Олег Попков

ОДНАЖДЫ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ...

Когда-то в петербургском Молодежном театре, где я служил завлитом, шел спектакль "Ах, Невский, всемогущий Невский". Олег Попков замечательно играл в нем Черткова.

Как видно, с этого спектакля все и начинается. Вернее, с идеи, пришедшей в голову автору пьесы по мотивам "Петербургских повестей" Александру Паламишеву.

Паламишев не стал слепо следовать за Гоголем, а объединил его повести в единый текст. Выходило, что герои разных произведений так или иначе участвуют в жизни друг друга.

Возникал образ истинно петербургский и безусловно узнаваемый. Что-то вроде доходного дома или коммунальной квартиры. Как известно, в нашем городе степень знакомства подчас определяется вынужденной теснотой.

Несмотря на то, что в те, уже достаточно отдаленные, времена знаменитый филолог В.Н. Топоров еще не высказал свою идею "петербургского текста", но слова о том, что "все мы вышли из шинели" были давно произнесены. Так что замысел драматурга, хотя и отличался смелостью, вместе с тем, наследовал определенной традиции.

Вот и Олег Попков, автор киносценария "Однажды в Петербурге", вступает в диалог с традицией. Не только с Гоголем, но с Достоевским и Федором Сологубом. А через них с тем единственным на земле местом, где только и могли появиться рассказы о прогуливающемся носе или человеке, проглоченном крокодилом.

Словом, перед нами целый гардероб. Так и представляешь висящими рядом шинель Гоголя, сюртук Достоевского, пиджак Сологуба, да еще модную жилетку или свитер Паламишева.

Не будет сильным преувеличением сказать, что Попков "закрыл тему". Сплел вместе многие мотивы, соединил казалось бы несоединимое, да все это еще и усилил. Получилось то, что получилось. Так сказать, Достоевский-Сологуб-Гоголь-моголь.

Что нужно для того, чтобы написать "петербургский текст"? В первую очередь, быть петербургским человеком. При этом то, где ты живешь, особого значения не имеет. Например, Паламишев живет в Москве, а Попков в Монреале.

Петербургский человек - это человек, способный увлечься самыми невероятными идеями и верящий в их скорейшее осуществление. Попросту говоря, имеющий склонность к некоторой завиральности.

В свою бытность актером Молодежного театра Олег Попков вдруг заинтересовался эсперанто. Ему показалось, что этот язык есть панацея от всех существующих бед. К этому занятию он постарался привлечь друзей и знакомых. В целях, разумеется, дальнейшего спасения человечества.

Конечно, уговорить удалось не всех. Вот я, например, заупрямился, а драматург Александр Моисеевич Володин почти поддался. Как-то часа три мы втроем гуляли по Фонтанке, и Попков объяснял нам преимущества этого языка. На лице Володина читалась готовность целиком посвятить себя этому занятию.

Потом Олег уехал вместе с семьей в Монреаль. Тоже, надо сказать, идея достаточно фантастическая. Это при его-то привычке к постоянной актерской работе. Впрочем, петербуржцы редко следуют житейской логике.

В каком-то смысле мы приблизились к идее "петербургского текста". Ведь на расстоянии многое начинаешь оценивать заново. Неслучайно, любимым авторам Попкова лучше всего работалось заграницей.

Так что Олег не только удалился, но еще и приблизился. Увидел свой город с такой дистанции, с которой второстепенное неразличимо, а главное еще отчетливей. Подвел итог своей жизни рядом с Невским, а заодно и некоторым темам отечественной словесности.

Да, именно таков петербургский человек. Сначала он сам усложнит и запутает ситуацию, но потом обязательно найдет выход.

Всю жизнь Олег был невероятно занят. Особенно много после института, когда работал в ТЮЗе у Корогодского. Потом в Молодежном под руководством Владимира Малыщицкого. Затем в Большом драматическом, куда его позвал сам Товстоногов.

Конечно, в эмиграции жизнь актера куда менее насыщенна. Тут-то Попков и решил заняться сочинительством. Причем получилось это у него так лихо, что просто диву даешься.

По этому поводу я могу рассказать такую историю. Жил в Петербурге-Ленинграде балетный критик Юрий Иосифович Слонимский. Между прочим, приятель Шостаковича, Прокофьева и Тынянова.

Бывало придет к нему какой-нибудь юнец с вопросом "Как быть?" или "Кто виноват?", а Юрий Иосифович ухмыльнется и спросит: "А что бы в этом случае сделал Мариус Иванович Петипа?"

А кто его знает, чтобы он сделал? Слонимский окончательно убедится в неосведомленности собеседника, и скажет так: "Он поставил бы прекрасный танец".

Вот это да! Жизнь доставляет тебе неприятности, а ты ей в ответ что-нибудь талантливое. Ну там, какой-нибудь балет, повесть или киносценарий.

В этой истории важен и тот, кто так поступил первым, и тот, кто советовал жить в соответствии с этим принципом. Ибо они оба - истинные петербуржцы. Только им может прийти в голову столь нетривиальное решение своих проблем.

Название киносценария Олега Попкова отсылает не только к знаменитому американскому фильму, но и романам Достоевского. Как известно, ключевое слово для этого писателя "вдруг".

И для петербуржцев слово очень важное. Слишком многое у них происходит нежданно-негаданно.

Может, дело в том, что они живут в сослагательном наклонении? А что если… А вот как бы чуть иначе… Гоголь назвал это состояние "разрывом мечты и существенности".

Что нужно для того, чтобы разрыв преодолеть? Прежде всего, творческое усилие. Кто-то нарисует картину, сочинит симфонию, а Олег Попков написал сценарий.

Конечно, это поступок истинно петербургский. Столь же бескорыстный, как изучение эсперанто. Впрочем, в нашем городе смысл того или иного действия определяют не меркантильные соображения, а их внутренняя необходимость.

ОДНАЖДЫ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ...

Звучит "Гимн Великому Городу" Рэйнгольда Глиэра.

Если вам приходилось хотя бы пару-тройку раз провожать в 23:59 отбывающую в златоглавую нынешнюю столицу с Московского, естественно, вокзала элитную "Красную Стрелу", а еще лучше - самому побывать в числе ее пассажиров, а еще намного лучше - за казенный счет, то, верно, вы припомните мотивчик, сопровождающий отправление в путь самых что ни на есть заслуженнейших, достойнейших деятелей разнообразнейших и наиважнейших сфер жизнедеятельности нашего многострадального государства, уже успевших разложить на купейных столиках изысканную закуску и разливших, сверкая возбужденными торжественностью момента глазами (глазками, глазищами,...глазом,...), по-первой.

Впрочем, попробую мотивчик напомнить:

"Та-та-та-та-а

Та-та-та-а-та, та-та-та-та,

Та та-та-та-а,

Та-та-та-а-а-та-та-а....", - и так далее.

Другой, тоже весьма достойный по пассажирскому составу, состав, отходящий чуть пораньше: в 23:55, - также удостаивался, насколько я припоминаю, этой музыкальной чести. Остальные же поезда, набитые всякими там малозначительными пассажирами, отправляли всегда втихую.

Итак, звучит вокзальный "Гимн Великому Городу"...

Над нами распростерлась длань Петра Великого.

( Длань - рука, пясть с пальцами, кисть, вся лапа, ладонь - словарь Вл. Даля)

Я имею ввиду длань бессмертного символа Петербурга - фальконевского Медного Всадника.

Мы смотрим на него снизу вверх, как нам и надлежит смотреть, и как мы только и можем смотреть, потому что мы очень маленькие, а памятник, по сравнению с нами все-таки очень большой. Разумеется, для Петра Великого памятник и должен быть большим. Ну, представьте себе, что незабвенный Фальконе слепил его таким, что это мы смотрим на него сверху вниз. Нелепость какая-то! Разве мы сможем поверить в величие Петра Великого, если он изображен, скажем, карликом, разъезжающим на пони, давящим слабым копытцем несчастного дождевого червяка?! А если у него к тому же и лицо, допустим, рябое, да рука одна короче другой? Или лысина с козлиной бородкой клинышком? Или если бы он букву "р" не выговаривал? Какое уж тут величие.

Итак, грозная длань над нами. Мы снизу глядим на Него, а ОН над нами глядит куда-то вдаль, где будет город заложен. И вдруг!... (Музыка становится тревожной!)

Вдруг... ОН почувствовал наше присутствие. Его помрачневшее чело медленно поворачивается, опускается и прямо в упор на нас - глазища!.. (какой там Кашпировский!) Он неторопливо разворачивает свою длань вертикально и делает два коротких властных движения, которые означают "Быстро свалили отсюда пока целы! Чего вылупились на меня!?"

- Туристы достали, Петр Алексеевич? Но мы-то не туристы... Мы тут кино снимаем про... про... Нет?... Хорошо. Поняли... Пошли к черту?... Извините,.. как это... Ваше Величество! Уходим. Все уходим!.. Уводите камеру потихоньку!.. Помним, как это Вы... уходим... бедного Евгения... уходим... загнали... уходим... уходим... уходим...

И Он, грозный основатель Великого Города, успокоившись, величественно принимает свою классическую царственную позу.

Титры:

ОДНАЖДЫ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ...

ПРОЛОГ

Движение по панораме Невского проспекта в стиле раскрашенной литографии П.С.Иванова по рисункам В.С.Садовникова 1835 года. 19-й век назаметно переходит в 20-й, 20-й докатывается до наших замечательных дней. Стиль и техника рисунка не меняются.

Рассказчик (параллельно видам Невского) - Февраль 1834 года выдался примерзейший... какой-то злобный, беспрерывно жалящий, пронизывающий до костей дующими из всех переулков, со всех четырех сторон северными ветрами несчастных петербужцев, закутавшихся во все, во что только можно. Снег, основательно заваливший город и начавший было таять к середине мая, размазавшись по улицам обильной грязной кашей, неожиданно снова задубел, покрыв мостовую знаменитого Невского прошпекта толстенной корой изо льда и сделав ее совершенно непригодной для нормального передвижения не только современного городского колесного транспорта, как то: карет, колясок, повозок, груженых мужицких телег, - но и несчастных пеших жителей блестящей северной столицы Российской империи. В выигрыше оказались лишь редкие счастливые обладатели безотказной, проверенной временем, отечественной санно-лошадиной техники.

Впрочем, необыкновенно-странные происшествия, о которых пойдет речь, случились может быть и не в 1834 году, а гораздо позже... И не в феврале, и не в мае вовсе, а, напротив, в июле... Чертова память начинает мне сильно изменять! Да и какое имеет теперь значение, когда именно все это происходило!? Кто сейчас вообще что-либо помнит!? Главное, что это случилось!... и случилось именно в Петербурге!.., а не где-нибудь там в каком-нибудь Нью-Йорке, до которого нам ровным счетом нет никакого дела, врочем, равно, как и им до нас. Ну и слава Богу! Своей чертовщины предостаточно! Главное, что зима в Петербурге, как и лето, в тот год выдались на удивление славными!

Две раскрасневшиеся от мороза руки с толстыми коротенькими колбасками пальцев потирают одна другую. Того, кому принадлежат сии экзотические отростки, мы больше слышим, чем видим - он шумно согревает их клубами горячего, ароматного, крепкого пара, добывая неиссякаемое тепло из своего проспиртованного желудка. Не разгадал француз загадки этого внутреннего русского тепла, а потому и проиграл с позором российскую кампанию 812-го года.

Камера, которой мы снимаем это кино, отходит подале и мы видим по одежке, по лаптям, по раскидистой, густой бороде, по копне вьющихся рыжих проволочных волос, по, будто забеременевшему, шару толстого, необьятного живота и провисшим мешкам под маленькими хмельными глазками, что это простой, низкорослый Первый русский Мужик тридцатых годов, эдак, 19-го столетия.

Первый русский Мужик - Чо ты, Ванька, телишься?!

Второй русский Мужик - Да щас, Гриня… Уже прихватывает чуток.

Наконец, появляется и Второй русский Мужик, проживающий в той же эпохе, что и Первый русский Мужик, пытающийся разжечь на снегу костер. Он, худая безбородая длинная жердь с раскидистыми ушами и вылупленными, тоже хмельными, глазищами.

Гриня - (присогнувшись что-то внимательно рассматривает, тыча в заинтересовавший его предмет пальцем) - Вишь ты, ... вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?

Ванька (вылупившись) - Доедет.

Гриня - А в Казань-то, я думаю, не доедет?

В этот момент слышится визг колес срывающегося с места на большой скорости автомобиля. Мужики резко поворачивают головы вслед, провожая его, нам невидимого, глазами. Через три секунды мы слышим мощный скрежещущий металлический удар.

Ванька (не отрывая своих луп от наблюдаемого предмета) - В Казань не доедет.

Камера смотрит сверху. Обнаруживается, что зимний Петербург с двумя русскими мужиками,- это всего лишь круглый, заметеленный снегом островок (где-то возле Дома актера, нынешней резиденции СТД, бывшего ВТО) среди жаркого петербургского лета. На перекрестке Невского и Литейного, представляющих собой, судя по вывескам и рекламам, смесь разных эпох, столкнулись две машины: малюсенький-премалюсенький европейский автомобильчик начала ХХ1 века налетел на импозантный белый "Мерседес"-кабриолет 1903 года выпуска. На состоянии "Мерседеса" это столкновение, вероятно, никак не отразилось; также, как и на состоянии невозмутимого его владельца, неторопливо раскуривающего сигару и вытянувшего свои кривоватые ноги на капот машины . На этом персонаже - модный, начала двадцатого века, костюм-тройка, котелок, штиблеты, перчатки и специальные шоферские очки. Все упомянутые туалеты белоснежного цвета..

Что касается попавшего в аварию мини-автомобильчика, то от удара его смело куда-то в сторону, долбануло об столб и теперь он, раскореженный, полеживает себе пузом кверху, беспомощно и бессмысленно покручивая в воздухе трямя колесами (четвертое катится в сторону двух русских мужиков).

Мужики провожают катящееся мимо них колесо глазами.

Гриня - А колесо-то таперича ничейное.

Ванька - Значит наше.

Гриня - Значит побежали.

Ванька - Побежали.

Мужики бросаются в погоню за колесом.

На месте происшествия возникает транспортная неразбериха или, говоря современным языком, попросту пробка. Кареты, разнообразные авто (среди которых можно разглядеть "Победу", Джип, сталинское "Молоко", "Волгу", модный нынче "Хаммер", латанную-перелатанную единичку, "Мерседес"-600 и пр.), автобусы, мужицкие телеги, троллейбусы, конные, велосипедные, мотоциклетные, роликовые и пр., и пр., и пр. Регулировщик, в белой милицейской форме тридцатых годов, пытается организовать хоть какой-то порядок передвижения в неприятно сложившейся дорожной ситуации, пронзительно посвистывая в свой свисток и размахивая полосатым жезлом..

На тротуарах скапливаются набежавшие из разных исторических эпох, жадные до даровых зрелищ прохожие: женщина-спортсменка с веслом, мужчина во френче а-ля Жданов, пионерка хрущевского периода, стиляга в брюках-дудочках, пара десантников в голубых беретах, почему-то размахивающие российским флагом, нервничающий народоволец с коробкой из-под торта, перевязанной красивым бантиком, браток, сверкающий толстой золотой цепью на бычьей шее, красноармеец в буденовке, стайка нэпманов и нэпманш, бомжи и прочие, прочие, прочие... Одним словом, мы наблюдаем этакое петербургско-вавилонское столпотворение на Невском проспекте. Стоит гам из голосов, лошадиных ржаний, автомобильных гудков и отчаянных свистков регулировщика.

Рассказчик (кивая в сторону толпы. Собстенно, он и является водителем попавшего в аварию "Мерседеса" образца 1903 года) - Петербужцы весьма любопытный народ... в смысле посмотреть, поглазеть... Впрочем, в этом смысле они не отличаются от остальных россиян. То есть, уже не отличаются. Уже вообще ничем не отличаются. А потому невозможно нынче, в текущем ХХI веке, разглядеть петербужца в Петербурге, а москвича в Москве, выделяя какие-то особые их признаки. Куда-то исчезающие со временем признаки эти, ученые прозвали рудиментарными, как скажем хвост, который у человека, непонятно на каком основании, отсох. То есть, на каком именно основании он отсох, понятно, но... Но я, кажется, немножко сбился... Простите, я постоянно буду сбиваться. Что-то в моей голове последнее время все путается. Видимо, возрастное. И глаз уже не тот. Мушки такие, знаете. Пестрят. То ли мушки, то ли люди. Странно, а вот у моей бабушки зрение замечательное. Очков, во всяком случае, в жизни не носила.

Да, так я говорил о любопытстве. Любопытство это происходит не от свойства русского народного характера, а от хронического безделья. Нет, петербуржцы, как и россияне в целом, совсем не лентяи; они не глазели бы попусту, а делали бы что-нибудь с огромным удовольствием и упорством!.. Но делать-то чего?!... Делать-то нечего! А если что сделаешь (случались у них такие периоды душевного подъема и энтузиазма), так это непременно им же пойдет не на пользу, а во вред.

По ходу монолога Рассказчика с воем сирены появляется допотопная пожарная телега и чуть позже - современная скорая помощь. Пожарные энергично переворачивают все более и более дымящююся машину на три оставшиеся колеса и обильно поливают ее водой из ведер и бочек. Медики пытаются открыть заклинившую дверь.

Неожиданно за стеклом авто, как черт из табакерки, выскакивает почтенного возраста бабка, нос картошкой, и принимается корчить спасателям невообразимые рожи. Медики и пожарные от неожиданности отскакивают от машины. Бабка показывает всем язык и дает по газам. Дымящаяся машина о трех колесах, проделав умопомрачительный вираж и основательно зацепив при этом автомобиль ГАИ, исчезает за углом Литейного. ГАИ, включив сирену и мигалку, устремляется в погоню.

Рассказчик (глядя вслед) - И какой же русский не любит быстрой езды! (уважительно) Эта хулиганка, между прочим, и есть моя родная бабушка. Которая очков никогда не носила. Свое новое авто испытывает. И, вот, мое заодно испытала. (пошевелил, прощаясь, зрителю пальчиками) А на сим... пока!

Ретро-"Мерседес" неторопливо и торжественно покатил по Невскому. Проспект совершенно задымлен.

Дым плавно переходит в ночь.

Супружеское ложе Сараниных.

Ночь. Аглая Никифоровна, дородная, объемистая, мирного и покойного нрава дама, исполняет некую маломузыкальную сольную фантазию для трубы, т. е., проще говоря, очень выразительно и громко храпит, сотрясая мучающийся подле нее бессонницей комочек маленького, тщедушного Якова Алекссевича. Рядом с супругом Аглая Никифоровна кажется исполиншею.

Саранин (не выдержав, кулачком стучит по Аглае Никифоровне) - Аглая! Аглая, ты слышишь меня?! Это же невыносимо! Аглая, прекрати рычание!

Аглая Никифоровна прекратила звуки и энергично перевернулась на другой бок, умудрившись при этом смахнуть мужа с кровати. Саранин, чертыхаясь и потирая ушибленный бок, идет впотьмах к шкапику и наливает себе рюмку водки.

Саранин (выпивая) - А если еще раздобреет...

Возвращается к жене. Аглая Матвеетна уже снова храпит. Саранин, стоя перед ней, двумя руками, со всей силой, начинает тормошить ее.

Саранин - Ты прекратишь или нет?! Ты прекратишь или нет?!

Аглая (наконец, лениво и сонно) - Ты чего, а?... А?...Чего ты?...Я храпела?

Саранин - Это не храп, это трубный рев возбужденной слонихи!

Саранин снова нервно направляется к шкапику и наливает себе другую рюмку.

Аглая - Слоном?

Саранин - Что слоном?

Аглая - Ну, слониха...

Саранин - Что слониха слоном?

Аглая - Ну, возбужденная слоном?

Саранин - Нет, крокодилом!

Саранин выпивает. Аглая глубоко вздыхает.

Аглая - А мы пойдем смотреть крокодила?

Саранин - А ты истязать меня своим храпом перестанешь?

Аглая - А что мне делать? Я не виновата.

Саранин - Не обжирайся мясом на ночь, не трескай так много мучного; целый день конфеты лопаешь.

Аглая (мирно) - Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит. Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.

Саранин - Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?

Аглая (покойно и серъезно) - Быка сразу съесть невозможно.

Саранин - Ладно, спи.

Аглая Никифоровна тут же захрапела.

Саранин - (глядя на супругу, задумчиво) Должны же быть какие-то средства.

Неожиданно начинает быстро одеваться. Одевшись, снова разглядывает спящую жену

Саранин - Под лежачий камень и вода не бежит!

Решительно уходит из дома.

Саранин идет по освещенным фонарями улицам. Остановился. Мимо Саранина прокатило автомобильное колесо, за которым мчатся два мужика в рваненьких шубейках, ушанках и валенках. Саранин провожает их глазами.

Саранин (себе) - Так... и куда же идти?...

Пошел дальше.

Навстречу Якову Алексеевичу идет человек странного вида. На нем ярких цветов халат с широким поясом, высокая остроконечная шапка, ноги в туфлях с загнутыми вверх носами на босу ногу. У него длинная и узкая борода, белые блестящие зубы и черные, жгучие глаза. С трудом, но можно узнать рассказчика.

Незнакомец (остановившись перед Сараниным) - Душа мой, чего ты ищешь по ночам?

Саранин - Вы армянин?

Незнакомец - Армянин, душа мой, армянин. Кем назовешь, тем и буду. Хочешь к красавицам провожу?

Саранин (вздыхая) - Нет, мне и моей красавицы слишком довольно.

Армянин - Что за беда у тебя с твоей красавицей? Давай зайдем, здесь мой друг, тоже армянин, заведение хороший держит. Прямо у дверей отрытых стоим. Выпьем вина. Расскажешь, о чем печалишься. Может помогу как. Сам несчастливый хожу. А ты разве не армянин?

Саранин (вздыхая) - Нет, я не армянин.

Армянин - Ну, не расстраивайся. Захади, дарагой!

Армянин и Саранин пьют вино и едят шашлык.

Саранин (заканчивая свой рассказ) - Вот так-то!... Вот так и живем.

Армянин - Жена большая, муж маленький, - целовать, лестницу ставь. Вай, хорошо!

Саранин (немного захмелев) - Что уж тут хорошего! Ну, неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Наука с каждым днем совершает удивительные открытия, в Америке делают людям носы какой угодно формы. Операции какие делают, - череп продырявливают, кишки, сердце режут и снова зашивают. Да может быть изобретатель этого средства, просто ходит по улицам да ищет покупателя. Ведь как же иначе? Не может же он публиковать в газетах. И приходится по улицам из-под полы продавать вразнос. Это очень возможно. Ходит и предлагает по секрету.

Армянин (поднимаясь из-за стола) - Есть такое средство, душа мой. Иди за мной, помогу хорошему человеку.

Саранин следует за армянином.

Остановились у каких-то ворот. Армянин отпер ключом ворота. На дому самой обычной постройки фонарь высвечивает цифру 41. Поднялись по полутемной лестнице. Дверь. На ней цифра 43. Армянин вытащил из кармана колокольчик и позвонил. Дверь отворилась. Высунулась бабка, нос картошкой, в экзотическом восточном костюме, увидела Саранина, завопила диким голосом и захлопнула дверь.

Саранин (обескураженно) - Что это с ней!?

Армянин - Мужчина чужой увидела. Восточный женщина, чего ты хочешь!

Дверь отворилась снова. На пороге босой смуглый мальчик с фонарем. Мальчик то ли радостно, то ли насмешливо улыбается, сверкая белыми зубами, а глаза его горят странным зеленоватым блеском. Мальчик непонятно чему смеется и идет вперед узким длинным коридором.

Саранин (армянину, с опаской) - А чего он смеется?

Армянин - Веселый мальчик - жизни радуется. Внук мой. Тоже армянин.

Саранин - А бабка где?

Армянин - Бабка-то? Да молится бабка. Грех замаливает. Чужой мужчина увидела. Тоже армянка.

Вошли в странную, темную комнату, уставленную шкафами с какими-то пузырьками, баночками, бутылочками. Армянин зажег лампу, открыл шкаф, порылся там и достал пузырек с зеленоватой жидкостью.

Армянин (протягивая пузырек Саранину) - Вот, хорошие капли - одну каплю на стакан воды дашь жене, заснет тихонько и не проснется.

Саранин (с досадой) - Нет! Мне это не надо! Разве я за этим пришел?!

Армянин (убеждая) - Душа моя, другую жену возьмешь, себе по росту - самое простое дело.

Саранин (резко) - Не надо!

Армянин - Ну, не кричи. Зачем сердишься, душа моя, себя даром расстраиваешь. Не надо, и не бери. Я тебе других дам. Но те дорогие, вай-вай, дорогие.

Армянин, присел на корточки и откуда-то снизу достал четырехугольную бутылку. В ней блестела прозрачная жидкость.

Армянин - Каплю выпьешь - килограм убудет, сорок капель выпьешь, сорок килограм веса убудет. Капля - руб.

Саранин (подсчитав про себя) - Дай восемьдесят капель. Это будет хорошо.

Армянин - Много хочешь, худо будет.

Саранин - Ну, это уж мое дело.

Армянин - Считай деньги.

Саранин вынул буможник. Армянин стал капать в граненый флакончик.

Саранин (неожиданно) - Постой, постой! А откуда я знаю, что они действуют?

Армянин - Товар лицом продаем. Сейчас покажу действие. Гаспар!

Вошел босоногий мальчик. Армянин махнул рукой. Мальчик проворно сбросил одежду. Подошел к столу. Свечи озаряли его стройное, красивое тело.

Армянин - Чистые капли пить, - сразу действовать будет. Размешать в воде или вине, - медленно, на глазах не заметишь. Плохо смешаешь, - скачками пойдет, некрасиво.

Взял узкий стакан, с делениями, налил жидкости, дал Мальчику. Тот с ужимкой избалованного ребенка, которому дали сладкое, выпил жидкость до дна, вылизал последние капли и тотчас же начал уменьшаться. Армянин взял его и поставил на стол. Мальчик был величиной со свечку. Плясал и кривлялся.

Саранин - Как же он теперь будет?

Армянин - Душа моя, мы его вырастим.

Армянин открыл шкаф и достал другой сосуд. Жидкость в нем была зеленая. В маленький бокал, величиной с наперсток, налил немного жидкости. Отдал ее Мальчику. Тот выпил. Голый мальчик становился все больше и больше и, наконец, вернулся к прежним размерам

Армянин - Пей с вином, с водой, с молоком, с чем хочешь пей, только с русским квасом не пей, - сильно линять станешь.

Крик, вопли, грохот в доме цирюльника... Это слышны с улицы выражения негодования супруги Ивана Яковлевича. Возможно, мы даже видим Прасковью Осиповну и Ивана Яковлевича, мелькающих в окне.

Голос Прасковьи Осиповны - Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.

Из окна на мостовую вылетает разрезаный на две половины круглый хлеб, который тут же начинает уплетать какое-то домашнее животное (свинья или коза).

Голос Ивана Яковлевича - Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит; а после его вынесу.

Голос Прасковьи Осиповны - И слушать не хочу! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?...Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Вон его! вон!...

Дверь распахнулась и в проеме появилась Прасковья Осиповна, решительно указывая Ивану Осиповичу на дорогу, по которой тот должен убираться неведомо куда с отрезанным носом.

Прасковья Осиповна - ... неси куда хочешь! чтобы духу его не слыхала! Ах ты, потаскушка!..Ах, негодяй!..

Тут лицо Прасковьи Осиповны как- то все сморщилось, как- то само в себя втянулось, и она, женщина басовитая, тоненько-тоненько выговорила, обращаясь к кому-то внутри себя, по всей вероятности, к богу.

- Я так и знала, что он когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь отрежет!

Дверь за Иваном Яковлевичем захлопывается и доносятся такие отчаянные и горькие женские вопли, какие можно услышать разве когда в доме покойник. Растерянный Иван Яковлевич стоит перед домом, заворачивая нос в тряпку и не зная что предпринять.

Иван Яковлевич - Чорт его знает, как это сделалось. Пьян ли я вчера возвратился, или нет, уж определенно сказать невозможно. (смотря на хлеб, уплетаемый животным) И почему он в хлебе выискался!? Хлеб-то - дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!... . (смотря на сверток в своей руке) И нос-то, главное, вроде как знакомый.

Иван Яколевич бредет по улице, постоянно оглядываясь. Пытается подсунуть сверток под какую-то тумбу.

Знакомый (неожиданно) - Куда идешь, Иван Яковлевич?

Иван Яковлевич (пряча сверток за спину) А..- а...а - Э...- э - э ..Ну... (показывает пальцем, что идет вперед)

Знакомый - А я вот решил...

Иван Яковлевич, не дослушав, обходит Знакомого и, бысто перепрятав сверток из-за спины за живот, продолжает свой путь. Знакомый недоуменно смотрит ему вслед.

Иван Яковлевич как бы случайно роняет сверток и, ускоряя шаг, пытается побыстрее исчезнуть.

Француз-интурист (подняв сверток, догоняет И.Я. по фр.) Месьё, месьё, ву заве лэсэ томбэ сёля. (Месье, месье, вы уронили это.)

Иван Яколевич (делая вид, что не понимает о чем идет речь) А? Вы мне? (пытается улизнуть)

Француз-интурист - Ву завэ пэрдю сёля. (Вы потеряли это.)

Иван Яковлевич - Их ферштее нихт. (нем. Я не понимаю.)

Француз-интурист - Тёнэ. Сэ ву ки а пэрдю сёля. (Держите. Это вы потеряли это.)

Иван Яковлевич - Это не мое. Что вы ко мне пристали со своим пердю?!

Француз насильно впихивает И.Я. сверток в руки и уходит быстрым шагом.

Иван Яковлевич, совершенно убитый, идет дальше.

Иван Яковлевич на мосту. Рядом рыбак с удочкой, столь сосредоточенный на своем поплавке, что совершенно не замечает всего остального вокруг, в том числе и Ивана Яковлевича. Иван Яковлевич, как бы так, для забавы, проверяя высоту моста, швыряет сверток в реку. Облегченно вздыхает. Вытирает пот со лба.

Иван Яковлевич (проходя мимо рыбака с невинной улыбкой, указывая на воду.) -Идет!.. вода-то!... Идет!...Хорошо!...

Рыбак недовольно соглашается, что-то буркнув, и снова вперивается в поплавок.

Цирюльник с легким сердцем, посвистывая, отправляется опрокинуть где-нибудь рюмочку-другую.

На волнах покачивается нос. Причмокнув, его заглатывает какая-то огромная рыба.

Мимо Ивана Яковлевича по мосту катится колесо; следом бегут два, одетых по зимнему, упаренных мужика. Иван Яковлевич подивился и пошел дальше.

Рыбак, обалдевший от неожиданной удачи, с трудом вытягивает из воды большущую рыбину.

Иван Яковлевич входит в "Кушанье и чай". Заказав у полового стакан водки и растягайчик, вдруг замечает за соседним столом квартального с роскошными куститстыми усищами. Тот смотрит на И.Я. прищуренными хмельными и строгими глазками. За другим столиком попивают пиво тип, похожий на рассказчика и какая-то бабка с носом картошкой.

Квартальный (подзывая И.Я. пальцем) - А подойди сюда, любезный!

Иван Яковлевич (подошедши проворно, снимая картуз) - Желаю здравия вашему благородию!

Квартальный - (неожиданно схватив И.Я. за шиворот и выволакивая из кабака наружу) - Нет, нет, братец, не благородию! Не благородию, братец! (показывая на громадный мост, который хорошо виден, но настолько издалека, что разглядеть что-либо движущееся по нему совершенно невозможно) - Скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту?

Иван Яковлевич - Ей-богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет!

Квартальный (снова схватив И.Я. и втащив обратно в кабак, усадив на место, напротив своего. Хлебнув из стакана и закусив) - Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!

Иван Яковлевич - Я вашу милость два раза на дню, или даже три, готов брить без всягого прекословия!

Половой (Ивану Яковлевичу) - Ваша водочка. Ваш растягайчик.

Ставит все на стол.

Квартальный (выпивая водку Ивана Яковлевича и закусывая его растягайчиком) - Меня три цырюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?

Иван Яковлевич бледнеет.

Происшествие закрывается туманом. (т.е. буквально все затуманивается и задымливается.)

Квартальный - Что за дым, половой!?

Туман клубами, застилающими улицу, валит из "Кушанья и чая".

Бабка-нос картошкой - Пожар! Пожар!

Подъезжают с сиренами, колоколами пожарные, тащат шланги.

Рассказчик (неожданно возникает) - Господа! Это же туман, а не дым.

Бабка-нос картошкой - Ты чево из шлангу поливать собрался, олух? Ты нюхни вначале.

Пожарный - В самом деле. Дым пахнет, а это вообще не пахнет. (другим пожарным) Чертовщина какая-то! Сворачиваемся! Это не дым.

Пожарные сворачиваются и уезжают. Туман расползается по улице.

Грязный, заплеванный потолок, по которому ползают мухи. Время от времени раздаются выстрелы-плевки и мы видим, что то одна, то другая муха становятся жертвой обстрела: либо расплющиваясь, либо падая вниз в последнем, неуправляемом полете.

Иван, валяющийся на кожаном запачканом диване неторпливо ведет отстрел мух с изяществом мастера, набившего руку и глаз многолетними упорными упражнениями. Орудием является металлическая, либо стеклянная трубочка, а снарядами шарики, скатанные из откусанных и отслюнявленных газетных обрывочков. (На газете, которую Иван использует, должны быть какие-то выразительные заголовки: "Открытие британских ученых! Испания и Китай - одна земля!" или "Пьянство улучшает интеллектуальные возможности женщин от 42-х до 57-и лет!")

Ковалев (кричит из своей комнаты) - Иван! Иван!

Иван продолжает отстрел мух.

Ковалев - Иван! Иван, черт тебя подери!

Иван чуть-чуть отвлекся от занятия, прислушавшись и заслюнявив новый катыш.

Влетает раздраженный Ковалев в исподнем. На его лице, предствалящем собою совершеннейший блин, отсутсвует нос. Иван на это обсоятельство никак не реагирует.

Ковалев (вопя) - Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься! Почему не отзываешься?

Иван - Барин, я вчерась сожрал что-то, так с утра понос.

Ковалев - Я знаю, что ты жрал вчера, - водку; мне дворник сказывал.

Иван - А вот это называется донос.

Ковалев - Молчать, болван! Мундир почистил?

Иван - Так рано-с.

Ковалев - Я тебе покажу рано-с! Кофий мне не приготовил?

Иван -У койки вашей на табурете поднос.

Ковалев - Что б мундир через пять минут был готов, идиот!

Иван - А за что мне, барин, с утра такой разнос?

Ковалев - Молчать, болван, пока не получил в нос!

Ковалев уходит к себе. Иван продлжает свое занятие. Вопли из апартамента барина.

Ковалев - А-а-а-а! Пропал!!! Пропал!!! Где?! Где мой нос?! А-а-а-а!!! Мой нос?!!!.....

Ковалев выскакивает из комнаты.

Ковалев (вопит) - Мундир!

Иван (неторопливо вставая) - Ща-ас.

Ковалев - Не щас, а щас, сволочь! (убегает к себе)

Иван (доставая из шкапа мундир) - Сказал же, понос, чего не понятно!?...

Входит Ковалев, закрывшись платком, показывая вид, будто у него кровь идет носом. Прямиком направляется в туалет.

Ковалев осматривается. Никого. Нерешительно заглядывает в зеркало.

Ковалев - Боже мой! боже мой! За что такое несчастие!? Пусть бы уже на войне отрубили или на дуэли, но ведь ни за что ни про что пропал!...Будь я без руки или без ноги - все бы это лучше; будь я без ...! - скверно, однако ж все сноснее; но без носа человек - чорт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, - просто возьми да и вышвырни за окошко!

Неожиданно открывается дверь одной из туалетных кабинок; оттуда, напевая мотивчик из бетховенской "Апассионаты" и застегивая находу штаны, появляется невысокий лысеватый господин с усиками, бородкой клинышком, и, встав неподалеку от Ковалева перед зеркалом, причесывает расчесочкой свою бороденку. Ковалев, в ужасе и изумлении, узнает свой собственный нос. Нос-Ленин (в описываемую нами пору еще мало кому известная персона ) тем временем пристроил на лысину кепочку, достал из карманчика жилетки часики, взглянул на них, а затем прищуренным глазиком - на Ковалева.

Нос-Ленин (с лукавинкой) - Вот так-то!

Быстрым, целеустремленным шагом выходит из туалета.

Ковалев (едва держась на ногах) - Да что же такое происходит! Это же он! Мой нос! Что же я стою! Догнать мерзавца и поставить на место!!!

Ковалев выскакивает из туалета и устремляется в погоню.

Нос-Ленин в сопровождении революционных матроса (весьма похожего на Рассказчика) и комиссарши в кожанке (нос картошкой) бысто идет вдоль проспекта. Время от времени Нос-Ленин приостанавливается и отдает какие-то распроряжения, указывая этим двоим то на банк, то на почту, то на вокзал. В некотором отдалении крадется Ковалев. Нос-Ленин со своей компанией заворачивает за угол. Ковалев, чуть переждав, - за ними.

Нос-Ленин, матрос и комиссарша шагают по пустынной, занесенной снегом, площади. Им навстречу идет какой-то чиновник в добротной шинели.

Нос-Ленин (пресекая дорогу одинокой фигурке) - А ведь шинель-то моя! (матросу с комиссаршей) - Экспроприируйте, товарищи!

Чиновник - Ка-ра- ...!

Комиссарша (приставляя кулак к носу чиновника) - А вот только крикни!

Снимают с него шинель. Нос-Ленин тут же напяливает ее на себя. Матрос дает чиновнику пинка коленом. Тот падает лицом в снег. Троица революционеров удаляется быстрым шагом. Чиновник, наконец, опомнился, поднялся на ноги. Между ним и его грабителями, ушедшими уже довольно далеко, катится колесо, за которым бегут два мужика.

Чиновник (мужикам) - Караул! Караул! Грабют! Караул!

Мужики, сосредоточенные на колесе, исчезают.

Чиновник в отчаянии падает на колени. Вплотную к нему пробегает майор Ковалев, преследующий бандитов.

Чиновник (отчаянно) - Караул!!! Караул!!! Ограбили!!!

Но на площади, кроме несчастной жертвы ограбления, уже никого не видно. Не переставая кричать, чиновник побежал следом за Ковалевым в заметеленную темноту.

Иван Матвеевич, Елена Ивановна и Семен Семенович прогуливаются по Невскому проспекту.

Иван Матвеевич (в прекраснейшем расположении духа) - Вот так-то, дружище Семен Семеныч, считаюсь уже в отпуску, билет у меня в кармане, загружаюсь завтра в вагон - и вот тебе Европа. Давно желал рассмотреть исторические места Вильгельма Теля. Да!... Швейцария, говорят, это тебе не равнина, - это сплошные пейзажи... и все буквально историческое. Попью пивка, расслаблюсь... Отдохну от Елены Ивановны!... Шучу, шучу, душечка. Как же я могу отдохнуть от тебя, курочка моя ненаглядная. Ты уж, Семен Семенович, не оставляй мою красавицу в одиночестве, ты уж, как друг семьи, развлекай ее как-нибудь культурно, чтоб она, красавица моя, не скучала в мое отсутствие. Так... А что это за ихтиозавра здесь изображена?

Смотрят на рекламу демонстрации в Пассаже крокодила.

Семен Семенович (читает) - Нильский крокодил. Двадцать пять копеек ознакомление.

Елена Ивановна - Ой, какой страшный чудовище! Я хочу непременно ознакомиться! Никогда не видела крокодилов.

Иван Матвеевич - Прекрасная идея. Осмотрим крокодила. Собираясь в Европу, не худо познакомиться еще на месте с населяющими ее туземцами. Семен Семенович, я угощаю.

Семен Семенович - Да, что вы, Иван Матвеевич, я сам заплачу.

Иван Матвеевич - Без разговоров, Семен Семенович! Сегодня, по случаю отъезда моего, угощаю я! (обращаясь к старой чопорной немке, нос картошкой, продающей у входа билеты) Мадам-с, три билетика на крокодила-с.

Иван Матвеевич, Елена Ивановна, Семен Семенович в Пассаже разглядывают крокодила, помещенного в специальный ящик. Рядом хозяин-немец, в котором при внимательном рассмотрении можно узнать рассказчика.

Елена Ивановна (разочарованно) - Так это-то крокодил?! - А я думала, что он... какой-нибудь другой!

Мне кажется, ваш крокодил не живой.

Немец - О нет, мадам!

Немец приподнял до половины сетку ящика и палочкой потыкал крокодила в голову. Крокодил слегка пошевелил лапами и хвостом, приподнял рыло и испустил нечто подобное продолжительному сопенью.

Немец (ласково) - Ну, не сердись, Карльхен!

Елена Ивановна (кокетливо) - Какой противный этот крокодил! Я даже испугалась. Теперь он мне будет сниться во сне.

Немец - Он вас не укусит во сне, мадам. Ха-ха-ха! (засмеялся остроумию своих слов.)

Елена Ивановна - Пойдемте, Семен Семеныч, посмотримте лучше обезьян. Я ужасно люблю обезьян; из них такие душки... а крокодил ужасен.

Иван Матвеевич - О, не бойся, друг мой, это сонливое бревно ничего нам не сделает!

Иван Матвеевич остался у ящика, увлекшись щекотанием носа крокодила перчаткой; Елена Иванавна с Семен Семеновичем и хозяином перешли к клетке с обезьянами.

Елена Ивановна развлекается у обезьян. Хохочет. Указывает на схожесть некоторых ее знакомых на обезьян. Дикий, страшный вопль Ивана Матвеевича. Елена Александровна оборачивается на крик и тоже начинает вопить. Далее оборачивается Семен Семенович - вопит. Последним оборачивается немец - вопит. Общий вопль. Иван Матвеич, поднятый почти горизонтально перехватившими его поперек туловища челюстями крокодила, отчаянно болтает в воздухе ногами. Крокодил поворачивает Ивана Матвеевича ногами к себе, проглатывает ноги, потом, отрыгнув немного Ивана Матвеевича, старающегося зацепиться руками за ящик, втягивает его выше поясницы, потом, отрыгнув еще раз, снова сглатывает. Иван Матвеевич исчезает без остатка в крокодиле. По поверхности крокодила видно, как Иван Матвеевич проходит по его внутренности. Крокодил снова раскрывает свою пасть и из нее, в виде последней отрыжки, на секунду выскакивает голова Ивана Матвеевича с отчаянным выражением лица. С его носа сваливаются очки. Крокодил снова сглатывает. Иван Матвеевич окончательно исчезает. Мертвая пауза.

Семен Семенович (сострадательно Елене Ивановне) - Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!

Пауза.

Немец (вопит) - О мой крокодиль, о мейн любимый Карльхен! Муттер, муттер, муттер!

С визгом влетает румяная, пожилая, растрепанная бабуля-муттер в чепце и с носом картошкой.

Елена Ивановна (бросаясь к немцам) - Вспороть! Вспороть! Вспороть!

Немец - Он пропадиль, он сейчас будет лопаль, потому что он проглатиль весь чиновник!

Муттер - Унзер Карльхен, наш Карльхен будет умереть!

Немец - Мы сиротт и без клеб!

Елена Ивановна - Вспороть! Вспороть! Вспороть!

Немец - Он дразниль крокодиль, - зачем ваш муж дразниль крокодиль! - вы заплатит, если Карльхен будет лопаль, - это быль мой сын, он быль мой единственный сын!

Елена Ивановна - Вспороть! Вспороть! Вспороть!

Нос-Ленин (всоввывая свою лысую голову между занавеси) - Пороть розгами - это пережиток! Такое ретроградное желание, сударыня - не делает чести вашему развитию и обусловливается недостатком фосфору в ваших мозгах. Вы немедленно будете освистаны в хронике прогресса.

Елена Ивановна - Ножом! Ножом! Вспороть ему брюхо!

Нос-Ленин - А я бы посоветовал расстрелять мерзавца!

Немец - Расстрелять мой Карльхен! Пошель вон! И не смотреть, если не платиль! Пошель вон!

Немец выталкивает непрошенного господина и вбегает обратно.

Немец (вопит) - Как! ви хатит, чтоб мой крокодиль пропадиль! - нетт, пускай ваш муж сперва пропадиль, а потом крокодиль!.. Я весь Европа известен, а ви неизвестен ганц Европа и мне платит штраф.

Муттер (подхватывает) - Я, я! - ми вас не пускайт, штраф, когда Карльхен лопаль!

Немец с муттер решительно перегораживают собой выход.

Пауза.

Семен Семенович (умиротворяюще Елене Ивановне) - Да и бесполезно вспарывать, - наш милый Иван Матвеич, по всей вероятности, парит теперь где-нибудь в эмпиреях.

Пауза.

Голос Ивана Матвеевича (из крокодила) - Семен Семенович, действуй через полицию; немец без помощи полиции не поймет.

Елена Ивановна (изумленно) - Иван Матвеич, ты жив?!

Иван Матвеич - Жив-здоров и проглочен без всякого повреждения.

Елена Ивановна - Тебя отсюда надо как-нибудь выковырять.

Немец - Ковыряйт! - я не дам ковыряйт крокодиль. Теперь публикум будет ошень больше ходиль, а я буду фуфциг копек просиль, и Карльхен перестанет лопаль.

Муттер (воодушевленно складывает руки) - Гот зай данк!

Иван Матвеевич - Без вознаграждения трудно даром вспороть брюхо крокодила. Неизвестно сколько немец запросит?... а кто заплатит? я средств не имею...

Семен Семенович (робко) - А в счет жалованья?

Немец - Я не продавайт крокодиль! Теперь публикум будет много ходиль!

Семен Семенович (решительно) - Так! Иду в полицию!

Иван Матвеевич - Нет, постой, Семен Семеныч. Заедь лучше к Тимофею Семенычу. Человек он недалекий, но солидный и, главное, - прямой. Поклонись от меня и опиши обстоятельства дела. Я должен ему семь рублей,...

Пасть крокодила неожиданно раскрылась и из нее высунулась рука Ивана Матвеевича с купюрами.

- ... вот, передай: это смягчит старика.

Семен Семенович, боязливо, опасаясь зубов крокодила, выхватывает деньги. Пасть захлопывается.

Семен Семенович - О, господи!

Иван Матвеевич - Во всяком случае, его совет может послужить руководством. Все, ступайте. Я устал от всех этих криков и бабьих дрязг и желаю немного соснуть. Здесь, слава богу, тепло и мягко, хотя я и не успел еще осмотреться ...

Елена Ивановна (обрадованно) - Осмотреться! Разве тебе там светло?

Иван Матвеевич - Я могу щупать руками... Дорогая, будь спокойна и не отказывай себе в развлечениях. До завтра! Ты же, Семен Семеныч, побывай ко мне вечером. Завяжи узелок, а то ты рассеян и можешь забыть.

Елена Ивановна - Не скучай там, дорогой.

Немец (Семену Семеновичу) - Вечером за вход опять двадцать пять копек!

Елена Ивановна и Семен Семенович уходят.

Елена Ивановна и Семен Семенович идут под ручку по Невскому.

Елена Ивановна - Как это все странно! Скажите, я очень красна?

Семен Семенович - Вы прекрасны, а не красны!

Елена Ивановна - Шалун! (склонив на плечо Семену Семеновичу головку) - Бедный Иван Матвеич, - мне, право, его жаль... (вскрикнув) ах боже мой! скажите, как же он будет сегодня там кушать и... и... как же он будет... ну... если ему чего-нибудь будет надобно?

Семен Семенович (озадаченный) - Вопрос непредвиденный... Мне, по правде, это не приходило в голову... До чего вы, женщины, практичнее нас, мужчин!

Елена Ивановна - Бедняжка, как это он так втюрился... и никаких развлечений и темно... Как досадно, что у меня не осталось его фотографической карточки... (с обольстительной улыбкой) Итак, я теперь вроде вдовы!...гм... все-таки мне его жаль!..

Мимо прокатилось колесо. Следом неутомимые мужики. Семен Семенович и Елена Ивановна удивленно смотрят им вслед.

Семен Семенович - И чего только не увидишь на Невском. Елена Ивановна, а не зайти ли нам в кондитерскую? Торопиться, собственно, некуда...

Елена Ивановна - Ах, Семен Семеныч, вы просто душка! Я ведь такая сладкоежка!

Заходят в кондитерскую.

Саранин нетерпеливо сидит в гостинной и ждет пробуждения Аглаи Никифоровны. Время от времени подходит к двери и прислушивается. Из-за двери раздается все тот же храп. Саранин присел на диван. Затем прилег. Аглая Никифоровна будит Саранина.

Аглая - Яков! Яков, хватит уже спать, я же кушать хочу.

Саранин - А!? Что!?...

Аглая - Я кушать хочу, просыпайся. И еще у меня голова болит.

Саранин - Что? У тебя голова болит? (нащупывая флакончик во внутреннем кармане) У меня есть средство. Отлично помогает.

Аглая - Никакие средства не помогут.

Саранин - Нет, это поможет, его нужно перед едой принимать.

Аглая - Перед едой?

Саранин - Вот именно. Это поможет. Это я от одного армянина достал.

Аглая - Гадость, наверно.

Саранин - Нет, не гадость. Прелестная штука на вкус и помогает отлично. Только ее лучше в мадере, перед едой.

Аглая - В мадере?

Саранин - Да, в мадере. Только немного прослабит.

Аглая - А ты выпьешь со мной мадеры?

Саранин - С превеликим удовольствием, уточка моя.

Саранин налил два стакана мадеры и в женин стакан вылил снадобье.

Аглая - Мне что-то холодно, - хоть бы платок.

Саранин - Сейчас, цыпленочек.

Саранин побежал за платком. Когда он вернулся, Аглая сидела и улыбалась. Закутал ее в платок.

Аглая - Мне как будто лучше. Пить ли?

Саранин (вскрикнув) - Пей, пей! За твое здоровье!

Выпивают. Аглая хохочет.

Аглая - Я переменила стаканы. Тебя прослабит, а не меня.

Саранин (побледнев) - Что ты наделала!!!

Аглая хохочет. Саранин резко вскакивает и убегает из дома.

Саранин в панике бежит по улице. Саранин находит нужные ворота, дом под цифрой 41. У ворот сидит дворничиха с носом картошкой и смотрит на Саранина. Саранин бежит по лестнице. На двери квартиры 43 замок. Саранин колотит двумя кулаками в дверь. Никто не отзывается.

Саранин подбегает к сидящей у ворот дворничихе.

Саранин - Где жилец из 43-го номера!?

Дворничиха (как бы подозрительно) - А чо вам надо? Ежели у вас какие с ним дела, то вы, господин, лучше уходите, потому как он армянин, так как бы от полиции не влетело.

Саранин - Где проклятый армянин из 43-го номера?!

Дворничиха - А он может вовсе и не армянин. Никому неизвестно, кто он. Нет его. Был, это точно, а теперь нету. Уехал.

Саранин - Куда!?

Дворничиха - Кто его знает. Выправил заграничный паспорт и уехал за границу.

Саранин (заплакав) - Он мне до зарезу нужен...

Дворничиха - Да вы барин, не убивайтесь. Уж коли у вас такая нужда есть, то вы поезжайте и сами за границу, сходите там в адресный стол и найдете армянина по адресу.

Саранин обрадовался и побежал в контору оформления загранпаспортов.

Нос-Ленин с матросом и комиссаршей осматривают бронетехнику, которую им демонстрируют Шиллер и Гофман. Гофман разговаривает по немецки. Ковалев, притулившись за танком, наблюдает за ними.

Нос-Ленин - А вот этот броневичек, пожалуй, нам подойдет. (обращаясь к матросу и комиссарше) Как думаете, товарищи, меня с него хорошо будет видно рабочим и крестьянам?

Матрос и Комиссарша - Хорошо. Хорошо видно будет!

Гофман (в немецком мундире времен первой мировой войны. Очень похож на Гитлера; вернее, на Чаплина из фильма "Диктатор")

- Йа, йа, йа...!

Нос-Ленин - (немцам) А пульнуть он может?

Шиллер (в мундире офицера вермахта времен второй мировой войны) - Может. А куда вы хотите пульнуть?

Нос-Ленин - Это вас не касается! Куда-нибудь да пульнем. А, скажите, громко он пуляет?

Шиллер - Да-а! О-очень громко.

Гофман - Йа, йа, йа....!

Нос-Ленин - Нам нужно не просто громко, а чтобы весь мир услышал.

Шиллер - Не сомневайтесь. Услышит.

Гофман - Йа, йа, йа...Пух! Пух!

Шиллер (шепчет на ухо Гофману, кивая на матроса и коммисаршу )- Du kennst, Hoffmann, diese zwei mit Wladimir Il'ich nicht rufen meine Vertrauen herbei. (Ты знашь, Гофман, эти двое с Владимиром Ильичем не вызвают у меня доверия)

Гофман - Йа, йа, йа...

Нос-Ленин (Шиллеру) - Это самые надежнейшие люди в мире! Он раньше был рабочим, а она - крестьянкой. И обоих эксплуатировали по чем зря и куда хотели.Так сколько вы хотите за броневичек?

Шиллер - Много.

Гофман - Йа! Мнёго.

Нос-Ленин - Вот и славно. Берем.

Шиллер - Наличными!?

Гофман - Йя, йя - кэш!

Нос-Ленин - Разумеется. Ваше немецкое правительство вам все оплатит. (обращаясь к матросу и комиссарше) - Ну что, теперь мы им утрем нос?

Матрос и Комиссарша - Утрем. Теперь утрем!

Шиллер - Кому вы хотите утереть нос?

Нос-Ленин - Это вас не касается! Кому-нибудь да утрем!

Ковалев, наконец, решается подойти к Носу-Ленину.

Ковалев (внутренне принуждая себя ободриться) - Милостивый государь... милостивый государь...

Нос-Ленин - Что вам угодно?

Ковалев - Мне странно, милостивый государь... мне кажется... вы должны знать свое место. И вдруг я вас нахожу... Согласитесь...

Нос-Ленин - Нет, это мне странно, милостивый государь. Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить... Объяснитесь.

Ковалев - Конечно, я...впрочем, я майор. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа...

Нос-Ленин - (перебивая) Минуточку!... До скорого свидания, товарищи немцы.

Шиллер и Гофман - Auf Wiedersehen. ( До свидания) (отдают честь и уходят)

Нос-Ленин - Так на чем я остановился?... Ах, да... я вас слушаю.

Ковалев - ... Вы посудите сами... если на это смотреть сообразно с правилами долга и чести... вы сами можете понять...

Нос-Ленин - Ничего решительно не понимаю! Изъясняйтесь удовлетворительнее!

Ковалев - Милостивый государь...я не знаю, как понимать слова ваши... Здесь всё дело, кажется, совершенно очевидно... Или вы хотите... Ведь вы мой собственный нос!

Нос-Ленин (нахмурив брови) - Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом между нами не может быть никаких тесных отношений. Решительно никаких.

Комиссарша - Расстрелять?

Нос-Ленин - Ни в коем случае! Сегодня еще рано.

Матрос - А если это шпик?

Нос-Ленин - Возможно! Не теряйте время, заводите броневичек, а я попробую от него оторваться! Мне не впервой.

Ленин-Нос стремительным шагом удаляется. Ковалев растерянно смотрит ему вслед, не зная что предпринять. Матрос и комиссарша забираются в броневик.

Ковалев хватает извозчика.

Ковалев - Пошел!

Извозчик - Куда?

Ковалев - Пошел прямо!

Извозчик - Как прямо? тут поворот: направо или налево?

Запыхавшийся, взмокший Саранин бежит в контору по выдаче загранпаспортов. Неожиданно ему преграждает путь Нос-Ленин.

Нос-Ленин - Не найдется ли у вас папироски, милейший?

Саранин (пытаясь того обойти) - Я не курю!

Нос-Ленин (снова преграждая Саранину дорогу) - Я тоже не курю!!!... А который теперь час?!...

Саранин (судорожно вытаскивая из жилетного карманчика часы на цепочке) - Час?!...Э-э-э...

Нос-Ленин (на ухо Саранину, заговорчески) - Я вождь мирового пролетариата. Взгляните,... только незаметно!... есть ли за мной хвост?!

Саранин (пораженно) - Хвост?! ... то есть, ... Сзади?

Нос-Ленин - Разумеется, сзади! Не спереди же! Что у меня спереди я и сам вижу! Хвост всегда бывает сзади!

Саранин, привстав не цыпочки, острожно заглядывает через плечо Носа-Ленина на его зад.

Саранин - Нет, ... Хвоста нет.

Нос-Ленин - Вот и замечательно! Благодарю! Сразу видно интеллигентного человека! Мы вам этого не забудем!... (быстрым шагом удаляется)

Саранин посмотрел ему вслед, перекрестился,... и помчался дальше.

Служащий - Так я не понял, куда вы направляетесь?

Саранин - В заграницу.

Служащий - Я спрашываю куда именно?

Саранин - Именно, в заграницу.

Служащий - В какую заграницу? В Испанию? Во Францию? В Америку?

Саранин- В Америку!...?... (вдруг осознав) Не знаю в какую!...(заплакал)…Чтоб ты с голоду подох на эшафоте, проклятый!

Служащий - Это вы мне?

Саранин - Нет, не вам! (уходит. Оборачиваясь в дверях) Но если очень хочется, то и вам!

Седой чиновник, в старом фраке и очках, сидит за столом и, взявши в зубы перо, считает медные деньги.

Ковалев - Кто здесь принимает объявления?

Чиновник (поднявши на минуту глаза и опустивши их снова) - Мое почтение.

Ковалев - Я желаю припечатать...

Чиновник - Прошу повременить.

В контору входит лакей в лампасах и встает перед Ковалевым.

Лакей - А почему это, сударь, вы втираетесь, когда сейчас я?

Ковалев - Ты как со мной разговариваешь, хам! Ты с кем разговариваешь, холоп! Я - майор!

Лакей - А для меня ты не майор, а .... (что-то шепчет на ухо Ковалеву) Я знаешь чей лакей!? (что-то шепчет Ковалеву на ухо).

Ковалев молча отступает и встает за лакеем.

Лакей - Папаша! (стучит по прилавку) Барин мой тебе чо написал, а? Барин вот тебе чо написал! (протягивает бумажку)

Чиновник (тут же бросив все дела) - Извиняюсь, не сердитесь, любезный, если есть ошибочка, мы все исправим сей же момент-с. Объясните, любезный, предмет-с.

Лакей (тыча в бумажку) - Сам читай! Тама подчеркнуто.

Чиновник (читает) - Тэк... тэк... ага!.. "...продается малоподержанная коляска, вывезенная в 1814 году из Парижа." Понятненько, а...

Лакей - А ты чо пропечатал в газете!? Тама подчеркнуто. (протягивает газету)

Чиновник (читает) - Тэк-с... ага... "продается малоподвижная коляска, вывезенная в... ах, негодяй! Безобразие! Это наборщик у нас, видать, вчера сам с пьяну малоподвижным был. Не волнуютесь, любезный, ошибочка будет исправлена. В возмещение-с, так сказать, напечатаем три раза дополнительно и безвозмездно. Наборщика накажем-с. Кланяйтесь от нас барину.

Лакей молча разворачивается и уходит.

Ковалев - Милостивый государь, позвольте...

Чиновник - Я же вам русским языком сказал - подождать!

Ковалев молча принимается ждать.
Через некоторое время...

Чиновник - Ну что вам?

Ковалев - Случилось мошенничество или плутовство, я до сих пор не могу никак узнать. Я прошу только припечатать, что тот, кто ко мне этого подлеца представит, получит достаточное вознаграждение.

Чиновник - И кто же этот подлец?

Ковалев - Нос!

Чиновник - Какая странная фамилия! И на большую сумму этот господин Носов обокрал вас?

Ковалев - Вы не то думаете! Нос, мой собственный нос пропал неизвестно куда. Черт хотел подшутить надо мною!

Чиновник - Каким образом пропал? Я не могу понять.

Ковалев - Я не могу сказать каким; главное, что он расхаживает по городу с вооружеными бандитами, вступает в близкие контакты с немцами и задумал что-то нехорошее.

Чиновник - Я не могу поместить такого объявления в газету.

Ковалев - Как? Отчего?

Чиновник - Газета может потерять репутацию. Мне, право, прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Если пропал ваш нос, то это дело медика. Говорят, что есть такие люди, которые могут приставить какой угодно нос. Но, впрочем, я замечаю, что вы должны быть человек веселого нрава и любите в обществе пошутить.

Ковалев - Клянусь вам, вот как бог свят! Пожалуй, уж если до того дошло, то я покажу вам.

Чиновник (нюхая табак) - Зачем беспокоиться! - Впрочем, если не в беспокойство, - то желательно бы взглянуть.

Ковалев отнял от лица платок.

Чиновник - В самом деле, чрезвычайно странно! - место совершенно гладкое, как будто бы только что выпеченный блин. Да, до невероятности ровное!

Ковалев - Вы видите сами, что нельзя не напечатать.

Чиновник - Напечатать-то, конечно, дело небольшое, - только я не предвижу в этом никакой для вас выгоды. Мне, право, очень прискорбно, что с вами случился такой анекдот. Не угодно ли вам понюхать табачку? это разбивает головные боли и печальные расположения; даже в отношении к геморроидам это хорошо.

Чиновник подносит Ковалеву табакерку.

Ковалев (взорвавшись) - Я не понимаю, как вы находите место шуткам! Разве вы не видите, что у меня именно нет того, чем бы я мог нюхать? Чтоб черт побрал ваш табак!

Возмущенный Ковалев, хлопнув дверью, выходит из газетной редакции.

Семен Семенович отыскивает среди многочисленных гостей Тимофея Семеновича, хихикающего с какой-то отменно декольтированной, пышно-отцветающей дамой, нос картошкой.

Семен Семенович - Простите, мадам, не мог бы я одолжить у вас Тимофея Семеновича буквально на пять минут по очень важному делу?

Дама (нос картошкой) - Одалживайтесь. Но только не забудьте вернуть мне моего кавалера в целости и сохранности. Ха-ха-ха! Чтобы его никто не проглотил случайно! Ха-ха-ха!

Тимофей Семенович - Анна Фемистокловна, не волнуйтесь, со мной этот номер не пройдет. Я и сам еще могу кое-кого проглотить. Буквально на минутку.

Недовольный Тимофей Семенович отходит с Семеном Семеновичем в сторону.

Семен Семенович - Прошу прощения, Тимофей Семенович.

Тимофей Семенович (раздраженно) - Да уж, очень важное дело!

Семен Семенович - Я вижу в обществе уже все известно...

Тимофей Семенович - Прежде всего я такой же подначальный человек, как и вы, как и Иван Матвеич... Я сторона-с и ввязываться ни во что не намерен. Я всегда полагал, что с ним непременно это случится. Прыток-с, заносчив даже. Это все от излишней образованности происходит, поверьте мне. Ибо люди излишне образованные лезут во всякое место! А я человек не столь образованный, Семен Семеныч!

Семен Семенович - О нет, Тимофей Семеныч, помилуйте. Напротив, Иван Матвеич жаждет вашего совета, руководства вашего жаждет. Даже, так сказать, со слезами-с.

Тимофей Семенович - Ну, это слезы крокодиловы! Ну, зачем, скажите, потянуло его за границу? На какие деньги?

Семен Семенович - На скопленное, Тимофей Семеныч. Всего на три месяца хотел съездить, - в Швейцарию... на родину Вильгельма Телля. В Неаполе встретить весну хотел-с. Осмотреть музей, нравы, животных...

Тимофей Семенович - Каких животных!? Животных? Разве у нас мало животных? Есть зверинцы, музеи, верблюды. Медведи под самым Петербургом живут. Да вот он и сам засел в крокодиле...

Семен Семенович - Пожалейте хоть несчастную Елену Ивановну!

Тимофей Семенович - Это вы про его супругу-с? Интересная дамочка!... и как полна, и головку все так на бочок, на бочок... бюст!... прическа!... очень приятно-с.

Семен Семенович - Вы бы навестили её, Тимофей Семеныч.

Тимофей Семенович - Навещу-с, я еще давеча подумал, да и случай удобный...

Семен Семенович - Посоветуйте как опытный человек!

Тимофей Семенович - Если хотите совета, то прежде всего надо это дело замять и действовать, так сказать, в виде частного лица. Случай подозрительный. Главное, небывалый, примера не было-с, да и плохо рекомендующий... Поэтому осторожность прежде всего... Пусть уж там себе полежит. Надо выждать, выждать...

Семен Семенович - Да как же выждать, Тимофей Семеныч?

Тимофей Семенович - Выждать, Семенович Семенович, выждать... И потом вполне возможно, что ситуация разрешиться естественным путем.

Семен Семенович - Да каким же путем-то, Тимофей Семенович?

Тимофей Семенович - Естественным, Семен Семенович, естественным. Крокодил - животное анатомическое. В конце концов, Иван Матвеевич сам должен искать выход!

Семен Семенович - Да какой же он может найти выход?

Тимофей Семенович - Естественный, Семен Семенович, естественный!... На сим прощаюсь, кланяйтесь от меня Иван Матвеевичу... извините, дела-с!...

Семен Семенович - Кстати, Иван Матвеич просил передать вам семь рублей...

Тимофей Семенович - Ах, это он проиграл в дурачка намедни. Помню-с. И как он тогда был весел, смешил, и вот!.. Ай-яй-яй!... А Елену Ивановну я непременно навещу. Надо поддержать бедную вдову в несчастье.

В Пассаж Семен Семенович попал уже поздно. Немец расхаживает по-домашнему в каком-то засаленном старом сюртучишке. По его довольному лицу видно, что "публикум много ходиль". Несмотря на то, что магазин уже заперт, немец все-таки берет с Семена Семеновича четвертак.

Немец - Ви каждый раз будет платиль; публикум будут рубль платиль, а ви один четвертак, ибо ви добры друк вашего добры друк, а я почитаю друк...

Семен Семенович - Вы вот намерены богатеть, а намерены ли вы назначить хоть какую-нибудь пенсию несчастной вдове Елене Ивановне?

Немец (решительно) - Нет, не мереваль!

Муттер (выскочив неизвестно откуда) - Нетт, не мереваль!

Семен Семенович направляется к ящику с крокодилом.

Семен Семенович (громко) - Жив ли, жив ли ты, Иван Матвеевич?!

Иван Матвеевич - Жив-здоров и тебе того же желаю. Как дела?

Семен Семенович - Был у Тимофея Семеныча Он считает, что надо выждать.

Иван Матвеевич - Старик прав. Практический человек. Уважаю. Ты лежишь?.. То есть... я хотел сказать... ты сидишь?

Семен Семенович - Нет, стою.

Иван Матвеевич - Садись на что-нибудь, ну хоть на пол, и слушай внимательно.

Семен Семенович ищет, на что присесть, но ничего не находит. Остается стоять.

Иван Матвеевич - Сел?

Семен Семенович - Сел.

Иван Матвеевич - Слушай, публики сегодня приходило целая бездна. К вечеру не хватило места и для порядка явилась полиция. Знаю, что завтра соберется целая ярмарка. Таким образом, надо полагать, что все образованнейшие люди столицы, дамы высшего общества, иноземные посланники, юристы и прочие здесь перебывают. В результате - я у всех на виду, хоть и спрятанный. Я буду, так сказать, кафедрой, с которой начну поучать человечество. Даже одни естественнонаучные сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, - драгоценны. И потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на блистательнейшую из карьер. Завтра же ступай в мой департамент и выбей у нашего директора для меня оплаченную командировку.

Семен Семенович - Командировку куда?

Иван Матвеевич - Куда, куда!... в крокодила!

Семен Семенович - Иван Матвеевич, тебе надо взять надлежащие меры для сохранения здоровья: ну, там, остерегаться кашля и прочего...

Иван Матвеевич - Еще раз повторяю, я в прекрасном здравии и расположился вполне комфортно. Ты, Семен Семенович, мог бы поместиться со мной рядом и даже с тобой еще достало бы места. Я даже думаю в крайнем случае выписать сюда Елену Ивановну. Кстати, отдал семь рублей Тимофею Семенычу?

Семен Семенович - Разумеется. Не себе же забрал.

Иван Матвеевич - Прекрасно. Итак, завтра же пойдешь в мой департамент...

Входит полицмейстер. Можно разглядеть в нем закамуфлированного рассказчика.

Кухарка (бабуля-нос картошкой) - Проходите, Степан Иваныч, Аглая Никифоровна дома как раз. Вот она, страдалица.

Полицейский (откашливаясь, Аглае) - Честь имею, так сказать. Сочувствую, так сказать? Осведомлен о всех странностях и неприличностях в вашем доме.

Аглая - У нас, кажется, ничего такого нет. Все как обыкновенно.

Полицейский - Как же нет, когда люди жалуются, что муж ваш поступки начал обнаруживать. Так это разве можно? Я по долгу службы обязан защитить вас, так сказать, по женской части. По-настоящему, его бы надо в участок представить, с вашего, разумеется, соглашения, поскольку по какой причине он себе позволяет!? И на каком основании!?

Кухарка - Только-то и утешно, - корму меньше берет.

Аглая - Он давеча обручальное кольцо потерял! (разрыдалась)

Кухарка - А вот и сам баринок идет.

Входит Саранин. Платье сидит на нем мешком.

Саранин - Что происходит? В чем дело?

Аглая рыдает.

Полицейский (Саранину) - Это мы вас должны спросить, милостивый государь, в чем дело. Что же вы супругу доводите до такого состояния нервного отчаяния. Это же издевательство над ее женскими достоинствами. Мы не можем позволить... Если будете продолжать издевательства своим поведением.... Вообщем, я вас предупредил. Честь имею.

Уходит. Кухарка следом за ним. Саранин подсаживается к Аглае.

Саранин - Аглая, я же не виноват, я же... хотел же... как лучше..., я же... тебе же... уже говорил же.

Аглая - И я не виноватая. Он сам пришел.

Саранин - Кто?

Аглая - Ну, этот, с усами... который сейчас... полицейский.

Саранин - Знаю, Аглаюшка, что не ты наябедничала.

Аглая - К врачу хотя бы сходил.

Саранин - Я только что сходил.

Аглая - Ну,... и как сходил?...

Саранин - Врач сказал, что я совершенно здоров.

Аглая снова разрыдалась.

Ковалев - Господин Обер-полицмейстер, да я своими глазами видел как он сношался с немцами, выторговывая у них броневик.

Обер - В каком смысле?

Ковалев - В прямом. Готовится анти-российский заговор.

Обер - Уважаемый...

Ковалев - Майор Ковалев.

Обер - Уважаемый майор, если ваш, как вы изволили выразиться, нос и сношается с немцами, то это ваше личное дело, и оно никак не должно касаться наших дружественных российско-германских отношений. Я и сам в довольно тесных отношениях с германским послом. Уверяю вас - милейший человек, просто душка. Мой вам совет: разберитесь со своим носом сами. Поймите меня правильно. Я совсем не хочу вас обидеть и уж ни в коей мере не хочу вам сказать, чтобы вы не совали его куда не следует. Я говорю это по-дружески и совершенно искренне, так как сам не лишен некоторых слабостей, о которых не имею привычки кричать вслух где ни попадя. Вам весьма повезло, что вы пришли прямо ко мне, а не к какому-нибудь неразвитому, ретроградно-мыслящему персонажу. Вообще должен сказать, что всегда рад буду видеть вас, так сказать, вне службы, ввиду того, что весьма понимаю, разделяю, симпатизирую и сочувствую вашим взглядам. Что касается носа, то смею уверить вас, - для человека чувствительного это не самая главная потеря. Жду вас с нетерпением в любое время, а сейчас, милейший майор...

Ковалев - Ковалев.

Обер - А по батюшке?

Ковалев - Кузьмич.

Обер - А по матушке?

Ковалев - Платоша.

Обер - Платошенька, извини дорогой, сейчас больше ни минуточки. Как раз встречаюсь с германским послом. Право, он такой душка!.. В любое свободное время буду рад видеть у себя, или... если хочешь, у тебя.

Обер подошел и поцеловал Ковалева в губы. Ковалев, покачиваясь, вышел.

В крошечной комнатке перед спальней на маленьком нарядном диванчике, за маленьким чайным столиком, в какой-то полувоздушной утренней распашоночке сидит Елена Ивановна и из аленькой чашечки, в которую макает крошечный сухарик, кушает кофе. Обольстительно хороша.

Елена Ивановна - Ах, это вы, шалун! садитесь, ветреник, пейте кофе. Ну что вы вчера делали? Были в маскараде?

Семен Семенович - А разве вы были? Я был там... разговаривал с Тимофеем Семеновичем. К тому же посещал вчера нашего узника...

Елена Ивановна - Кого? Какого это узника?... Ах, да! Бедняжка! Ну, что он - скучает? А знаете... я хотела вас спросить... Я ведь могу теперь просить развода?

Семен Семенович - Развода?!

Елена Ивановна (торопливо) - Да что ж... что ж он там будет сидеть в крокодиле и, пожалуй, всю жизнь не придет, а я здесь его дожидайся! Муж должен дома жить, а не в крокодиле...

Семен Семенович - Но ведь это непредвиденный случай.

Елена Ивановна - Ах, нет, не говорите, не хочу, не хочу! Вы вечно мне напротив, такой негодный! Мне уж чужие говорят, что мне развод дадут, потому что Иван Матвеич теперь уже не будет получать жалованья.

Семен Семенович - Вчера ввечеру Иван Матвеевич упоминал, что может быть выпишет вас в качестве законной супруги к себе, в недра, тем более что крокодил оказывается весьма поместительным не только для двух, но даже и для трех особ...

Елена Ивановна - Как, как?! Вы хотите, чтоб и я полезла туда, к Ивану Матвеичу?! Господи, какая глупость! Да и как я полезу так в шляпке и в кринолине? Да и какую фигуру я буду делать, когда буду туда лезть, а на меня еще кто-нибудь, пожалуй, будет смотреть...! И что я там буду кушать?.. и... и как я там буду, когда... ах боже мой, что он выдумал!.. И какие там развлечения?.. А как же я буду, если мы там с ним поссоримся, - все-таки рядом лежать? Фу, как это противно! И слышать ничего не хочу! Противный! Вы доведете меня до слез. Полезайте сами, если это вам приятно.

Семен Семеныч - С вами, чудесная вы моя Елена Ивановна, я бы полез куда угодно.

Елена Ивановна (кокетливо) - Даже в крокодила?

Семен Семенович - Даже в крокодила!

Елена Ивановна - Но там же Иван Матвеевич!

Семен Семенович - Мне все равно кто там! Я хочу вас, Елена Ивановна! Мне все равно кто там!

Елена Ивановна, откинувшись на спинку дивана, расхохоталась. Иван Матвеевич, не вытерпев, бросается целовать ее руги, ноги, шею и т.д. Елена Ивановна, не сопротивляясь, хохочет.

Елена Ивановна -Так как же мы... так все трое и будем там вместе? Ха-ха-ха! Какие вы оба глупые! Ха-ха-ха! Я вас непременно буду там все время щипать, негодный вы эдакой, ха-ха-ха!

Директор возвышается над огромным столом. Саранин робко входит в кабинет.

Саранин - Вызывали-с, господин директор?

Директор (показывая на стул поотдаль от стола) - Садитесь здесь.

Саранин взобрался кое-как. Директор сердито посмотрел на болтающиеся в воздухе ноги.

Директор - Господин Саранин, известны ли вам законы о службе гражданской по назначению от правительства?

Саранин (сложив ручонки на груди) - Ваше превосходительсто...

Директор (перебивая) - Меня посвятили в курс ваших дел. Как осмелились вы столь дерзко идти против видов правительства?

Саранин - Поверьте, ваше превосходительство...

Директор - Зачем вы это сделали?

Саранин - Но, ваше превосходительство, я, кажется, все исправно... что же касается роста...

Директор - Вот именно.

Саранин - Но это несчастье не от меня зависит.

Директор - Не могу судить, насколько это странное и неприличное происшествие является для вас несчастьем и насколько оно от вас не зависит, но должен вам сказать, что для вверенного мне департамента ваше удивительное умаление становится положительно скандальным: уже ходят в городе соблазнительные слухи. Не могу судить об их справедливости, но знаю, что эти слухи объясняют ваше поведение в связи с агитацией армянского сепаратизма. Согласитесь, департамент не может быть местом развития армянской интриги, направленной к умалению русской государственности. Мы не можем держать чиновников, которые ведут себя так странно.

Саранин соскочил со стула и упал на колени.

Саранин - Это игра природы, ваше превосходительство!

Директор - Встаньте. Не уничижайте себя еще больше. Зачем вы это сделали?

Саранин встал.

Саранин - Ваше превосходительство, я сам не знаю, как это произошло.

Директор - Что за инстинкты! Пользуясь малостью вашего роста, вы можете легко укрыться под всякой дамской, с позволения сказать, юбкой. Это не может быть терпимо.

Саранин - Я никогда этого не делал!

Директор - Я даже слышал, что вы это делаете из сочувствия к японцам. Но надо же знать во всем границы!

Саранин - Как же я могу это делать, ваше превосходительство?

Директор - Не знаю-с. Но прошу прекратить. Оставить вас на службе можно, но только в провинции, и чтобы это было немедленно же прекращено, чтобы вы вернулись к вашим обычным размерам. Для поправления вашего здоровья вам дается четырехмесячный отпуск. В департамент прошу вас более не являться. Необходимые для вас бумаги будут вам присланы на дом. Мое почтение.

Саранин - Ваше превосходительство, я могу заниматься. Зачем же отпуск?

Директор - Возьмете по болезни.

Саранин - Но я здоров, ваше превосходительство, ... я сходил...

Директор (выходя из-за стола и обнаруживая свой очень маленький рост) - Сходили вы или не сходили - разговор окончен! Вы свободны.

Саранин вышел.

Семен Семенович - Нельзя ли устроить так, что уж если суждено ему оставаться в недрах чудовища... нельзя ли подать ему прошение о том, чтобы числиться на службе?

Директор - Гм... разве в виде отпуска и без жалованья...

Семен Семенович - А нельзя ли с жалованьем-с?

Директор - На каком же основании?

Семен Семенович - В виде командировки...

Директор - Какой и куда?

Семен Семенович - Ну, в недра... в крокодиловы недра... Так сказать, для справок, для изучения фактов на месте. Конечно, это будет ново, но ведь это прогрессивно и в то же время покажет заботливость о просвещении-с...

Директор задумался.

Директор - Командировать особого чиновника в недра крокодила для особых поручений, по моему личному мнению, - нелепо-с. По штату не полагается. Да и какие могут быть туда поручения?

Семен Семенович - Да для естественного, так сказать, изучения природы на месте, в живье. Нынче все пошли естественные науки-с, ботаника... Он бы там жил и сообщал... ну, там о пищеварении или просто о нравах. Для скопления фактов.

Директор - То есть это по части статистики. Ну, в этом я не силен, да и не философ. Вы говорите: факты, - мы и без того завалены фактами и не знаем, что с ними делать. Притом же эта статистика опасна...

Семен Семенович - Чем же-с?

Директор - Опасна! И к тому ж, согласитесь, он будет сообщать факты, так сказать, лежа на боку. А разве можно служить, лежа на боку? Это уж опять нововведение, и притом опасное; и опять-таки примера такого не было. Вот если б нам хоть какой-нибудь примерчик, так, по моему мнению, пожалуй, и можно бы командировать.

Семен Семенович - Но ведь и крокодилов живых не привозили в Петербург до сих пор.

Директор (задумался) - Гм, да... Если хотите, это возражение ваше справедливо и даже могло бы служить основанием к дальнейшему производству дела. Но опять возьмите и то, что если с появлением живых крокодилов начнут исчезать служащие и потом, на основании того, что там тепло и мягко, будут требовать туда командировок, а потом лежать на боку... согласитесь сами - дурной пример-с. Ведь эдак, пожалуй, всякий туда полезет даром деньги-то брать. Впрочем, я сношусь по части статистики с вышестоящими инстанциями. Вполне допускаю, что кому-то это может показаться интересным. Честь имею.

Утро.

Иван лежит на своем диване, вынимает из специальной коробочки отловленных заранее тараканов, выпускает по одному на стенку и производит стрельбу по движущейся цели.

Голос за дверью - Здесь ли живет коллежский асессор (господин) Ковалев?

Ковалев - Войдите. Майор Ковалев здесь.

В комнату Ковалева входит полицейский чин. Под мышкой у него здоровенная рыба завернутая в газету.

Полицмейстер - Вы изволили затерять нос свой?

Ковалев - Так точно...

Полицмейстер - Он теперь найден.

Ковалев - Что вы говорите? Каким образом?

Полицмейстер - Нос-то ваш оказался немецким шпионом. Забрался, понимаешь, на купленый за немецкие деньги броневик у Финляндского вокзала, собрал толпу разного народа и начал за октябрьскую социалистическую революцию агитировать. А потом, когда его взяли в оборот, чуть не ускользнул... по льду в Финляндию. В последнюю можно сказать секундочку перехватили. Одному чорту известно что б из того вышло, коли бы убег.

Ковалев- Где же он? Где?

Полицмейстер - Я, зная, что он вам нужен, принес его с собою. (вытащил из кармана завернутый в бумажку нос)

Ковалев (напряженно слуге Ивану) - Иван, погляди, мой ли это нос?

Иван - А я знаю? Может и ваш. (нюхает нос) А чевой-то он рыбой воняет?

Ковалев - Какой такой рыбой!?

Полицмейстер (с рыбой под мышкой) - Нос ваш и извольте получить. Нос ваш совершенно таков, как был.

Ковалев разворачивает бумажку, в которой принесен ему нос, и обнаружил маленькую, миниатюрную кепочку Носа-Ленина. Берет ее, двумя пальцами и, узнав при близком рассмотрении, швыряет на пол, припечатав каблуком.

Ковалев - Он! Точно, он!

Полицмейстер - Главный участник в этом деле есть мошенник цырюльник на Вознесенской улице, который сидит теперь где положено. Я давно подозревал его!...

Ковалев - Выкушайте сегодня со мною чашечку чаю!

Полицмейстер (огорченно) - Не могу... Очень большая поднялась дороговизна на все припасы... У меня в дому живет теща, то есть мать моей жены, и дети; старший особенно подает большие надежды: очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких...

Ковалев достает ассигнацию и сует в руки полицмейстера. Полицмейстер живо прячет ее в свой карман.

Полицмейстер (направляясь к двери) - Ну, очень умный, знаете, такой мальчишка, который старший мой... такие, знаете, надежды... а рыбка мне, так сказать, для вещественного отчета необходима (уходит).

Ковалев, после долгой паузы беспамятства, в которую его повергла неожиданная радость, берет нос в обе руки и рассматривает.

Ковалев - Он, точно он! Вот и прыщик на левой стороне, вскочивший вчерашнего дня. А что, если он не пристанет?!

Бросается к столу. Придвигает зеркало. Руки дрожат. Приложил нос. Нос не приклеивается.

Ковалев - Ну! ну же! полезай! Неужели он не прирастет?! Ну, ну давай, дурак! (все попытки безуспешны) Негодяй! Подонок! Мерзавец! Сволочь!

Саранин сидит за огромнейшим теперь для него столом, на стул ему подставлена еще какая-то скамеечка, чтобы доставал до стола. Грустно ест что-то из блюдечка чайной ложечкой. Входит кухарка - нос картошкой.

Кухарка - Ну, что барин, наемшись? Али еще чо принести?

Саранин - Водки.

Кухарка нацеживает что-то в буфете. Опрокидывает рюмочку сама и дает Саранину наперсток. Саранин выпивает.

Кухарка - Не перепейте, барин! (ржет)

Саранин (пищит) - Молчать! Вон отсюда, мерзавка! Ты уволена!

Кухарка - Ага, баринок! Сейчас!

Входит Аглая.

Аглая - Мамуля с папусей приехали. Тебя повидать хотят.

В гостинную входит Аглаин отец - огромный, толстый, с бычьей шеей и красным лицом. Широко расставив ноги, тупо смотрит на Саранина вытаращенными глазами. Саранин поспешно слезает со своего сооружения на пол. Робко подходит к тестю. Тот почему-то осмотрелся по сторонам, принагнулся к Саранину и бережно взял его ручку.

Тесть (негромко, вежливо) - Мы к вам, зятек. Приехали повидаться.

За спиной тестя выросла длинная как жердь, худая теща Саранина.

Теща (визгливо) - Где он? Где? Покажи мне его, покажи мне этого Пигмалиона.

Тесть посторонился. Теща смотрит поверх головы Саранина, надвигаясь на него. Саранин отскакивает в сторону.

Аглая (заплакав) - Вот он, маменька.

Саранин - Я здесь, маменька.

Теща - Злодей, да что ты с собой сделал? Зачем ты так окорнался?

Кухарка фыркнула.

Теща (кухарке) - А ты, матушка, на господ не фыркай. Дофыркаешься. (Саранину) Нет, ты скажи, злодей, на какой конец ты этак малявишься!?

Тесть - Ну, ты, мать, погоди...

Теща (напускаясь на мужа) - Ведь говорила я тебе, идиот, не выдавай за безбородого. Вот по-моему и вышло.

Тесть (пытаясь перевести разговор) - Японцы приблизительно не высокого роста, а, по-видимому, мозговатый народ и даже, между прочим, оборотистый.

Теща (мужу) - Помолчи, японец!

Резко разворачивается и выходит из гостинной. Плачущая Аглая вслед за матерью. Тесть покосился на Саранина, недоуменно пожал плечами и тоже вышел. Голоса из-за дверей. Взвизгивания тещи, рыдания Аглаи и басовитое бубнение тестя.

Теща - Стыд и срам какой! Ну, и что ты, дура, намерена делать?

Тесть - Ну, что ей делать...

Теща - Помолчи я сказала, японец.

Тесть - Да что я... Я молчу. Я-то что...

Теща - Вот именно, что ты ничто...

Аглая - (всхлипывая) Я хотела его определить в гимназию. Но директор сказал, что они не могут принять надворного советника. Директор говорит, что если учитель велит ему идти в угол... а он может сказать, что он кавалер Святой Анны. Это в гимназии неудобно будет.

Теща - Он не посмеет дерзить, - уж я об этом позабочусь.

Аглая - Нет, маменька, директор наотрез отказался и сказал, чтобы я больше с этим не приходила.

Теща (переключившись на мужа) Все из-за тебя, идиот! Ведь говорила же тебе!... Говорила же! Что, может скажешь не говорила?!.... Говори, говорила или не говорила!?... Говорила или не говорила!?...

Семен Семенович - Вчера говорил о твоей командировке ..

Иван Матвеевич - Можешь не продолжать. Мне все известно.

Семен Семенович - Как же ты можешь знать?

Иван Матвеевич - Директор посетил меня. На сегодняшней презентации.

Семен Семенович - И что?

Иван Матвеевич - Я уже в командировке.

Семен Семенович - Понятно. Как вообще прошла презентация?

Иван Матвеевич - Выше ожиданий. Давно жаждал случая поговорить с народом, но не мог достигнуть, скованный малым значением и недостаточным чином. Теперь слушай внимательно. Я весь проникнут великими идеями об улучшении судьбы всего человечества. Из крокодила выйдет, наконец, правда и свет. Я изобретаю новую собственную теорию новых экономических отношений, чего доселе не мог за недосугом по службе. Польза от меня теперь для России бесконечная. Ну,... как моя жена, Семен Семенович?

Семен Семенович ошарашено молчит.

Иван Матвеевич - Ты меня не слышишь? Я тебя спрашиваю - ну, как моя жена?

Семен Семенович (с трудом выговаривая) - Ты это в каком смысле?

Иван Матвеевич - Ты что, Семен Семенович, выпил с утра? В прямом смысле.

Семен Семенович - В прямом?... Очень ... Скучает...

Иван Матвеевич - С будущей недели у нее должны начаться каждый вечер салоны. Ученые, поэты, философы, государственные мужи после утренней беседы со мной будут посещать по вечерам ее салон. У меня ум, у нее красота и любезность. "Она прекрасна, потому и жена его", - скажут одни. "Она прекрасна, потому что жена его", - поправят другие!... На всякий случай пусть Елена Ивановна завтра же купит энциклопедический словарь, чтоб уметь говорить обо всех предметах. Чаще же всего пусть читает политические новости. Что еще? Да...с немцем я уже договорился, что он будет иногда приносить меня вместе с крокодилом в салон жены. Я намерен употреблять тебя как моего секретаря. Каждое слово мое должно тобой выслушиваться, каждое изречение передаваться и печататься.

Семен Семенович - Друг мой, не принять ли тебе теперь хоть слабительного?!

Иван Матвеевич - Вздор! - и к тому же в теперешнем положении моем это совсем неудобно.

Семен Семенович - Иван Матвеевич, а как...а как же... Обедал ты сегодня или нет?

Иван Матвеевич - Нет, но сыт, - питая собою крокодила, я, обратно, получаю и от него питание; следовательно - мы взаимно кормим друг друга. Впрочем, о каком вздоре ты заботишься?! Я тебе о великих идеях рассказываю, а ты...

Семен Семенович - Иван Матвеевич, а свобода?! Ведь ты, так сказать, в темнице...

Иван Матвеевич - Ты глуп. Люди дикие любят независимость, люди мудрые любят порядок, а нет порядка...

Семен Семенович - Но, Иван Матвеич, ...!

Иван Матвеевич - Молчи и слушай. Никогда не воспарял я духом так, как теперь. Одного боюсь - завистников. Но я приму меры. С нетерпением жду завтрашних отзывов публики, а главное - мнения газет.

Семен Семенович - Хорошо, завтра же принесу сюда целый ворох газет.

Иван Матвеевич - Будешь мне читать газеты и журналы, а я буду диктовать тебе мои мысли и давать поручения. Но довольно. Ступай. Мне нужно поработать. Ступай.

Пауза.

Иван Матвеевич - Ты что, еще здесь?

Семен Семенович - Нет, я уже ушел. (уходит)

Иван Матвеевич забурчал в крокодиле какой-то бравурный марш.

Семен Семенович и Елена Ивановна на супружеском ложе Ивана Матвеевича. Весь диалог происходит во время активного, ни на секунду не прекращающегося любовного акта. Трудности в общении испытывает только Семен Семенович.

Елена Ивановна - Но только надо будет очень много новых платьев и потому надо, чтоб Иван Матвеич присылал как можно скорее и как можно больше жалованья... Только... только как же это, - как же это его будут приносить ко мне в салон в ящике? Это очень смешно. Я не хочу, чтоб моего мужа носили в ящике. Мне будет очень стыдно пред гостями... Я не хочу, нет, не хочу!... ...А ко мне приезжал Тимофей Семенович утешать, и, вообрази, мы с ним все в дурачка играли. Он на конфеты, а коль я проиграю - он мне ручки целует. Такой негодный!

Семен Семенович - Да и кто... не увлечется... тобой!

Елена Ивановна - Ну уж поехал со своими комплиментами! Постой, я тебя ущипну! Я ужасно хорошо выучилась теперь щипаться. Ну что, каково! А Иван Матвеич часто обо мне вчера говорил?

Семен Семенович - Н-н-нет... не то чтобы очень... он более... думает... теперь... о судьбах всего... человечества... и хочет... и хочет... и хочет..

Елена Ивановна - Ну и пусть его! Не договаривай! Верно, скука ужасная. Я как-нибудь его навещу. Завтра непременно поеду. Только не сегодня. Вечером ты там?

Семен Семенович - У него... у него.... Велел...велел... велел...

Елена Ивановна - Ну же!

Семен Семенович - Газет!!! (любовный акт заканчивается)

Елена Ивановна - Ну вот и славно. И ступай к нему и читай. А я, может, в гости поеду. Ну, прощай, шалун!

У Ковалева доктор.

Доктор (пытаясь приставить нос) - Гм! Перегните голову на правую сторону. Гм! Перегните голову на левую сторону. Гм!...

Доктор щелкает Ковалева в то самое место, где прежде был нос. Ковалев подпрыгивает. Медик покачивает головой.

Доктор - Нет, нельзя. Вы уж лучше так оставайтесь, потому что можно сделать еще хуже.

Ковалев - Сделайте милость, доктор, как нибудь приставьте. Лишь бы только держался. Я заплачу!

Доктор - Я бы приставил , но, поверьте, так будет гораздо хуже. Мойте чаще холодною водою, и я вас уверяю, что вы, не имея носа, будете так же здоровы, как если бы имели его. Нос советую положить в банку со спиртом и тогда вы можете взять за него порядочные деньги. Я даже сам возьму, если не слишком дорого.

Ковалев - Нет, нет! Не продам! Лучше пусть он пропадет!

Доктор - Тогда, извините! (обиженный уходит)

Из-за двери выглядывает кухарка - нос картошкой.

Кухарка - Барыня, там к вам пришли.

Аглая (удивленно) - Ко мне?

Кухарка - Ну, да, именно вас просят.

Аглая - Кто просит?

Кухарка - Молодой такой господин ... симпатичный.

Аглая (с недоумением) - Ну, пусть войдет.

Входит гладко, до блеску, причесанный, весьма элегантно одетый молодой человек. Галантно расшаркивается.

Молодой человек - Представитель фирмы Стригаль и К°. Первоклассный магазин в самом бойком центре столичного аристократического движения. Прямо на Невском проспекте. Имеет массу заказчиков в самом лучшем и высшем обществе.

Аглая на всякий случай делает глазки представителю знаменитой фирмы. Томным движением дебелой руки указывает ему на стул и склоняет голову набок, приготовясь слушать.

Молодой человек - Мы узнали, что ваш супруг изволил предпочесть оригинально миниатюрный рост. Поэтому, идя навстречу самоновейшим влияниям в области дамских и мужских мод...

В гостинной появяется Саранин. Он уже ростом с 3-летнего ребенка. Ходит вокруг молодого человека, покашливает, постукивает каблучками. Представитель фирмы не обращает на него ни малейшего внимания.

... фирма имеет честь предложить вам, сударыня, в видах рекламы, бесплатно шить господину костюмы по самому лучшему парижскому журналу.

Аглая (удивленно) - Даром?

Молодой человек - Не только даром, сударыня, но даже с приплатой в вашу собственно пользу, но с одним маленьким и легко выполнимым условием.

Саранин (неожиданно подбежав к молодому человеку, тоненьким пискливым голосом) - Разве вам не сказали, что я дома!?

Представитель фирмы встает, галатно шаркает и снова садиться.

Молодой человек - Одно только маленькое условие.

Саранин возмущенно топнул ножкой. Аглая строго погрозила ему пальчиком.

Аглая - Ну, говорите, какое условие?

Молодой человек - Условие наше в том, чтобы господин изволил сидеть за окном нашего магазина в качестве живой рекламы.

Аглая хохочет.

Аглая - Отлично. Хоть бы с глаз его долой.

Саранин (пронзительно) - Я не согласен! Я не могу пойти на это! Я - надворный советник и кавалер! Сидеть в окне магазина для рекламы - это мне даже смешно!

Аглая (прикрикивая) - Замолчи! Тебя не спрашивают!

Саранин - Как не спрашивают!? Долго ли я буду терпеть от инородцев!

Молодой человек - Но господин ошибается. Наша фирма не имеет ничего общего с инородческими элементами. У нас служат все провославные, католики, а также лютеране из Риги. У нас нет армян. И у нас нет евреев.

Саранин (топая ногами) - Я не хочу сидеть в окне!

Аглая встает.

Аглая (с милой улыбкой молодому человеку) - Извините, мы на минуточку.

Хватает за ручку Саранина и, упирающегося, вытаскивает из комнаты.

Саранин (орет) - Куда ты меня тащишь!? Я не хочу! Отпусти!

Аглая затаскивает Саранина в спальню. Прикрывает дверь.

Аглая - Я тебя усмирю! Я тебя усмирю!

Садится на кровать широко расставив ноги, перебрасывает Саранина через колено кверху попкой, стаскивает с него штаны и ладошкой шлепает по голой попке.

Аглая - Сядешь в окно! Я не посмотрю на твои чины! Я не посмотрю на твои чины! Я не посмотрю на твой орден, пигмей. Вот тебе! Вот тебе!

Саранин - Я буду жаловаться!

Аглая - Ах, ты будешь жаловаться! Вот тебе! Вот тебе!

Саранин - Хватит! Хватит! Я иду в окно! Буду там сидеть - тебе же срам! Надену все свои регалии и буду сидеть!

Аглая - Ты наденешь то, что тебе Стригаль и К даст.

Аглая втаскивает Саранина обратно в гостинную.

Аглая (молодому человеку) - Берите! Сейчас же возьмите его! И деньги вперед! И чтоб каждый месяц!

Молодой человек вытаскивает бумажник и отсчитывает купюры.

Молодой человек - Двести рублей.

Аглая - Мало!

Молодой человек - Извольте, еще сторублевочка. Больше не уполномочен. Через месяц получите следующий взнос.

Саранин бегает по комнате.

Саранин - В окно! В окно! Проклятый черт, что ты со мной сделал!

Из двери высовывается кухарка.

Кухарка (Саранину) - Не упоминай в суе!

Саранин неожиданно уменьшается еще сантиметров на десять.

Зал переполнен студентами. Мест не хватает. Многим приходится стоять и сидеть в проходах. В передних рядах профессура. На кафедре ящих с крокодилом. К животу крокодила приставлен микрофон.

Иван Матвеевич - Крокодил обладает только пастью, снабженною острыми зубами, и вдобавок к пасти - длинным хвостом - вот и все, по-настоящему. В середине же между сими двумя его оконечностями находится внутренность состоящая как бы из огромного пустого мешка, сделанного из резинки, вроде тех резиновых изделий, которые распространены у нас в Гороховой, в Морской и, если не ошибаюсь, на Вознесенском проспекте. Молодые люди, надеюсь, понимают, о каких резиновых изделиях я говорю. Впрочем, некоторые просвещенные дамы - тоже. Иначе, сообразите, мог ли бы я в нем поместиться?

Студентка(из зала) - Но неужели и крокодил совершенно пустой?

Иван Матвеевич - Совершенно. И подобное пустопорожнее устройство крокодила совершенно согласно с естественными науками. Какое основное свойство крокодилово? Ответ ясен: глотать людей. Как же достигнуть устройство крокодила, чтоб он глотал людей? Ответ еще яснее: устроив его пустым. Давно уже решено физикой, что природа не терпит пустоты. Подобно сему и внутренность крокодилова должна именно быть пустою, чтоб не терпеть пустоты, а, следственно, беспрерывно глотать и наполняться всем, что только есть под рукою. Не так в устройстве человеческом: чем пустее, например, голова человеческая, тем менее она ощущает жажды наполниться, и это единственное исключение из общего правила. Все это мне теперь ясно, как день, все это я постиг собственным умом и опытом, находясь, так сказать, в недрах природы и прислушиваясь к биению пульса ее. На сим позвольте мне, так сказать, раскланяться.

Гром аплодисментов. В крокодила летят цветы. Один из букетов крокодил проглатывает.

Иван Матвеевич - Благодарю. Благодарю за цветы, за замечательный прием. К сожалению, я должен бежать на встречу со мной в институте словестности. Еще раз благодарю.

Ящих с крокодилом уносят. Аплодисменты.

Малюсенький, т.е. в натуральную величину носа, Нос-Ленин толкает речь, со всеми своими характерными жестами, стоя на том ровном месте, где ему должно постоянно находиться и служить, без всяких лишних ужимок как и положено всякому носу, единственно нюхательным, сморкательным и дыхательным задачам.

Ковалев в ужасе, с криком просыпается. Пытается смахнуть негодяя-Ленина с себя рукой и больно ударяет себя по носу, взвизгнув от боли. Ничего не понимая, хватается за больное место и обнаруживает, что это его нос появился на своем обычном месте.

Ковалев -Ой! Нос! Нос! (босиком, в исподнем дернул по комнате трепака) - Нос! Нос! .... Иван! Иван!!!

Входит заспаный Иван.

Ковалев - А посмотри, Иван, кажется, у меня на носу как будто прыщик...

Иван - Ничего-с, никакого прыщика: нос чистый!

Ковалев подхватывает Ивана и кружит в безумном танце.

Ковалев - Чистый нос! Чистый нос! ...Молодец Иван!... Пошел вон.

Иван уходит. Ковалев любуется на себя в зеркало.

Ковалев - Хорош, черт побери!

Иван Матвеевич - ...впрочем, учение об образовании одного слова из другого - наука этимология согласна со мною, ибо самое название крокодил означает прожорливость. Крокодил, Crocodillo, - есть слово, очевидно, итальянское, современное, может быть, древним фараонам египетским и, очевидно, происходящее от французского корня: croquer, что означает съесть, скушать и вообще употребить в пищу.

Иван Матвеевич - Жизненно необходимо изменить таможенный тариф и поощрять привоз английского сукна, которое крепче, а следственно, и дольше будет сопротивляться природе, в случае если попадешь в крокодила. Я сопротивляюсь переварению меня всею моею волею, ибо понятно, что не хочу обратиться в то, во что обращается какой-нибудь картофель, блины или телятина, так как это было бы слишком для меня унизительно. Но боюсь одного: в какой-то срок сукно сюртука моего, к несчастью русского изделия, может истлеть, и тогда я, оставшись без одежды, несмотря на все мое негодование, начну, пожалуй, и перевариваться. Уже по одной этой причине импорт английского сукна в Россию есть задача наиважнейшая для нашей торговой политики.

Иван Матвеевич - Господа бизнесмены, а почему бы не акклиматизировать крокодила у нас в России!? Если невская вода слишком холодна для сих интересных чужестранцев, то в столице имеются пруды, а за городом речки и озера. Почему бы, например, не развести крокодилов в Парголове или в Павловске, в Москве же в Пресненских прудах и в Чистых? Доставляя приятную и здоровую пищу нашим утонченным гастрономам, они в то же время могли бы увеселять гуляющих на сих прудах дам и поучать собою детей естественной истории. Из крокодиловой кожи можно бы было приготовлять футляры, чемоданы, папиросочницы, бумажники и огромное множество других полезных продуктов.

Оратор - Нам нужна промышленность, промышленности у нас мало. Надо ее родить. Надо капиталы родить, значит, среднее сословие, так называемую буржуазию, надо родить. А так как нет у нас капиталов, значит надо их из-за границы привлечь. Надо, во-первых, дать ход иностранным компаниям для скупки по участкам наших земель, как везде утверждено теперь за границей. Надо, чтоб иностранные компании скупили по возможности всю нашу землю по частям, а потом дробить, дробить, дробить как можно в мелкие участки, а потом продавать в личную собственность. Да и не продавать, а просто арендовать. Когда вся земля будет у привлеченных иностранных компаний в руках, тогда можно какую угодно цену за аренду назначить. Стало быть, мужик будет работать уже втрое, из одного насущного хлеба, и его можно когда угодно согнать. А теперь что ему! Знает, что с голоду не помрет, ну и ленится, и пьянствует. А меж тем к нам и деньги привлекутся, и капиталы заведутся, и буржуазия пойдет. Вон и английская политическая и литературная газета "Теймс", разбирая наши финансы, отзывалась намедни, что потому и не растут наши финансы, что среднего сословия нет у нас, пролетариев услужливых нет, а кошелей больших предостаточно ...

Голос депутата из зала - А при чем тут чиновник в крокодиле, которого мы собрались обсуждать?

Оратор - Так ведь я к тому и клоню. Сами же мы вот хлопочем о привлечении иностранных капиталов в отечество, а вот посудите: едва только капитал привлеченного немецкого крокодильщика удвоился через этого самого чиновника, а мы, чем бы протежировать иностранного собственника, напротив, стараемся самому-то основному капиталу брюхо вспороть. Ну, сообразно ли это? По-моему, этим самым чиновником, уважаемым Иваном Матвеевичем, мы должны гордиться! Он - несомненно, истинный русский патриот и собою ценность иностранного крокодила удвоил, а пожалуй, еще и утроил. Это для привлечения надобно. Удалось одному немцу, смотришь, и другой с крокодилом приедет, а третий уж двух и трех зараз привезет, а около них капиталы группируются. Надобно поощрять..

Депутат из зала - Но вы требуете почти неестественного самопожертвования от простых чиновников!

Оратор - Ну, а вы, вот вы лично, вы разве не готовы на самопожертвование ради России?

Депутат - Ну, я, допустим, готов. Я все-таки депутат.

Другой депутат (предыдущему депутату) - Здесь каждый из нас готов. И не надо нам тут перед нами демонстрировать героизм! И я бы сам без колебаний лег на место русского патриота Ивана Матвеевича в чрево монстра, если бы это было технически выполнимо. И каждый из нас бы лег сам. Мы никто в этом сами не сомневаемся. И народ, который нас сам избрал, в этом не сомневается. И не надо нам тут демонстрировать!...

Депутат - А вы меня не затыкайте!

Другой депутат - А я тебя и не затыкаю! Ты сам заткнешься!

Депутат - Я не заткнусь!

Другой депутат (быстро приближаясь к Депутату) - Нет, заткнешься!

Депутат - Никогда не заткнусь!

Другой депутат - Да сейчас заткнешься!

Драка. Третий депутат пытается разнять дерущихся выплескивая на них воду из стакана, снова наполняя его водой из графина и снова выплескивая. Присоединился четвертый депутат со своим стаканом и своим графином. Бежит специальный думский пожарный с брансбойтом, поливая на всякий случай во все стороны.

Из-за двери боязливо выглядывает голова цирюльника Ивана Яковлевича.

Иван Яколевич - Господин майор, сегодня среда-с, бриться изволите-с?

Ковалев - Изволю-с! Говори вперед: чисты руки?

Иван Яковлевич - Чисты.

Ковалев - Врешь!

Иван Яковлевич - Ей-богу-с, чисты, судырь.

Ковалев - Ну, смотри же.

Ковалев садится. Иван Яковлевич закрывает его салфеткою и в одно мгновение с помощью кисточки покрывает щеки майора мыльным кремом

Иван Яковлевич (сам себе, глядя на нос Ковалева) - Вишь ты!

Перегибает голову Ковалева на другую сторону и смотрит на нос сбоку.

Иван Яковлевич - Вона! Эк его, право, как подумаешь.

Долго смотрит на нос. Острожно, с бережливостью приподнимает два пальца чтобы поймать кончик носа Ковалева.

Ковалев (резко) -Ну, ну, ну, смотри!

Иван Яковлевич резко опускает руки по швам.

Иван Яковлевич (смущенно и нерешительно) - Продолжать-с?

Ковалев - Продолжай. Но смотри у меня!

Иван Яковлевич, избегая прикасаться к носу, приспосабливается, упираясь большим пальцем в щеку и нижнюю десну Ковалева. Начинает брить.

Министры в ожидании государя. Появляется Государь. Он безбород, худощав, говорит тенорком, в партикулярном костюме с галстуком, на голове корона.

Государь - Здравствуйте, господа министры (осматривается). А почему я не вижу премьер-министра?

Премьер-министр - Я здесь, государь!

Государь - То, что вы здесь, я вижу. Я спрашиваю, где премьер-министр?

Премьер-министр - Так я и есть за него. Вы меня на прошлой неделе им назначили, государь.

Государь - Странно. Не помню. А где предыдущий?

Премьер-министр - На отдыхе, государь... То есть... сбежал. За границу.

Государь - Почему сбежал?

Премьер министр - Так ведь на него дело завели. Не чист на руку оказался, государь.

Государь - Но он хотя бы был не слаб на голову. Вы уходите в отставку. Советую тоже ехать за границу. Господа, позвольте представить вам нового премьер-министра. У него, смею вас уверить, нет проблем ни с головой, ни с руками.

В зал вносят крокодила.

В окно глазеет целая толпа любопытных из разных эпох. Ажиотаж и давка. Группа из петербургских новостей ведет телесъемку.

Женщина с ребенком - Дайте же ребенку поглядеть. Посмотри, Коленька, какой лилипутик. Будешь плохо кушать, таким же станешь и тебя в окошко выставят.

Коленька расплакался.

Чиновник (Ковалеву, стоящему в толпе)- Майор, а я с ним очень даже близкий приятель! Это Саранин! Надворный советник из нашего департамента! (стуча в окно) Саранин! Эй, Саранин!

Ковалев (периодически щупает себя за нос) - Ну надо! Бывают же феномены такие фантастические! Никогда бы не поверил.

Чиновник (продолжая стучать) - Саранин! Ух ты, какие мы гордые стали, моську воротит! Саранин!

Директор департамента Саранина - А ну, прекратите стучать, Бердолин!

Бердолин - Ой, здравстуйте, господин директор. Извиняюсь. Больше никогда не буду.

Джентльмен - Мадам, не толкайте меня, в конце концов.

Баба - А что ты пихашься своей задницей! Всем же хочется поглядеть! Не только тебе!

Иван Яковлевич, цирюльник - А вот как же интересно такого малявочку стричь-то?!

Прасковья Осиповна, жена Ивана Яковлевича - Да уж тебе не доверят, это точно. Ты ему еще голову отстрижешь.

Ковалев обернулся, услышав знакомый голос.

Иван Яковлевич (увидев Ковалева) - Здравствуйте, Ваше превосходительство, господин майор, завтра утречком у вас, как обещал-с.

Майор благосклонно кивает.

Ковалев - Только руки одеколоном помой, а то они у тебя вечно воняют.

Иван Яковлевич - Отчего ж бы им вонять, ваше превосходительство?

Ковалев - Не знаю, братец, только воняют.

Обер - (призывно и ласково) Платоша-а! Платоша-а!

Ковалев (смутившись) Честь имею... честь имею... (затерся в толпу)

К центральному входу фирмы Стригаль и К° подъезжает шикарный экипаж. Водитель открывает пассажирскую дверь. Выходит одетая по последней петербургской моде пышная гранд-дама в бриллиантах. Это Аглая Никифоровна. К ней подобострастно бросаются служащие. Аглая важно шествует мимо толпы в помещение фирмы

Торжественно и подобострастно служащие вводят Аглаю. Навстречу идет сам хозяина салона господин Стригаль.

Стригаль - Аглая Никифоровна, Вы все расцветаете. Прошу записать меня в число ваших восторженных поклонников.

Аглая - Пьер Петрович, не смущайте меня. Я даже вся покраснела.

Стригаль - Таким красавицам, как вы, легкое покраснение только к лицу (пальчиком дал кому-то знак).

Тут же появился поднос с бутылкой вина, двумя бокалами и вазой, наполненной разнообразными фруктами.

Стригаль - Аглая Никифоровна, позвольте пригубить с Вами по бокальчику божоле. Прекрасное вино. Выписано прямо из Парижа. Для меня каждое ваше появление здесь всегда праздник.

Аглая (кокетничая) - Пьер Петрович, я с утра не пью же.

Стригаль - А это именно утреннее вино. Его пьют в Париже только по утрам. А мы с Вами, напротив, припозднились, поскольку уже час пополудню.

Аглая - Ну, что ж уговорили, коварный обольститель.

Стригаль - Фруктики, Аглая Никифоровна, особо рекомендую к божоле ананасик.

Аглая - О, я обожаю ананасики.

Стригаль - Аглая Никифоровна, а у меня к вам нижайшая просьба.

Аглая (поедая ананасные дольки) - Какая просьба, Пьер Петрович?

Стригаль - Видите ли, прелестнейшая Аглая Никифоровна, наш салон, к стыду своему, несколько обижает прекрасную половину нашей клиентуры, пренебрегая рекламой новейших модный изделий для дам-с. Я бы хотел соиспросить вашего благодушнейшего разрешение на использование господина Саранина в качестве женской, так сказать, демонстрации.

Аглая - Как это? Он же вроде как мужчина.

Стригаль - А кто это разглядит? Мы сделаем паричок-с, подставим грудки, подкрасим его где надо, вот вам и дама.

Аглая расхихикалась.

Аглая - Действительно, там уже ничего разглядеть невозможно.

Стригаль (подхихикивая Аглае) - Будем чередовать: день - дама, день - кавалер.

Оба заливаются. Аглая вдруг посеръезнела.

Аглая - И что, за те же деньги?

Стригаль - Мудрый вопрос, Аглая Никифоровна. По женским дням будет десятипроцентная надбавочка.

Аглая - Двадцать!

Стригаль - Аглая Никифоровно, поверьте, десять процентов - это приличная сумма.

Аглая - Двадцать!

Стригаль - Ну, хорошо, согласен. Пятнадцать.

Аглая - А почему вы с публики деньги за просмотр не берете? Чего они даром-то глазеют!

Стригаль задумался. Ему эта мысль почему-то до сих пор в голову не приходила.

Стригаль - Мудрая мысль, Аглая Никифоровна. Мысль мудрая. Мы сегодня же обсудим. Итак, договорились, пятнадцать...

Аглая - Тридцать.

Стригаль - Аглая Никифоровна, помилуйте, как же...

Аглая - Я деловая женцина. У меня есть, между прочим, другие выгодные предложения, а я всем отказываю ради вас. Тридцать, я сказала. И завтра же начинайте платную демонстрацию. Хватит деньги на ветер бросать. А сейчас, извините, Пьер Петрович... можно мне еще бокальчик?

Не дожидаясь, сама себе наливает и выпивает залпом.

- Завтра в это же время буду у вас, Пьер Петрович. А сейчас мне нужно навестить Саранина. Вы просто душка, Пьер Петрович! (посылает ему воздушный поцелуй)

Аглая направляется к окну Саранина. Саранин уже, собстенно, стал Мальчиком-с-Пальчиком. Он, возмущенный, бегает по витрине, грозит Аглае кулачком, топает ножками, разбрасывает миниатурные стульчики, перевернул миниатурный столик, срывает миниатюрные картинки в золоченых рамочках, - вообщем, портит уникальные миниатюрные покои. Попытался сделать что-то со своим орденом Святой Анны, который также привешен на стеночку, но ничего с ним не смог сделать, поскольку не хватило сил. Голосок его напоминает комариный писк и разобрать слова практически уже невозможно.

Аглая (грозя ему пальцем) - А ну, прекрати буянничать. Прекрати сказала, а то я тебя прутиком выпорю!

Саранин показывает ей неприличный жест.

Аглая - А я сказала будешь. Завтра же будет женский день, понятно?!

Подходит служащий. В руках у него миниатюрное платице и паричок.

Аглая - Вот тебе и платице принесли. Посмотри, какое красивенькое. А вот и паричок... Ну-ка, давай померим паричок-то.

Пытается поймать рукой Саранина, но тот никак не дается.

Аглая - А ну прекрати носиться!... Прекрати, я сказала! Все равно же поймаю, черт бы тебя побрал!

Вдруг Саранин действительно прекратил носиться, замер на месте и на глазах начал уменьшаться.

Аглая - Ой, что делает! А ну прекрати! Хватит! Ты что делаешь, подлец неблагодарный?!

Саранин уменьшился до размера крупинки и спрятался между створками окна.

Аглая - Нет, не уйдешь. Улизнуть захотел?! Я видела, куда ты спрятался! А ну, выходи сейчас же! Выходи, я сказала! Ах, не хочешь?! Я же видела, что ты в щелку забился.

И в это самое время в стекло витрины влетает, перемахнув через толпу, автомобильное колесо. Витрина разлетается вдребезги. На шум выскакивает господин Стригаль.

Стригаль - Кто?!... Что?!... Что это?!

Через толпу пробираются два совершенно выбившихся из сил русских мужика во всем зимнем.

Ваня - Дак это колесо, вот.

Стригаль - Какое, к черту, колесо!?

Гриня - Дак наше.

Стригаль - Ах, ваше? Держите их ! Полиция! Полиция! Вы мне за все заплатите, оборванцы, бомжи проклятые!

Полиция тут же появляется. Мужиков скручивают и увозят в кутузку. Аглая вдруг осознала безвозвратную потерю супруга.

Аглая (причитая) - Да что ж ты со мной сделал! Да на кого ж ты меня покинул! Да что ж я теперь без тебя, мерзавец, буду делать! Ой-ёй-ёй, горе-то какое!

И тут зазвучала трагическая музыка. Мимо фирмы Стригаль и К° по Невскому медленно и торжественно движется похоронная процессия. Впереди гроба - военный духовой оркестр. Множество официальных лиц. Родные и близкие, т.е. скорбящая неутешная вдова Елена Ивановна и не менее скорбящий и неутешный друг семьи Семен Семенович. У всех скорбящих к носам приложены платки. Даже у музыкантов (разумеется, если это позволяет инструмент).

1-й Голос - Ой, гляньте, это же крокодилу хоронят!

2-й голос - Ну-ка, помолчи, дурак! Договоришься!

3-й голос - Как хоронят!? Уже!? Его ж третьего дня как назначили.

4-й голос - Да-а-а... не повезло бедняге...и разгуляться-то не успел...

Рассказчик (здесь же в толпе) - Расслабился. Успокоился на радостях да заснул - его и переварило. Сюртук-то на нем из российского сукна был.

3-й голос - А в каком виде, интересно, его хоронят?

Рассказчик - А вот именно в таком виде и хоронят. В переваренном. Разве не чувствуете? (прикрывает нос платком).

Все в толпе чем-либо прикрывают носы. Безмолвие.

Рассказчик - А славное место - Петербург. Веселое. Непредсказуемое. (громкий плач ребенка) Истории такие вот разные. Правда, много в них неправдоподобного. Цыц! Тихо! (плач продолжается) Я что тебе сказал. Замолчи! Видишь, папа с людьми разговаривает?!... Да... К чему такие истории!? Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых... но и во-вторых тоже нет пользы... И потом вы же все люди порядочные. Вас это... (вопли ребенка) Я тебя выпорю!...Ты замолчишь или нет!?

Ребенок - Сам молчи! Надоел!

Рассказчик - Ну, все! Теперь точно выпорю!

Бабуся с носом картошкой (резко появилась в кадре) Я тебе выпорю! Я тебе так выпорю, что бабку родную не узнаешь! Совсем сдурел, не понимаешь, что у ребенка рожки прорезываются?! (чертенку) Успокойся мой маленький, скоро пройдет. Иди к бабушке на ручки, рогатенький мой! Сейчас в Летний сад пойдем гулять, там дедушка Крылов чугунный …

Вопль - А-а-а!....!!!

Мимо чертовой семейки проносится обезумевший майор Ковалев. Опять без носа!

2-й вопль - А-а-а!...!!!

Мимо в панике пробегает интеллигентный гражданин начала 60-х прошедшего столетия. Тоже без носа!

Рассказчик (он же - черт) - Не понял! (недоуменно покосился на свою бабку).

Бабка пожимает плечами.

3-й вопль (женский, на очень высокой ноте) - А-а-а!!!...!!!

Это завизжала крепенькая, грудастая дамочка, - наша современница. Также без носа.

Черт и чертова бабка разом посмотрели на чертенка.

Чертенок опустил ангельские глазки и принялся что-то ковырять копытцем в трещинке тротуара.

© O. Popkov

back

top