ЛЮБОВЬ КИСЕЛЕВА

ЖУКОВСКИЙ - ПРЕПОДАВАТЕЛЬ
РУССКОГО ЯЗЫКА

(начало "царской педагогики")

Педагогическая карьера Жуковского знала четыре этапа: 1) конец 1800-х гг. - домашний учитель племянниц Маши и Саши Протасовых; 2) 1817-1825 гг. - учитель русского языка великой княгини Александры Федоровны; 3) 1826-1841 - наставник наследника престола великого князя Александра Николаевича и других детей императорской семьи; 4) конец 1840-х гг. - учитель собственных детей Александры и Павла Жуковских.

Об успехах поэта на педагогическом поприще существуют весьма противоречивые отзывы. Безусловной удачей признана деятельность по обучению племянниц. За труд по воспитанию наследника Жуковский получил многие награды, во всех официальных биографиях Александра II заслуги поэта в даровании России царя-освободителя всячески превозносились(1). Сам Александр Николаевич, насколько можно судить по его письмам к Жуковскому, сердечно относился к своему наставнику. Однако со стороны императора Николая воспитательная политика Жуковского часто вызывала нарекания, да и сам поэт испытывал подчас горькое разочарование в своем воспитаннике(2).

Что касается поздних педагогических опытов Жуковского, то сам он оценивал их очень высоко и даже считал необходимым заняться пропагандой своей методики с целью последующего ее внедрения в практику начального обучения чтению и т.п. Правда, эта идея не нашла особого продолжения.

Пожалуй, наименее ясен эпизод с преподаванием русского языка великой княгине Александре Федоровне. Если судить по ее признанию в мемуарах, писавшихся в 1840-х гг., т.е. еще при жизни Жуковского, деятельность эта была не слишком результативной:

Русский язык я постигала плохо, и, несмотря на мое страстное желание изучить его, он оказывался настолько трудным, что я в продолжение многих лет не имела духу произносить на нем цельных фраз(3).

Достаточно однозначно эти слова подтверждает любопытнейший документ 1826 г., сохранившийся в архиве Жуковского: "Подбор фраз для произнесения имп.[ератрицей> Александрой Федоровной перед духовенством, дворянством и купечеством при посещении ею Москвы". Это - трогательный образец спичрайтерства XIX в. - маленькая изящная книжечка карманного формата, куда рукою Жуковского старательно вписаны фразы, с переводом отдельных слов на французский, и в каждом слове проставлены ударения(4). Понятно, что человек, который по этой шпаргалке должен был беседовать, не был тверд в русском языке (к самому тексту мы вернемся чуть ниже).

Возникает вполне естественный вопрос - кто же виноват в таком неуспехе? Получается, что почти за восемь лет занятий Жуковский так и не сумел выучить свою царственную ученицу русскому языку. Александра Федоровна объясняет все поэтической натурой своего учителя:

В учителя мне был дан Василий Андреевич Жуковский, в то время уже известный поэт, но человек слишком поэтичный, чтобы оказаться хорошим учителем. Вместо того, чтобы корпеть над изучением грамматики, какое-нибудь отдельное слово рождало идею, идея заставляла искать поэму, а поэма служила предметом для беседы; таким образом проходили уроки(5).

В гораздо более резкой форме матери вторит великая княжна Ольга Николаевна, рассуждая по-своему о роли Жуковского-наставника цесаревича:

Что касается Жуковского [...]: благие намерения, планы, далекие цели, системы, много слов и отвлеченных рассуждений. Он был поэт и следовал идеалам. Слава создателя плана воспитателя императорского наследника досталась ему не по праву. Меня охватывал ужас, когда он входил во время урока и задавал мне один из своих вопросов [...]. Я охотно оставляю ему прелесть чистой души, поэтическое воображение, дружелюбное и человечное расположение духа и трогательную веру. Но в детях он ничего не понимал. [...] Благодаря хорошим профессорам и практическому складу ума Мердера рапсодические опыты Жуковского не причинили вреда(6).

Здесь вообще получается, что воспитание наследника совершилось не благодаря, а вопреки Жуковскому.

Если отвлечься от эмоций (хотя они весьма интересны, красноречивы и с неожиданной стороны раскрывают отношение женской половины двора к поэту) и попытаться проанализировать суть претензий к "слишком поэтичному" методу Жуковскому, то они сводятся к следующему:

1) он не обращал внимания на грамматику, т.е. на педагогическую "прозу";

2) у него не было системы, его уроки сводились к импровизации;

3) он не учитывал адресата своих занятий.

Конечно, мы лишены возможности проникнуть в классную комнату и подслушать или подсмотреть, как проходили уроки Жуковского (по условиям контракта он должен был заниматься с Александрой Федоровной по часу в день, что, впрочем, редко исполнялось). Но мы располагаем большим количеством материалов, которые раскрывают нам систему преподавания, принятую Жуковским, а также характер его подготовки к занятиям. В основном, это черновые материалы, хранящиеся в архиве поэта и часто трудно поддающиеся расшифровке, как все его черновики(7). Эти материалы и легли в основу настоящей работы.

Любой правильно организованный педагогический процесс всегда начинается с формулировки целей и задач обучения. От этого зависит концепция, стратегия, методы и, следовательно, и результаты. Поэтому мы хотели бы рассмотреть преподавание русского языка великой княгине Александре Федоровне как педагогический проект: попробуем понять цели, которые преследовал двор, с одной стороны, и педагог - с другой.

Начнем с первого. Как известно, первоначально должность преподавателя русского языка была предложена Григорию Андреевичу Глинке. В этом был резон: Глинка уже успел побывать в должности профессора русского языка и словесности Дерптского университета, а также "кавалером" при великих князьях Николае и Михаиле и преподавателем русского языка императрицы Елизаветы Алексеевны. Глинка не смог принять на себя новую должность и предложил ее Жуковскому - об этом мы узнаем из письма поэта к А. И. Тургеневу от 25.04.1817 г.(8) Однако, разумеется, здесь мало было желания или согласия Жуковского, нужна была высочайшая санкция, и она последовала.

Использование русских поэтов в качестве царских наставников не было новостью и, видимо, входило в общую стратегию создания союза двора и писателей (примеров тут достаточно). Но прежде это касалось мужской половины царской семьи и особенно будущего Александра I - одним из его учителей был, как известно, М. Н. Муравьев. С женской половиной было несколько иначе.

Будущей Екатерине II русский язык преподавал известный ученый и педагог Василий Евдокимович Адодуров (он был одним из трех педагогов, назначенных к невесте Петра Федоровича - наряду с законоучителем и учителем танцев!). Екатерина навсегда сохранила высокое мнение о нравственных качествах Адодурова, что же касается преподавания, то здесь ее свидетельство лаконично:

Чтобы сделать более быстрые успехи в русском языке, я вставала ночью с постели и, пока все спали, заучивала наизусть тетради, которые оставлял мне Ададуров(9).

Известно, что Екатерина русский язык выучила и, хотя не достигла в нем совершенства, все же стала русской писательницей. От обеих своих невесток - великой княгини Натальи Алексеевны (первой жены Павла) и от второй - Марии Федоровны Екатерина неукоснительно требовала изучения русского языка. Немецкая принцесса, став русской великой княгиней, обязана была говорить по-русски уже хотя бы для того, чтобы публично произнести Символ веры при переходе в православие (то, что Символ - церковно-славянский, разницы не составляло). Однако в выборе педагога для Марии Федоровны Екатерина, видимо, не очень раздумывала: сватовство было скоропалительным. Подготовить Софию-Доротею Виртембергскую к церемонии должен был сотрудник кабинета императрицы статский советник Пастухов. Сама Екатерина писала об этом Гримму не без легкого цинизма:

Я не знаю, сколько времени понадобится принцессе, чтобы толково и правильно прочесть по-русски свое исповедание веры, но чем скорее это будет сделано, тем лучше. С целью ускорить все это, г. Пастухов отправлен в Мемель, чтобы дорогою учить принцессу азбуке и исповеданию веры. Убеждение придет после. Вы видите отсюда, что мы осторожны и предусмотрительны и что обращение и исповедание веры следуют по почте(10).

За 52 года, которые Мария Федоровна провела в России, русский язык она, конечно, освоила, покровительствовала русской литературе и русским писателям, но все же естественным языком ее общения был французский или же немецкий. Русский двор говорил, в основном, по-французски, несмотря на штрафы за французскую речь, заведенные при Екатерине II. Насколько можно судить, степень владения русским языком Марии Федоровны или потом Елизаветы Алексеевны не очень заботила их окружение.

Однако уже обучение Елизаветы Алексеевны проходило несколько иным образом, впрочем, скорее благодаря исключительным качествам этой незаурядной личности. Педагогические материалы, которые она тщательно сохранила, показывают, что она проходила обучение дважды - первый раз сразу по приезде в Россию в 1793 г., под руководством М. Н. Муравьева(11) (связь педагогики Жуковского с педагогикой Муравьева будет нуждаться в самом пристальном изучении). Второй раз - в 1810-1813 гг., будучи царствующей императрицей, и, конечно же, по доброй воле и собственной инициативе.

Этот второй курс, о котором, насколько нам известно, никто не упоминает, представляет особенный интерес. Архивный документ, хранящийся в ГАРФ'е, плохо описан, и листы в деле перепутаны, что затрудняет идентификацию материалов. Он имеет два заглавия: "Записки по русской грамматике и словесности (Курс, пройденный императрицей Елисаветою Алексеевною в 1793 и 1810-1813 г.) Краткий обзор одного из преподавателей развития русского языка. 1793. 1810-1813" и второе, на следующем листе: "Записки по русской грамматике и Словесности (Курс пройденный Императрицею Елисаветою Алексеевною под руководством Гг. Муравьева в 1793 г. и Левицкаго и Глинки с 1810 по 1813 гг.)"(12). Здесь имеет место ошибка в имени педагога - второе имя следует исправить на "Язвицкий", что подтверждается записью рукой самой Елизаветы Алексеевны: "Partie de mes Etudes de Langue Russe avec Язвицкий depuis 1810 - jusque en 1812"(13). Имеется и второй заголовок ее рукой: "Mes etudes de Langues Russe avec Mr. Glinka <...> 1813"(14).

Видимо, большая часть занятий проходила именно с Николаем Язвицким, учителем Санкт-Петербургской губернской гимназии и членом "Беседы любителей русского слова". Так, на л. 152 приводится заглавие книги Язвицкого "Механизм, или Стопосложение Российскаго Стихотворства"(15) и далее следует текст этого пособия (предстоит установить, есть ли разночтения с печатной версией). Не исключено, что "Курс Российской Словесности", начинающийся на л. 93, представляет собой извлечения из другой книги Язвицкого, дополняющей и развивающей "Механизм" - "Введение в науку стихотворства…". Книга посвящена императрице:

Царица! Ангел воплощенный,
Друг Истины и честь людей!
Прости - восторгом увлеченный
Сокрыть не мог в душе моей
Тех чувств, что все к Тебе питают:
Тебя безсмертной почитают
По благости, уму, делам!
Но мы когда богов сретаем
Пред ними жертвы повергаем;
А я, мой труд к Твоим стопам(16).

В своем трогательном обращении "писатель неизвестный в мире", как называет себя Язвицкий, ничем не выдает своей личной причастности к царственному адресату, но характерно, что здесь уже формируется поэтический образ Елизаветы, весьма близкий к закрепленному потом в стихах Жуковского и Пушкина - конечно, уже на другом поэтическом уровне.

В названном "Введении в науку стихотворства…" дан весьма подробный очерк истории русской поэзии с многочисленными и обширными примерами. Следующий раздел - это "Введение во всеобщую или Философскую Грамматику", которое также, без сомнения, написано Язвицким(17). Еще предстоит выяснить, что в этих материалах принадлежит Г. А. Глинке - возможно, "План для курса Российской словесности", "Краткая История Российской Словесности".

На данном этапе мы можем с уверенностью утверждать только то, что императрица Елизавета Алексеевна прошла русскую словесность в объеме углубленного гимназического или даже тогдашнего университетского курса, а также то, что она стремилась по-настоящему узнать страну, ставшую ее второй родиной (о чем свидетельствует пройденный ею в те же годы курс статистики)(18). Письменным русским языком она владела хорошо, что демонстрируют ее переводы и записи, хранящиеся в том же деле(19).

Полагаем, что свой второй - можно сказать, беспрецедентный - курс обучения царствующая императрица начала не только под влиянием грустных личных обстоятельств (фактический разрыв с мужем, смерть возлюбленного), но и под воздействием патриотического подъема в русском обществе в эпоху 1812 г. И все же решение усовершенствоваться в русском языке и подробно изучить русскую литературу было ее личным решением, а не придворной политикой.

Принцесса Шарлотта, будущая Александра Федоровна, приехала в Россию в новой обстановке: только что отгремели наполеоновские войны, и теперь национально-патриотический подъем уже отчетливо требовал изменения статуса национального языка, в том числе и при дворе(20). Еще К. К. Зейдлиц со знанием дела указывал на актуальный контекст, окружавший занятия Жуковского с Александрой Федоровной: перевод с французского дипломатических документов, порученный императором Блудову с целью создания русского дипломатического языка; перевод Библии на русский язык(21) (вызвавший потом такую бурю полемики). Зейдлиц проницательно связал и приверженность Александры Федоровны к родному немецкому языку и литературе, вывезенные ею из Германии, с общеевропейским вниманием к национальным культурам.

Как мы можем предположить, вопрос о занятиях русским языком с Александрой Федоровной изначально был поставлен гораздо более основательно, чем с ее предшественницами. Судя по тому, что уроки продолжались еще в конце 1824 г. и на них присутствовала Мария Федоровна(22), им, действительно, придавалось серьезное значение. После рождения в великокняжеской семье наследника Александра Николаевича, когда для Александра I решился вопрос о передаче престола брату Николаю, обучение русскому языку становится частью формирования образа будущей русской императрицы и, таким образом, еще более важным пунктом официальной программы идеологического строительства.

О том, как понимал свою должность Жуковский, мы можем судить по его достаточно пространным высказываниям в дневнике и в письмах к А. И. Тургеневу. Рассуждая о том, следует ли ему принимать должность, поэт исходил, в первую очередь, из своих интересов, причем не только чисто материальных (5000 рублей жалованья и дворцовая квартира), но и творческих. Характерно, что преподавание языка он изначально не отделял от занятий словесностью и - от писательского труда. В должности учителя он собирался заниматься своим любимым делом - т.е. собственным творчеством, причем делать это в обществе образованной женщины, иначе говоря, в атмосфере, с его точки зрения, наиболее благоприятной для его музы:

Работа же по должности будет в связи с моими прочими занятиями и вместо того, чтобы им препятствовать, может им способствовать. [...] Иметь в таком занятии (и в любимом занятии) товарищем образованную женщину должно быть наслаждением, а не неволею. Сверх того и потому уже эта должность для меня выгодна, что она должность [...]. Надобно только, чтобы обязанность не была для меня рабством и не привязывала меня к чему-нибудь мне несвойственному. В настоящем случае, кажется, этого быть не может. Напротив, здесь много пищи для энтузиазма, для авторского таланта (Письма. С. 178. Выделено нами. - Л. К.).

Таким образом, ни об идеологической составляющей, ни о высокой миссии пока речи не идет. Однако как только мы познакомимся с первыми подготовительными тетрадями Жуковского, то окажется, что уже с первых уроков идеология и цели государственного строительства должны были, по замыслу поэта, вторгнуться в его занятия с царственной ученицей.

Заглянем в тетрадь, озаглавленную "Обыкновенные фразы". Как нам представляется, она составлялась еще до начала занятий: видимо, Жуковский предполагал, что его уроки начнутся в Петербурге, тогда как реально они начались в Москве, куда великокняжеская чета приехала в конце сентября 1817 г., почти через три месяца после свадьбы. Составленный поэтом текст должен был дать Александре Федоровне опору и для светского диалога, и для официального представительства. Он явно предназначен для заучивания наизусть, о чем прямо говорится - и это входит в стратегию Жуковского. Мы видим, как он опытной рукой начинает конструировать и выстраивать ситуации общения великой княгини с ее новыми соотечественниками, заботясь, чтобы при этом сохранялось впечатление искренности и даже непринужденности. Александра Федоровна должна была, по его плану, не только уверять собеседников в том, что она любит Россию, привержена к вере и мечтает изучить русский язык, но и честно признаваться в том, что в действительности еще не говорит по-русски:

Перед нами типичный учебный текст: ситуативные коммуникативные упражнения, основы которых составляют диалоги с достаточно развернутыми монологическими высказываниями. Но в них сразу программируется и "воспитательное" воздействие, формирование определенного мировоззрения: любовь к России, убеждение в том, что Россия - европейская страна, но со своей особой историей (ср. противопоставление Петербурга и Москвы), что царское семейство - образец семейных добродетелей. В дальнейшем московская тема получит интенсивное развитие: Москва как русский город, как колыбель русской истории и русской славы, как родина будущего царя.

Когда начались уроки с Жуковским, великая княгиня была уже беременна, и рождение ребенка в великокняжеской семье именно в Москве было продуманным "сценарием власти". Поэт подхватил этот сюжет и настойчиво развивал как в стихах ("Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение в.кн. Александра Николаевича. Послание"), так и в тексте, который должен был стать "визитной карточкой" новой императрицы - в том самом "Подборе фраз для произнесения" 1826 г., упомянутом нами выше:

Он родился в Кремле; теперь узнает Москву и московский народ и будет любить их(24).

Перед нами четко выстроенный "стратегический текст" с ясной направленностью на конкретного адресата (духовенство, дворянство, купечество), а также с демонстрацией благоволения нового монарха к знаковым фигурам предшествующего царствования: архиепископу Филарету (Дроздову) и писателю и экс-министру И. И. Дмитриеву, беседа с которым позволяла удачно ввести еще более знаковое имя Н. М. Карамзина. Нам же это обстоятельство дает возможность уточнить время создания текста: об историографе говорится как о живом, хотя он скончался в Петербурге 22 мая 1826 г., а об императрице Елизавете, умершей 4 мая в Белеве, говорится как о покойной. Соответственно, текст составлялся Жуковским буквально накануне своего отъезда за границу 12 мая 1826 г., за три месяца до коронационных торжеств, во время которых нужно было произносить эту заготовку. В реальности именно эти фразы так и не были произнесены (потому-то беловой автограф и сохранился в архиве поэта). Успел ли Жуковский составить другую шпаргалку, которой Александра Федоровна смогла воспользоваться, мы не знаем, и вряд ли она существенно отличалась от этой. На наш взгляд, это обстоятельство не должно снижать интереса к данному документу, с одной стороны, раскрывающему установки Жуковского-педагога и, с другой, скромные результаты его педагогических усилий.

Александра Федоровна должна была, по плану Жуковского, продемонстрировать свой русский патриотизм, интерес к разным аспектам жизни государства (чего стоит вопрос о доходах приходского сельского священника), осведомленность в историографии (реплика об описании новгородских древностей митрополитом Евгением Болховитиновым) и в тонкостях писательской биографии и литературных новинках. Дмитриеву следовало польстить упоминанием места его рождения, и неважно, что место названо не совсем точно (реально поэт родился в имении близ Сызрани, но в такие тонкости вдаваться было невозможно), а также последних его сочинений. Любопытно звучит признание, вложенное Жуковским в уста своей ученицы: "Не могу судить об них сама, но я знаю что эти последния ваши произведения достойны первых". Комплимент довольно двусмысленный, он скорее мог напомнить Дмитриеву памятный отзыв Карамзина о сочинениях гр. Д. И. Хвостова. Кроме того, получается, что о первых сочинениях поэта Александра Федоровна могла судить сама, а о последних - нет. Здесь Жуковского подвело его всегдашнее стремление выдавать подготовленные высказывания за искреннюю импровизацию.

Особенно интересно организована и идеологически нагружена беседа с митрополитом Филаретом, хранителем тайного завещания Александра I в пользу Николая. Именно в разговоре с ним не обойдены вниманием события 14 декабря и сделан особый акцент на должности монарха: "тяжелый крест", "тяжелая участь", жизнь для отечества, уважение и любовь к своему народу, служение его пользе. Не менее существенно, что упомянуты и детали биографии самого Филарета, те "огорчения", которые он испытал в результате полемики вокруг деятельности "Библейского общества", одним из лидеров которого он был, и участия в переводе Священного Писания на русский язык, вызвавшего противодействие круга Шишкова и Фотия, но находившего в Жуковском горячего сторонника. В сценарии этой маленькой мизансцены уже как бы заложены намеки на тот высокий статус, который займет Филарет, и на те награды, которые он получит в связи с коронацией Николая: сан митрополита, белый клобук с крестом из драгоценных камней.

Однако было бы ошибкой полагать, что уроки Жуковского состояли из чтения и заучивания идеологически выверенных текстов. Напротив, такие факторы, как сюжетность, занимательность, остроумие и возможности для развития кругозора, весьма учитывались им при отборе текстов. Эта интенция была сформулирована поэтом вскоре после начала занятий с великой княгиней (запись в дневнике от 27 октября 1817 г.):

Я надеюсь со временем сделать уроки свои весьма интересными. Они будут не только со стороны языка ей полезны, но дадут пищу размышлению и подействуют благодетельным образом на сердце(25).

Он сам активно переводил подходящие для обучения Александры Федоровны тексты, используя такой проверенный и явно известный ученице источник, как "Детская библиотека" Кампе, а также разные пособия по изучению других иностранных языков, сборники анекдотов и мировую классику (например, "Мещанин во дворянстве" Мольера).

Приведем один из многих примеров такого рода вспомогательных текстов для чтения и перевода:

Один Разбойник, узнавши что Господин N. получивший две тысячи гиней, должен был выехать один из Лондона, дождался его на большой дороге. Государь мой, сказал он ему очень учтиво, у меня есть белый кролик; вы меня очень одолжите естьли его купите! - "На что мне твой кролик? Не куплю. Отвечал Путешественник". - Купите! прошу вас он стоит не дорого: 2 тысячи гиней! Деньги у вас в кармане. И разбойник показал пистолет. Это подействовало. Путешественник отдал свои гинеи, взял белаго кролика. Прошло шесть лет. Господин N. должен был увидеться в Лондоне с богатым Банкиром. - Входит в его контору и кто же этот Банкир? тот самый с которым он так неприятно познакомился на большой дороге. В шесть лет он нажил большое богатство и пользовался в обществе именем честнаго человека. Не могу ли переговорить с вами на едине в вашем кабинете сказал ему Г. N. Они вошли в кабинет. Вы меня забыли государь мой, но я вас помню, сказал Г. N. Банкиру. Ваш кролик здоров, и у него теперь много детей но ему очень хочется возвратиться ко старому своему господину. Не угодно ли вам будет его выкупить? Сказав это, Господин N. показал пистолет. - Ваше требование справедливо, ответил Банкир весьма хладнокровно, и вы напрасно показываете мне свой вексель. Деньги, которыя имел я удовольствие от вас получить принадлежат вам по праву. Я возвращу вам их сполна. Но я еще обязан вам заплатить и за воспитание моего кролика, которое продолжалось целых шесть лет. Примите эти деньги с моею благодарностию. И Господин N. получил не только свои две тысячи Гиней но и все проценты за шесть лет по расчету(26).

Однако просто забавные истории переплетаются у Жуковского с познавательными и назидательными, часто касаясь религиозной тематики, причем мысль о благодетельности веры сопровождается проповедью веротерпимости:

Давид Юм жил в Эдинбурге в новом городе, отделенном от стараго топким болотом - Через это болото сделан был мост; но Юм захотел однажды проитти [sic!] по тропинке, проложенной по самому болоту; он пошел, оступился и увяз в грязи. Крик его услышала старушка. Она подошла к нему и Философ начал умолять, что бы она его вытащила. - Да кто ты, спросила старушка. - Я Давид Юм - А! Ты Юм? Сиди же в грязи! Не хочу тебе помогать! Ты богоотступник - "Нет! Нет! ты ошибаешься! Я христианин!" - Увидим! Знаешь ли верую во единаго? - Знаю - Читай! - И Юм начал сидя в грязи по уши читать верую во единаго, к счастию не ошибясь ни в одном слове. - Теперь вижу что меня обманули! Тебе можно помочь, сказала старушка и [подала руку] философу руку(27).

Грамматика весьма широко представлена в подготовительных материалах Жуковского. Это элементарные практические упражнения по склонению(28) и спряжению, по видам глагола и даже по глаголам движения, а также по согласованию и управлению. Систематически ведется словарная работа (даются целые списки слов с переводом на немецкий и/или на французский). В частности, приведенный выше "идеологический" текст о любви к России имеет и грамматический контекст: вначале дан целый список глаголов(29), составлены отдельные фразы с глаголами "быть/бывать", с наречиями и местоимениями.

Однако в бумагах поэта есть и конспект - на русском и французском языках - под названием "Основание философ.[ской> граммат.[ики>", начинающийся с утверждения:

Слова, нами употребляемыя, суть образы наших мыслей. Они служат для того, чтобы предметы, представшиеся нашей душе, и наши об них суждения передавать другим(30).

М. И. Лекомцева обратила мое внимание на то, что сама идея философской грамматики восходит к знаменитой "Грамматике Пор-Рояля", или "Всеобщей и универсальной грамматике". Возможно, что Жуковский пользовался не самим трудом А. Арно и К. Лансло, а работами их последователей, например, Ш. Дю Марсе, Н. Бозе и др.(31) После рассуждений о структуре языка вообще у Жуковского следует название раздела: "Основание русской грамматики", и далее - конкретное добавление, касающееся структуры русского предложения, но фактически наблюдения над спецификой русского языка проходят через весь конспект. Сейчас мы не готовы ответить на вопрос, пользовался ли поэт трудами русских последователей "Грамматики Пор-Рояля" И. Рижского, И. Орнатовского(32) или Н. Язвицкого(33). Нам важно подчеркнуть, что Жуковский не хочет ограничиться лишь практическими сведениями, а стремится дать своей ученице общее понятие о языке, опираясь на лучшие достижения европейской лингвистики. Язык для Жуковского - это именно "образ мыслей", т.е. определенная картина мира, а также культура страны и ее народа. Ему не безразлично, какой образ России будет складываться у его ученицы через язык и способ его преподавания.

Поэтому естественно, что преподавание языка поэт Жуковский очень быстро (слишком быстро, - хотелось бы добавить) связал с изучением русской литературы, с чтением русских поэтических текстов и даже "Истории государства российского" Карамзина. Кроме того, предполагалось и знакомство с историей русской и даже мировой литературы. (Так, напечатанные А. С. Янушкевичем "Выписки из немецкой эстетики и критики"(34) также являлись подготовительными материалами к занятиям с Александрой Федоровной - недаром сам Жуковский часто называл их лекциями). Обратим внимание на содержание одной из тетрадей, озаглавленных "Грамматика русского языка"(35). На обороте обложки тетради находится следующий список:

Прозаики
	Кантемир
Ломоносов	Ломоносов
Карамзин	Хемницер
Ф. Визин	Державин
Качановск.[ий]	Петров
Муравьев	Богданович
Батюшков	Ф. Визин
	Дмитриев
	Карамзин
	Крылов
	Батюшков
	Вяземский
	Озеров
	Катенин

Далее следует изложение системы и методов преподавания, принятых Жуковским. Сперва перечисляются аспекты изучения языка:

1. Выговор. 2. Разговор. 3. Правописание. 4. Грамматика. / 5. Слог. / Литтература /(36)

Затем следует пояснение каждого из пунктов, из которых становится ясно, сколь тщательно Жуковский изучал принятые в то время пособия и методики преподавания языка, а также то, что он опирался на немецкую традицию:

1. Выговор.

Чтение - явственность: с выражением, чтение письменнаго. - Замечания грамматическия во время чтения. (а)

2. Разговор. (Sutz. Methodenbach)

Безпрестанное упражнение в разговоре. - 1) Учение наизусть сцен и басен. Разсказ простой выученнаго. - 2) Чтение анекдотов и разсказов. - 3) Чтение в слух и разсказ прочитаннаго. - 4) Чтение с данными словами и разсказ [сверху над словом "рассказ" надписано: "вопросы". - Л. К.] вопросы о прочитанном. - 5) Разсказ маленьких анекдотов и потом возвратный разсказ. 6) Фразы и слова. 1) Moliere. Engel. Kotzebue. Fenelon. M-e Genlis 2) Крылов. Обр.[азцовые> сочин.[ения] 3) Paris et ses environs. Mozin anecdotes. Anecdoten Almanach.

3. Правописание. Диктованье. Взаимная поправка. Замечанье ошибок и оставленье их на поправку. После грамматики общия правила правописания с начала одна рутина [? последнее слово нрзб.]. Поправление фальшиво написаннаго.

4. Грамматика. Versuch eines socratichen Unterrichts in der deutsch[en] Sprache I. Heinrich

Theod. von Heinius Adelung['s] Auszug aus dem deuts.[chen] Sprachkurs.[']

(Meierotto latheinische Grammatik).

Синтетическая метода с Аналитической.

Предложить с начала правила; повторить предложенное вопросами и применить к примерам. Грамматическия примеры.

а) предварительное ученье при чтении. Произведение слов. Замечание существит.[ельных] и прилагател.[ьных] Существительныя с существ.[ительными], и с прилагательн.[ыми] и с глаголами. - Составление иных речений. - Классификация слов.

в) ученье наизусть. Склонение, спряжение. Числ.[ительные] местоимения. - Ежедневное склонение и спряжение.

с) предложение правил с философическою грамматикою

d) Анализ

5. Слог.

1) 1) во время грамматическаго ученья.

Образование предложений. - Инверсии. - Стихи в прозу -

2) Перевод - с таблицами. Kinderbuchlein.

3) Сочинение. Написание разсказаннаго. Написание прочитаннаго. Описание виденнаго. Маленькия письма. - Слова для составления фраз.

2) 1) Описание окружающ.[их] предметов. Горницы. Эстампов. Природы.

2. Разсказ. Сокращение читаннаго исторически.

Сцены из истории

Разсказ театр.[альных] пиесы.

3. Перевод от легкаго к тяжелому. - (D'ausnoy neueste deutsche Chrestomathie.

Handbuch der fr./anzosischen/ Sprache.

Handbuch der Eng./lischen/ Sprache von Idcher und Nort.)

4. Письма (Hallischer Briefsteller. Tauffert)

5. Роман в Письмах или Путешествие.

Описание своей молодости -

Пояснения. Не одно замеч.[ание] ошибок но и исключение -

заставлять угадывать ошибки.

Напоминание о правилах. Phanenbergers Magazin von Aufgaben zu [den] Aufsatzen

[?нрзб.]

Списание начисто после поправок.

Орфографическия поправки. Грамматическия - Эстетическия (разныя места)(37).

Это, с нашей точки зрения, очень важный источник для изучения педагогики Жуковского - преподавателя русского языка. Во-первых, совершенно очевидно, что перед нами - продуманная система, опирающаяся на европейский опыт, где сочетаются разные методы, причем изучению грамматики уделяется большое внимание. Во-вторых, грамматика рассматривается здесь не как самоцель, а как путь к формированию "слога" - способности творческого использования языка на разных уровнях, причем как в устной, так и в письменной форме. До последнего своего пункта - литературы - Жуковский в этом описании не дошел, однако перечень авторов, записанный на обложке тетради, весьма красноречив.

В другом месте есть запись, которая уточняет только что рассмотренную:

Переводы. - Чтение - учение наизусть.

Сочинение на заданные слова и после чтение.

Разсказ после чтения.

Грамматика и фразы.

Анализ, склонения, спряжения.

Письма.

Выбор лучших мест стихов и прозы.

Стихотвор.[ения ]. Иоанна. [Граф]Гапсбург.[ский] etc.

Чтение Истории Кар.[амзина](38)

Есть еще уточнение в другой тетради:

Грамматика

Синтаксис. - Сочинение

История Р.[усского] Языка.

Обозрение русской словесности

прозаики

поэты(39).

Полагаем, что список подразумеваемых здесь прозаиков и поэтов был приведен выше.

Поскольку Жуковский имел привычку многократно переписывать с уточнениями свои планы и проекты, то среди записей есть и своего рода учебный план (или программа) занятий с Александрой Федоровной, рассчитанный на четыре года:

Чтение Слав.[янских] книг(40).

И далее следует уточнение к программе первого курса:

Грамматика

предлож.[ение] правила

приискание и записание примера

Склонения

существ.[ительных] отдельно

существ.[ительных] с прилагат.[ельными>

существ.[ительных] с прил.[агательными] и числит.[ельными]

существ.[ительных] с прил.[агательными] числ.[ительными> и местоим.[ениями]

Спряжения

отдельных простых глаголов

отдельных сложных

в соединении

Анализ

постепенный - Карамзина

грамматический письменно

синтактический словесно

Переводы

с рускаго

слова с номерами

поправление - письменно

грамматические ошибки черными черн.[илами] на листках [? последнее слово нрзб.]

ошибки в слоге красными на листках [? последнее слово нрзб.]

правописание

поправление словесное

переписыванье

Разговор

Разсказ переведеннаго

Разсказ читаннаго (Paris)

Разсказ по картинам

Слова

Письмо

Диктованье стихов с произ.[ношением]

Взаимная поправка - ударения

Перевод

Фразы

Сочинение

Ученье наизусть(41).

Жуковский не только писал "перспективные" планы и программы, но тщательно готовился к конкретным урокам. Существует множество записей, демонстрирующих ход их проведения. В конце 1817 - начале 1818 гг. в Москве в занятиях принимал участие некий Фридрих, т.е. старший брат Александры Федоровны - принц Фридрих Вильгельм, будущий прусский король. Вот пример плана такого совместного урока:

Спросить

Продиктовать

Мне попр.[авлять] - им читать

В.[еликой] к.[нягине] попр.[авлять] Фридр.[иха] - Фридр.[иху] чит.[ать]

В.[еликой] к.[нягине] чит.[ать] - Фридр. перев.[одить] с лексик.[оном]

В.[еликой] к.[нягине] перев.[одить] на фр.[анцузский] - Фридр.[иху] на руск.[ий]

Фридр.[иху] попр.[лять] свое - в.[еликой] к.[нягине] перев.[одить] на руск.[ий](42) -

такого рода записи повторяются обычно после фрагментов учебных текстов (тексты разделены на "порции", видимо, соответствовавшие уроку).

В планы Жуковского входило и издание специальных учебных пособий. Альманах "Для немногих" - это часть его педагогического проекта, однако на этом аспекте мы сейчас останавливаться не будем. На упоминание описаний картин или же путешествий (т.е., конечно, описаний путешествий) как пунктов программы языкового обучения следует обратить особое внимание. Они бросают новый свет на такие статьи Жуковского, как "Рафаэлева "Мадонна", "Путешествие по Саксонской Швейцарии" (и позднейшие "Очерки Швеции"). Но имелись и проспекты пособий для начального обучения(43).

Подводя итоги, можно сказать, что Жуковский отнесся к делу преподавания русского языка Александре Федоровне со всей серьезностью, вложив в это дело много времени, сил и того "энтузиазма", о котором он писал А. Тургеневу.

Пора теперь вернуться к поставленному нами вопросу: почему же результаты оставляли желать лучшего?

Планы Жуковского, включая темпы их проведения в жизнь, явно не соответствовали ни обстоятельствам жизни (придворная и семейная жизнь, светские и представительские функции), ни характеру его ученицы. Здесь сказались и склонность поэта к идеализации, и его преподавательская неопытность. Ведь перед тем, как приступить к своим обязанностям, он сам сомневался в своих педагогических возможностях:

Довольно ли иметь стихотворный талант и быть хорошим писателем, чтобы учить, как должно, языку своему? [...] Искусство учить не требует ли особеннаго навыка, особеннаго дарования? (Письма. С. 178).

Сомнения оказались не беспочвенными. Жуковский явно выдавал желаемое за действительное, когда уже в середине февраля 1818 г. с восторгом писал А. Тургеневу:

Моя ученица учится прилежно. Переводит мои Русские стихи в Русскую прозу(44) и свою Русскую прозу в Немецкую; переводит с лексиконом письма Карамзина [конечно, "Письма русского путешественника". - Л. К.]; поет мои песни и очень прилежна (Письма. С. 187-189).

Представить себе, чтобы за четыре месяца Александра Федоровна могла овладеть русским языком настолько, чтобы читать и переводить, пусть со словарем, Карамзина и стихи Жуковского, означало бы заразиться утопизмом восторженного почитателя своей царственной ученицы.

Правда, справедливости ради, упомянем о том, что Жуковский не был первым учителем русского языка у Александры Федоровны. Еще до приезда в Россию, став невестой русского великого князя, она более года обучалась русскому языку в Берлине у протоиерея Николая Музовского, который одновременно должен был наставить ее и в вероучительных вопросах, приготовив к переходу в православие(45). Отметим, кстати, что и о Музовском Александра Федоровна отзывалась критически, полагая, что не такой учитель должен был быть ей послан(46). О том, что он обучал ее русскому языку, она и вовсе не упоминает, что еще не доказывает, что соответствующих уроков не было. Разумеется, Жуковский был осведомлен о том, что его ученица уже должна была освоить азы русского языка и что ему не надо, как когда-то М. Н. Муравьеву, наставнику великой княгини Елизаветы Алексеевны, обучать свою ученицу русскому алфавиту и произношению(47). С учетом этого обстоятельства, планы Жуковского выглядят более реалистичными, чем кажется при первом приближении, и все же они явно далеко обгоняли возможности царственной ученицы.

Жуковский видел в Александре Федоровне гения чистой красоты - и был, наверное, не так не прав, Александра Федоровна была действительно красива. Однако он явно ошибался, когда писал: "Она пленяла красотою, / Своей не зная красоты" ("Явление поэзии в виде Лалла Рук") или видел в ее чертах "глубокость чувства" ("Лалла Рук"). Характер Александры Федоровны прекрасно вырисовывается в ее мемуарах. Напомним в ее изложении один эпизод, который относится к тому же 1818 г., что и письмо Жуковского, а именно к концу лета, когда Александра Федоровна с Николаем Павловичем представляли в Петербурге всю императорскую семью:

Первый случай, когда мы принесли себя в жертву отечеству, был день св. Александра Невского; в тот день мы присутствовали в полном параде на архиерейской службе и на завтраке у митрополита. [...] Помню, что я испугалась собственного лица, по возвращении с этой утомительной церемонии. Завитые мои волосы совсем распустились, я была мертвенно бледна и вовсе не интересна в розовом глазетовом сарафане с током, шитым серебром, на голове(48).

По тому, какие детали своего туалета и облика она помнит и считает нужным воспроизвести через 30 лет, видно, что именно это интересует ее всерьез и по-настоящему, а вовсе не уроки Жуковского, о которых она едва упоминает.

Сказанное иллюстрирует и архив императрицы Александры Федоровны в ГАРФ'е. Богатейший архивный фонд Зимнего дворца наглядно свидетельствует о том, насколько серьезно относились в царской семье к делу воспитания и образования. На фоне прекрасной сохранности всего архива особенно выделяется то обстоятельство, что материалы, связанные с обучением Александры Федоровны, полностью отсутствуют. Напрашивается единственное объяснение - она их попросту не сохранила. При этом она тщательно сберегла письма Жуковского к ней, а также стихи, ей посвященные. Система приоритетов вполне однозначна: скучная педагогика была сразу вычеркнута из памяти, а то, что отвечало ее душевным потребностям, было ей дорого и, конечно же, льстило ее самолюбию, хранилось. Итак, подтвердилось, что царственная ученица не слишком интересовалась уроками своего "поэтичного" учителя.

Обучение - это, как известно, процесс взаимодействия учителя и ученика. В случае Жуковского и Александры Федоровны подлинного взаимодействия явно не получилось, и "виноваты" в этом обе стороны.

Примечания

1. К сожалению, многочисленные работы, касающиеся этого педагогического проекта Жуковского, носят, в основном, апологетический, а не аналитический характер. См., напр.: Михневич А. Жуковский как педагог // Педагогический сборник. 1902. № 12. С. 361-389; Степанов Н. П. Жуковский как наставник Царя-Освободителя. СПб., 1902. Современная книга Бориса Носика "Царский наставник" представляет собой, как явствует и из подзаголовка, беллетризованную биографию Жуковского. См.: Носик Б. Царский наставник: Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями. М., 2001.
2. См.: Жуковский В. А. Из дневников 1827-1840 гг. / Публ., вступ. и прим. А. С. Янушкевича // Наше наследие. 1994. № 32. См. также: Киселева Л. Н. "Сердцем и мыслию верный вам Жуковский" // Феномен русской классики: Сб. ст. Томск, 2004. С. 76-83.
3. Воспоминания императрицы Александры Федоровны // Александр Второй: Воспоминания. Дневники. СПб., 1995. С. 45. Перепеч. из: Русская старина. 1896. Окт.
4. См.: РО РНБ. Ф. 286. В. А. Жуковский. Оп. 2. Ед. хр. 235. Далее ссылки на это архивное собрание будут даваться в сокращенном виде: РО РНБ. Оп. Ед. хр.
5. Воспоминания императрицы Александры Федоровны // Александр Второй: Воспоминания. Дневники. С. 45.
6. В. А. Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 349-350.
7. Понятно, что существовали и чистовые рукописи, которые оставались у Александры Федоровны. Они не сохранились, о чем будет сказано ниже.
8. Письма В. А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895. С. 177. Далее ссылки будут даваться в круглых скобках в тексте: (Письма. С.).
9. Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 29.
10. Цит. по: Шумигорский Е. С. Императрица Мария Феодоровна (1759-1828), Ея биография. СПб., 1892. С. 93.
11. Учебных материалов М. Н. Муравьева отчасти касалась в своих содержательных работах Лаура Росси. См.: Западноевропейская культура в педагогической прозе Михаила Муравьева (1787-93) // Reflections on Russia in the Eighteenth Century. Koln; Weimar; Wien, 2001. P. 315-321; Сентиментальная проза М. Н. Муравьева (Новые материалы) // XVIII век. СПб., 1995. Вып. 19. С. 114-146; В поисках неизвестного произведения Михаила Муравьева // Рукописи. Редкие издания. Архивы: Из фондов библиотеки Московского университета. М., 1997. С. 127-142.
12. ГАРФ. Ф. 728. Зимний дворец. Оп. 1. Кн. 2. Ед. хр. 1366.
13. Там же. Л. 80.
14. Там же.
15. Ср.: [Язвицкий Н.] Механизм, или Стопосложение Российскаго стихотворства, изданный для воспитанников Санкт-петербургской Губернской гимназии. СПб.: в типографии Ф. Дрехслера, 1810. 89 с.
16. [Язвицкий Н.] Введение в науку стихотворства, или Разсуждение о начале поэзии вообще, и краткое повествование восточнаго еврейскаго, греческаго, римскаго, древняго и средняго Российскаго стихотворства. СПб.: в медицинской типографии, 1811. С. 1 (всего в книге 127 с.).
17. См.: ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Кн. 2. Ед. хр. 1366. Л. 181. Ср.: Всеобщая философская грамматика, изданная Николаем Язвицким. СПб.: при Императорской Академии Наук, 1810. 138 с.
18. См.: Записки по статистике Российскаго государства. (Курс пройденный имп. Елисаветою Алексеевною) // ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Кн. 2. Ед. хр. 1367.
19. Там же. Л. 43-45.
20. Интересно было бы проследить, в этой связи, динамику литературных вечеров в Павловске. При первом приближении к проблеме представляется, что с 1813 г. они учащаются и демонстрируют усилившийся интерес к русской словесности - но, возможно, это и не так. Вообще тема патронажных акций двора по отношению к русским писателям пока еще мало интересовала исследователей.
21. См.: Зейдлиц К. К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского: 1783-1852. СПб., 1883. С. 114.
22. "В субботу мне нельзя приехать в Царское Село: Государыня приедет на мою лекцию", - пишет Жуковский А. И. Тургеневу в это время (Письма. С. 197). Роль Марии Федоровны далеко не случайна. По предположению А. Л. Осповата, своего третьего сына Николая она прочила в императоры еще задолго до того, как такая идея закрепилась в сознании его старшего брата, Александра I (эту догадку мы можем подтвердить педагогическими материалами, связанными с обучением Николая, чему хотим посвятить специальную работу). Таким образом, в своей невестке Мария Федоровна сразу же видела будущую императрицу и следила за ее подготовкой к этой роли.
23. Тетрадь с упражнениями в русском разговорном языке, составленными для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 3-4.
24. РО РНБ. Оп. 2. Ед. хр. 235. Л. 1-8. Знаки ударения, проставленные на каждом слове, опущены.
25. Дневники В. А. Жуковского. СПб., 1903. С. 54.
26. Жуковский В. А. "Практическая тетрадь". Упражнения, составленные для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 95. Л. 2-2 об. Над многими словами красными чернилами надписан французский перевод.
27. Жуковский В. А. Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 98. Л. 6 об. Слово "подала" зачеркнуто, а слово "руку" повторено дважды.
28. Например, ученице предлагалось склонять следующие слова и словосочетания: гвардейская рота; пуля; семь пуль; прекрасный мужчина; блестящая сцена; новая пиеса; наказанная грубость (Жуковский В. А. Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 12). Слова обычно подбирались из соответствующего текста, предполагавшегося к изучению на уроке.
29. Список глаголов: "Болеть <или: болтать (?) - Л. К.>. Брать. Видеть. Вставать. Ходить. Итти. Ехать. Говорить. Давать. Делать. Жить. Звать. Иметь. Искать. Любить. Находить. Ждать. Отвечать. Думать. Писать. Помнить. Приходить. Просить. Сидеть. Сказывать. Слушать. Смотреть. Становиться. Судить. Увидеть. Узнавать. Ходить. Хотеть. Читать" (Жуковский В. А. "Обыкновенные фразы". Тетрадь с упражнениями в русском разговорном языке, составленными для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 97. Л. 1).
30. Жуковский В. А. Грамматика русского языка. Краткий конспект, составленный для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 91-2. Л. 1 об.
31. См.: Маслов Ю. С. О "Грамматике Пор-Рояля" и ее месте в истории языкознания // Арно А., Лансло К. Всеобщая рациональная грамматика (Грамматика Пор-Рояля). Л., 1991. С. 9.
32. См.: Там же.
33. Бокадорова Н. Ю. Традиция издания и комментирования "Грамматики Пор-Рояля" во Франции // Арно А., Лансло К. Грамматика общая и рациональная, содержащая основы искусства речи… М., 1990. С. 244.
34. Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Томск, 1984. Ч. 2. С. 203-225; Жуковский В. А. Эстетика и критика. М., 1985.
35. Жуковский В. А. Грамматика русского языка. Краткий конспект, составленный для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 91-3.
36. Там же. Л. 1 об.
37. Там же.
38. Жуковский В. А. Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 98. Л. 1 об.
39. Жуковский В. А. Грамматика русского языка. Краткий конспект, составленный для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 91-2. Л. 1.
40. Жуковский В. А. "Traductions". Тетрадь с планами занятий и текстами для переводов с русского языка // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 93. Л. 2.
41. Там же. Л. 2-2 об.
42. Жуковский В. А. Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 98. Л. 3 об.
43. В той же тетрадке "Traductions", вслед за программой первого курса, Жуковский записал проспект четырех книжек, основанных на "Детской библиотеке" Кампе (РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 93. Л. 2 об. - 3 об.), с указанием этого источника, а также некоторых имен авторов и жанров, отобранных для перевода: Гримм, Мисс Эджворт, Гердер, Библейские повести, сказки. Далее следуют сами тексты, в основном, для второй книжки: "Соловей в клетке", "Бесплодное дерево", "Насекомое и ворона", "Бык и собака", "Терновник и фиговое дерево", "Черепаха и утка", "Рысь и крот", "Орел и черепаха", "Лягушка и угорь" (См.: Там же. Л. 3 об. - 8 об.).
44. Приведем забавный пример достаточно бесплодных усилий самого Жуковского по переводу собственных стихов в прозу, сопровождавшийся также переводом каждого абзаца на немецкий язык (его мы опускаем): "Один раз в Крещенский вечерок девушки гадали: сняв с ноги башмачок, бросали его за ворота; пололи снег; слушали под окном; кормили счетным зерном курицу; топили ярый воск; клали золотой перстень, изумрудныя серьги в чашу с чистою водою; разстилали белый плат и пели в лад над чашей подблюдныя песенки. Тускло светится луна в сумерке тумана, молчалива и грустна милая Светлана. "Что с тобой подруженька? вымолви словечко! Слушай круговой песни; вынь себе колечко. Ты Красавец кузнец, ск.[уй> мне злат и нов венец, скуй златое кольцо. Мне венчаться тем венцом, обручаться тем кольцом при святом налое"" (Жуковский В. А. Тетрадь с текстами для переводов. Составлена для занятий с вел. кн. Александрой Федоровной // РО РНБ. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 3-3 об.). Соответствующие занятия должны были состояться 10 и 12 октября 1818 г.
45. См.: Шильдер Н. Император Николай Первый: Его жизнь и царствование. М., 1996. Кн. 1. С. 65.
46. Ср. рассказ Александры Федоровны о своем переходе в православие и первом причастии: "Священник Муссовский, знакомивший меня с догматами греческой церкви, [...] был прекрасный человек, но далеко не красноречив на немецком языке. Не такой человек был нужен, чтобы пролить мир в мою душу" (Воспоминания императрицы Александры Федоровны // Александр Второй: Воспоминания. Дневники. С. 40). Ср. отзыв очевидца о событиях 22.06.1817 г.: "После парада я проводил великаго князя и его невесту в назначенныя для нея комнаты, где ожидал ея законоучитель Музовской, в черной одежде, в белом галстуке и без бороды; трудно было признать в нем нашего православнаго священника. Он постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть символ веры, который она должна была произнести при обряде миропомазания" (Дараган П. М. Воспоминания перваго камер-пажа великой княгини (императрицы) Александры Федоровны (1817-1819) // Русская старина. 1875. № 4. С. 787). Понятно, что в Берлине принцесса Шарлотта не слишком далеко продвинулась по пути освоения русского языка и основ православной веры. Нельзя не заметить, что ее отзыв о законоучителе строится по той же модели, что и отзыв о Жуковском: хороший человек, но плохой учитель.
47. Эти замечательные материалы имеются в упомянутом выше архиве Елизаветы Алексеевны: ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Кн. 2. Ед. хр. 1366. Л. 66-70.
48. Русская старина. 1896. Окт. С. 45.

© L. Kiseleva

back

top