Михаил Безродный

НА ПОЛЯХ "ШИНЕЛИ"

"Шинель" сделана, собственно, так. Постоянный элемент ее фабулы - одержимость героя, переменный - предмет одержимости. Cперва это копирование: "Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой..."; вместо улиц он видит строки, а придя со службы домой и наскоро пообедав, снимает копии уже "для собственного удовольствия". Этой мании под стать и имя, состоящее из повторов (ак-ак-ак-ак), и страх перед новизной - его-то и высмеивают сослуживцы Башмачкина, издеваясь над его старой шинелью и приписывая ему намерение жениться на старухе. Пародируя обряд бракосочетания, они сыпят "на голову ему бумажки, называя это снегом". А настоящая, небумажная, зима понуждает сменить предмет одержимости - мечтать о новой "подруге жизни".

При известии, что Андрия видели в богатом польском платье, Тарас восклицает: "Зачем же он надел чужое одеянье?" и узнает о его измене. В "Шинели" переодевание тоже равносильно предательству, а образы одежды и подруги сливаются - как в сновидении Шпоньки о жене-материи и как в волшебной сказке, герой которой, уничтожив старую одежду (шкуру, оперенье) новобрачной, теряет ее и снова делается искателем. Башмачкин, сравнив новую шинель со старой, обнаруживает неестественную для копииста способность радоваться несходству ("даже рассмеялся: такая была далекая разница!"), изменяет своему предназначению ("после обеда уже ничего не писал, никаких бумаг"), в наказание лишается обновы, пытается ее вернуть, переселяется в царство теней и продолжает поиски. Такова мифологическая подкладка сентиментальной истории об ограбленном чиновнике.

Набоков перелицевал этот сюжет. Аутиста, отлученного от шахмат, ждут брак и перемена гардероба: "Кроме хорошего костюма, Лужину был сделан и фрак... Обновление лужинской оболочки этим не ограничилось... Зима была в тот год белая, петербургская. Лужину сшили ватное пальто... В прихожей висел обреченный [старый] пиджак". Впрочем, сцену Лужин покидает, как Подколесин - в окно, а наследником эротомана-искателя Акакия Акакиевича становится Гумберт Гумберт.

Поиск прототипов Башмачкина среди героев Гофмана, Бальзака и Гюго - занятие, кажется, менее перспективное, чем обращение к прозе Гребенки, Греча, Даля, Загоскина, Полевого, Тимофеева и Ушакова (см., напр.: Вайскопф М. Птица тройка и колесница души: Работы 1978-2003 гг. М., 2003. С. 186-196). Может быть, к списку стоит прибавить книгу П. Л. Яковлева "Рукопись покойного Клементия Акимовича Хабарова, содержащая рассуждение о русской азбуке и биографию его, им самим писанную. С присовокуплением портрета и съемка с почерка сего знаменитого мужа" (М., 1828). Корректор и наборщик, Хабаров всегда "довольствовался самою постною пищею" (с. 24) и весьма скромным гардеробом (с. 24: ""Все, что я имею, со мною!" сказал я и не постигал, чего еще надобно, когда я одет?"), "вместо отдыха, после работы, чертил формы букв" (с. 25), к ним же относился как к живым: ер у него - "тунеядец" (с. 39), ять - "пронырливый лицемер или хлопотливый бездельник" (с. 39). Умер Хабаров простудившись (с. 12).

Увидев свет в год прибытия Гоголя в Петербург, книга Яковлева обсуждалась на страницах "Московского телеграфа", "Сына отечества" и "Московского вестника", каковые отклики указал М. П. Алексеев, составляя обзор публикаций 1820-х и 1830-х годов, отражающих дискуссии о реформе алфавита (см.: Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л., 1972. С. 401-410). Этот обзор сохранил свою актуальность, судя, например, по статье С. В. Друговейко-Должанской "К истории русской азбуки" (в кн.: Язык и текст: Межвузовский сборник памяти М. А. Соколовой. СПб., 1998. С. 238-250), ср.:

Алексеев,с. 403-404, 406	Друговейко-Должанская,с. 243, 241, 246
...находившийся в Петербурге А. Гумбольдт высказал свое мнение о бесполезности буквы "ер" (ъ), на что один из русских литераторов (либо П. А. Вяземский, либо А. А. Перовский) ответил статьей в форме челобитной к немецкому ученому от обиженной им буквы; эта статья, как и заключительное письмо Гумбольдта (от 29 ноября 1829 г.), была помещена в "Литературной газете".	Находившийся в то время в Петербурге Александр Гумбольдт высказал свое мнение о бесполезности буквы "ер" в русском алфавите, на что один из русских литераторов (либо П. А. Вяземский, либо А. А. Перовский-Погорельский) ответил статьей в форме челобитной к немецкому ученому от обиженной им буквы; эта статья, как и заключительное письмо А. Гумбольдта, была помещена в "Литературной газете".
...над доморощенными реформаторами русской азбуки забавлялся М. Н. Загоскин. В одном из его сатирических очерков выведен некий литератор, сочиняющий "разговоры на русском и французском языках" и "русскую азбуку".	Подобных доморощенных реформаторов русской азбуки едко высмеял М. Н. Загоскин. В одном из его сатирических очерков выведен некий литератор, сочиняющий новую русскую азбуку.
В следующем году в "Московском вестнике" появилась статья Д. А. Облеухова об иероглифическом языке, являвшая очень типичный для тех лет пример дилетантского фантазирования на филологическую тему: автор пытается здесь доказать, что…	В 1829 г. в "Московском вестнике" напечатана статья Д. А. Облеухова, являвшая типичный для тех лет пример дилетантского фантазирования на филологическую тему: автор пытался здесь доказать, что…

Бесплодность усилий по преодолению магии образца - нужно ли говорить, что так и не упомянутого? - заставляет причесть Друговейко-Должанскую (преподавателя филологического факультета Санкт-Петербургского университета) к новейшим выходцам из "Шинели", ср.: "Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его [Башмачкина] за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и наконец сказал: "Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь". С тех пор оставили его навсегда переписывать".

© M. Bezrodnyj

back

top