Мирон Петровский
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ
К истокам набоковского рассказа
В "Сказке" Владимира Набокова черт, принявший на этот раз облик госпожи Отт, уговаривает своего клиента, маленького похотливого служащего Эрвина :
"…А если вы еще не верите в мою силу… Видите, вон там через улицу переходит господин в черепаховых очках. Пускай на него наскочит трамвай.
Эрвин, мигая, посмотрел на улицу. Господин в очках, дойдя до рельс, вынул на ходу носовой платок, хотел в него чихнуть - и в это мгновение блеснуло, грянуло , прокатило. Люди в кафе ахнули, повскочили с мест. Некоторые побежали через улицу. Господин, уже без очков, сидел на асфальте. Ему помогли встать, он качал головой, тер ладони, виновато озирался.
- Я сказала : наскочит, - могла сказать: раздавит, - холодно проговорила госпожа Отт. - Во всяком случае, это пример…" (1)
Вяч.Вс.Иванов с полным основанием отметил поразительное сходство этого эпизода из сиринского рассказа с памятным булгаковским из "Мастера и Маргариты" - эпизодом гибели Берлиоза под колесами трамвая на Патриарших прудах:
"Случайность совпадения этих двух историй кажется исключенной. У обоих писателей одинакова ситуация встречи героя повествования с чертом, принявшим образ обычного человека (пожилой женщины у Набокова, иностранца в романе Булгакова). Одинаков способ, которым черт проявляет свое могущество. Совпадает роль трамвая ( у Набокова он только мог бы задавить, у Булгакова давит Берлиоза).Замечу, что трамвай в то берлинское время привлекает особое внимание Набокова: в рассказе или, вернее сказать (если воспользоваться жанровыми обозначениями прошлого века), "физиологическом очерке" "Путеводитель по Берлину", написанном всего за полгода до "Сказки", трамваю, его "старомодной прелести" отведено место одной из главных достопримечательностей. В рассказе "Сказка" и в первой главе романа Булгакова совпадает и разговор на открытом воздухе. Одинаково и время дня и время года. Даже перчатки на руках черта, по весенней поре не вполне уместные, совпадают в обоих повествованиях". (2)
Поскольку совпадения, заходящие столь далеко, явно не могут быть случайными, возникает вопрос о филиации образов, а даты ("Сказка" - 1926 год , "Мастер и Маргарита" - 30-е годы) указывают направление - от Сирина к Булгакову.
"Когда Булгаков мог прочитать рассказ Сирина? - задается естественным вопросом Вяч.Вс.Иванов. - Есть две возможности. Впервые рассказ был напечатан в берлинской эмигрантской газете "Руль" 27 и 29 июля 1926 г. В то время Булгаков много общался с эмигрантами-"сменовеховцами", вернувшимися, как и его вторая жена Л.Е.Белозерская, из Парижа или Берлина. Возможно, что и с ней он впервые встретился в компании таких бывших эмигрантов, описанной в "Театральном романе" ("Записках покойника"). Судьба русской эмиграции занимает в это время автора "Бега". В ту нэповскую пору связи с Западом еще не были окончательно оборваны. Многие могли ездить за границу. Не исключено, что номера "Руля" с набоковским рассказом через одного из знакомых могли попасть к Булгакову. Ему могли прислать его и корреспонденты, переписывавщиеся с ним по поводу его пьес и их предполагаемых заграничных постановок: так в 1927-1928 гг. ему писал руководитель театра русской драмы в Риге, (где много печатался ранний Набоков) Гришин. На другую возможность мое внимание обратила Мариэтта Чудакова, когда я поделился с ней своими догадками. В книжном издании рассказ "Сказка" напечатан впервые в сборнике рассказов и стихов Сирина "Возвращение Чорба" в 1930 г. По словам Чудаковой, в то время Булгаков переписывается с братом по поводу заграничного издания последней части своего романа "Белая гвардия". На гонорар брат покупал и посылал ему новые русские книги. Среди них могла быть и книга Сирина". (3)
Насколько можно судить, версия Вяч.Вс.Иванова получила признание, во всяком случае, в комментариях к "Сказке"в русском десятитомном собрании сочинений В.Набокова читаем: " Возможно, что знакомство с сиринским рассказом М.Булгакова, братья которого жили за границей и держали его в курсе эмигрантской прессы и книжных новинок, отразилось в работе над "Мастером и Маргаритой" - в сцене смерти Берлиоза под трамваем, подтверждавшей силу дьявола Воланда…" (4)
Правдоподобие этой версии - мнимое, а само допущение совершенно безосновательно. И вовсе не потому, что заграничные братья и другие европейские корреспонденты недостаточно информировали Михаила Булгакова
о новинках зарубежной русской литературы ( они, заметим, и не могли делать это со сколько-нибудь значительной полнотой). Дело в другом: у Булгакова не было никакой необходимости знать "Сказку" для сочинения сцены гибели Берлиоза, поскольку обе трамвайные сцены - в набоковском рассказе и булгаковском романе - имеют один и тот же прецедент литературного (а не житейского) характера. Обе сцены восходят - и притом восходят явным образом - к одному и тому же "источнику".
Речь идет о рассказе А.И.Куприна "Каждое желание", опубликованном впервые в 20-м выпуске альманаха "Земля" (1917), а затем в слегка переделанном виде - уже под названием "Звезда Соломона" - входившем во многие авторские сборники.
В этом рассказе простодушный, чтобы не сказать простоумный бедный чиновник Иван Степанович Цвет, для удовольствия и заработка поющий в церковном хоре (это обстоятельство делает его труднодоступным, но и привлекательным для дьявольских интриг), нечаянно становится обладателем чудесной власти. Каждое его желание, едва забрезжившее, еще им самим не вполне осознанное, немедленно исполняется. Заметив за собой такую удивительную способность, Цвет начинает бояться собственных тайных желаний и непроизвольных фантазий. Мало ли что пригрезится - а вдруг исполнится? Этот комплекс возможностей и страхов порождает следующий трамвайный эпизод, на который, несомненно, рефлектировали - В. Сирин в "Сказке", М. Булгаков в "Мастере и Маргарите":
"По Александровской улице сверху бежал трамвай, выбрасывая из-под колес трескучие снопы фиолетовых и зеленых искр. Описав кривую, он уже приближался к углу Бульварной. Какая-то пожилая дама, ведя за руку девочку лет шести, переходила через Александровскую улицу, и Цвет подумал: "Вот сейчас она обернется на трамвай, замнется на секунду и, опоздав, побежит через рельсы. Что за дикая привычка у всех женщин непременно дожидаться последнего момента и в самое неудобное мгновение броситься наперерез лошади или вагону. Как будто они нарочно испытывают судьбу или играют со смертью. И, вероятно, это происходит у них только от трусости".
Так и вышло. Дама увидела быстро несущийся трамвай и растерянно заметалась то вперед, то назад. В самую последнюю долю секунды ребенок оказался мудрее взрослого своим звериным инстинктом. Девочка выдернула ручонку и отскочила назад. Пожилая дама, вздев руки вверх, обернулась и рванулась к ребенку. В этот момент трамвай налетел на нее и сшиб с ног" (5)
Непроизвольная фантазия маленького чиновника мгновенно реализуется - благодаря его непрошеному, от черта полученному дару. Вот эта коллизия полностью перекочевывает в рассказ Сирина - но с тем отличием, что "Сказка" обходится без посредника, инициатива исходит непосредственно от черта, дамы по имени Отт. Эпизод катастрофы на трамвайных рельсах у Набокова захватывает ряд купринских деталей, например, черепаховые очки пострадавшего - у Куприна они появляются на соседней странице: "вошел его личный секретарь, ставленник Тоффеля (черта "Каждого желания". - М.П.), низенький и плотный южанин, вертлявый, в черепаховом пенсне…". (6)
И все набоковско-булгаковские параллели, отмеченные Вяч.Вс.Ивановым, на поверку оказываются набоковско-купринскими: и встреча с чертом, "принявшим образ обычного человека" ( у Куприна его зовут Мефодий Исаевич Тоффель - Меф.Ис.Тоффель!), и способ, которым черт проявляет свое могущество, и "роль трамвая", и "время дня, и время года", и "даже перчатки на руках черта, по весенней поре не вполне уместные".
Замечательной особенностью купринского героя Набоков, весьма вероятно, признал бы его чрезвычайную аскетичность: имея возможность осуществить каждое свое желание, он в своих желаниях удивительно сдержан. Скромный, застенчивый, целомудренный чиновник Цвет чужд эротических фантазий и платонически влюблен в незнакомку. Вот этот "пробел" Набоков заполняет и делает эротические фантазии главной, едва ли не единственной характеристикой Эрвина своей "Сказки". Впрочем, как и у Куприна, временное безграничное могущество героя у Набокова оказывается бесплодным, сводится в ничто.
У Булгакова рефлексы на купринский рассказ многочисленны, разбросаны по всем "московским" главам романа, а в сцене трамвайной катастрофы на Патриарших прудах сгущены до прямых текстуальных совпадений. Нет смысла приводить их здесь, достаточно отослать к разработке этой темы в нескольких, практически одновременно опубликованных, друг от друга независимых статьях - моей "Писатели из Киева: Булгаков и Куприн", (7) Н.Кузякиной (8) и Ф.Балонова. (9)
Подозрение в какой-либо связи с сиринской "Сказкой" с Булгакова должно быть снято. Это необоснованное подозрение возникло из-за того, что Набоков и Булгаков - независимо друг от друга и неведомо друг другу - включили в свои творческие фантазии образы и ситуации из рассказа Куприна "Звезда Соломона" (" Каждое желание").
Примечания
© M. Petrovskii
| 
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
