягостной скончай мои мученья! [5].
Эти слова Гекубы обращены к Улиссу, которого она считает виновником жестокого решения судьбы Поликсены - ее казни-жертвоприношения на могиле Ахиллеса.
Озеров наделили свою героиню, Поликсену, свойствами романтической балладной Леноры Бюргера. "Поликсену обуревает некое безумие, любовь, страсть к мертвецу, который призывает ее; она живет, "сгорая от огня снедающей любви"" [6]. По мнению Медведевой, "именно балладно-элегическая тема трагедии имела успех. Роль Поликсены была воспринята зрителями в ряду унылых элегий и печальных баллад, входивших в моду" [7].
Очевидно, что не Поликсена со своей любовью к мертвому Ахиллесу, а ее мать, Гекуба, и ее страдания, "ужас, который Гекуба испытывает при известии о назначенном заклании Поликсены на могиле Ахиллеса, усугубляется тем, что Поликсена сама стремится к смерти" [8].
Высказывалось мнение, что Озеров в то время, когда писал "Поликсену", был в оппозиции к тем реформам, которые, по примеру Наполеона, хотел осуществить в России Сперанский [9]. Это было вполне возможно, но никакого отражения этого недовольства в "Поликсене" найти невозможно. В очень содержательной статье И.Н.Медведевой содержится интересное соображение о том, что "со времени Тильзита царь должен был питать неприязнь к Озерову, пьеса которого теперь фиксировала внимание на его позорной непоследовательности. Как известно, Александр готов был простить что угодно, вплоть до заговоров, если личность его оставалась в ореоле. <…> Можно предполагать, что Александр не забыл ни "Димитрия Донского", ни его автора, и теперь, когда представился случай оказать "благоволение" <…> - оказал недовольство, свел счеты. Непонятный отказ в пенсии приводит к мысли, что и все неприятности по службе, из-за которых Озеров уехал в деревню, могли быть результатом царской немилости" [10].
При всей правильности общей характеристики Александра I, предположение И.Н.Медведевой о том, что будто бы возникшее у него "недовольство" "Димитрием Донским" сказалось и на судьбе "Поликсены", неубедительно. В последней трагедии Озерова, как нам представляется, было достаточно поводов для высочайшего недовольства - иначе она не была бы снята со сцены после второго и вполне успешного представления. Строгий критик А.Беницкий писал в "Цветнике", что "Гекуба и Поликсена занимают более всего внимания и чувствительность зрителя" [11]. Значит, говорить о неуспехе сценическом нет оснований. Снята была "Поликсена" по приказу царя - иначе никто бы не посмел это сделать. И тут я предполагаю, что Александра раздражило неуместное, как он мог посчитать, вмешательство в его семейные дела, тем более что о его отношениях с Екатериной Павловной существовали какие-то темные слухи.
Царская немилость выразилась, между прочим, и в отказе драматургу следуемых ему денег за "Поликсену".
Теперь следует восстановить историю легенды о внутритеатральных интригах, которые будто бы погубили Озерова. Этот миф стал складываться где-то в 1813-1814 годах, после того как будущим сочленам Арзамаса стало известно о чтении в "Беседе любителей русского слова" сатирической поэмы Шаховского "Расхищенные шубы". Поэма не содержала никаких намеков на судьбу Озерова, но тема "зависти" к литературным успехам Карамзина и его единомышленников как бы подсказала обвинение против Шаховского в интригах и, как полагалось, в провале "Поликсены".
Стихотворную анафему Шаховскому начал В.Л.Пушкин:
Давно ли, шествуя Корнелию вослед,
Поэт чувствительный, питомец Мельпомены,
Творец Димитрия, Фингала, Поликсены,
На Севере блистал?.. И Озерова нет.
Завистников невежд он учинился жертвой;
В уединении, стенящий, полумертвой,
Успехи он свои и лиру позабыл!
О зависть лютая, дщерь ада, крокодил,
Ты в исступлении достоинства караешь,
Слезами, горестью питаешься других,
В безумцах видишь ты прислужников своих
И, просвещенья враг, таланты унижаешь! [12]
Продолжал ее Вяземский в своем "Ответе на послание Василью Львовичу Пушкину":
Ты прав, любезный Пушкин мой,
С людьми ужиться в свете трудно!
У каждого свой вкус, свой суд и голос свой!
Но пусть невежество талантов судией -
Ты смейся и молчи, роптанье безрассудно!
Грудастых крикунов, в которых разум скудный
Запасом дерзости с избытком заменен,
Перекричать нельзя. Язык их - брань, искусство -
Пристрастьем заглушать священной правды чувство,
А демон зависти - их мрачный Аполлон! [13]
Через два года Пушкин-лицеист в программном послании "К Жуковскому" высказал призыв к мести, конечно, литературной:
Смотрите: поражен враждебными стрелами,
потухшим факелом, с недвижными крылами,
К вам Озерова дух взывает: други! месть!
Вам оскорбленный вкус, вам знанья дали весть -
Разите варваров кровавыми стихами;
Невежество, смирясь, потупит хладный взор,
Спесивых риторов безграмотный собор…
К этой стихотворной переписке присоединился Жуковский в послании "К кн. Вяземскому и В.Л.Пушкину":
Увы! "Димитрия" творец
Не отличил простых сердец
От хитрых, полных вероломства.
Зачем он свой сплетать венец
Давал завистникам с друзьями?
Пусть Дружба нежными перстами
Из лавров сей венец свила -
В них Зависть терния вплела;
И торжествует: растерзали
Их иглы славное чело -
Простым сердцам смертельно зло:
Певец угаснул от печали.
Ах! если б мог достигнуть глас
Участия и удивленья
К душе, не снесшей оскорбленья,
И усладить ее на час!
Чувствительность его сразила;
Чувствительность, которой сила
Моины душу создала,
Певцу погибелью была.
Потомство грозное, отмщенья!.. [14]
Легенда, героем которой был Шаховской ввиду своего положения в театре, для круга арзамасцев не нуждалась в фактическом подтверждении. Я поэтому и привожу наиболее острые стихотворные инвективы против Шаховского, для того чтобы было видно, как легенда становится убеждением.
Вацуро предположил, что "неслыханный успех "Димитрия Донского" (1807) погубил Озерова; он не выдержал провала своей новой трагедии "Поликсена" и сошел с ума. Вину за его безумие и раннюю смерть возлагали на Шаховского - будущего "беседчика", некогда приятеля Озерова по дому Олениных. Шаховской не чуждался театральных интриг и не слишком сочувствовал ни славе Озерова, ни его направлению, - но он не был прямой причиной трагедии, разыгравшейся уже в жизни, а не на театральных подмостках. "Поликсену" умертвила смута, возникшая при крушении кружка Оленина 1800-х годов" [15]. "Смута", действительно, разрушила оленинский кружок, но никакого отношения к судьбе "Поликсены" она не имела. Тем более, что и "провала" "Поликсены" не было. Она шла на сцене вполне удовлетворительно, и потому ее снятие могло быть только результатом высочайшего распоряжения, а не простой внутритеатральной интриги.
В свое время И.Н.Медведева показала, что Державин и его литературное окружение враждебно отнеслись к "Димитрию Донскому", но к судьбе "Поликсены" эта враждебность отношения не имела, у державинского круга к последней трагедии Озерова не могло быть каких-либо особых претензий.
Создание легенды о Шаховском как губителе Озерова предшествовало появлению памфлетной комедии "Липецкие воды", что только утвердило прежнее обвинение против Шаховского.
Примечания:
© I. Serman
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
