В.Е. Багно. Русская поэзия Серебряного века
и романский мир. - СПб., Гиперион, 2005. 234 стр.

Вышедший в петербургском издательстве "Гиперион" сборник статей известного российского компаративиста Всеволода Багно включает в себя работы, посвященные влиянию романского мира (Франция, Испания, Италия) на русскую поэзию Серебряного века. В.Е. Багно давно и плодотворно работает в области сравнительных исследований различных культур, отдавая предпочтение изучению тех многочисленных связей, которые существовали между русской и испанской, а также русской и французской культурами. Формулируя в предисловии свое понимание того, каковы механизмы культурного влияния одной нации на другую, автор книги справедливо отмечает, что "культурные экспансии осуществляются не за счет вовлечения соседей в орбиту собственных культурных пристрастий, а благодаря включению в орбиту собственных интересов всего культурного богатства, накопленного человечеством. Современная и предшествовавшая русским поэтам Серебряного века французская, испанская, итальянская культура занимала не последнее место в их попытках translatio, перевода-переноса идей, чувств, обычаев, стихотворных размеров, романских по своему происхождению, на доступный соотечественнику язык" (с. 7). Такой подход к компаративной проблематике позволяет рассматривать межкультурные связи не только с точки зрения конкретных литературных влияний, но и в более широкой перспективе, привлекая разнообразные исторические и культурные источники, а также уделяя пристальное внимание проблеме художественного перевода.

Хотя работы, включенные в книгу, самим автором не структурируются в какие-либо циклы, объединенные общей темой, они тем не менее могут быть условно разделены на три группы. В одну группу входят статьи, в которых говорится о рецепции в России таких мистических католических писателей, как Святая Тереса и Сан Хуан де ла Крус. Показав, что мистико-эротические откровения кармелитской монахини находили сочувственный отклик у деятелей русского религиозного Ренессанса (Мережковского, Гиппиус, Бердяева, Шестова), Багно обнаруживает истоки этого интереса в пушкинской эпохе; обзор довольно ограниченного материала, связанного с восприятием Тересы в России, приводит его к выводу о том, что "не столько сочинения и личность Тересы де Хесус, сколько представления о ее творческом облике, а сквозь призму этого облика и собирательный образ испанской мистики, чувственной, сладострастной и эротической, занимал не последнее место в попытках самоидентификации русских поэтов и мыслителей рубежа XIX и XX веков" (с. 197). Меньше внимания русские поэты и мыслители уделили любимому ученика Тересы Святому Хуану де ла Крус; исключением здесь был Мережковский, перу которого принадлежит книга "Испанские мистики: Св. Тереса Авильская. Св. Иоанн Креста", и Вячеслав Иванов, написавший стихотворение, в котором соединил перевод фрагмента стихотворения испанского мистика с собственным оригинальным текстом.

Во вторую группу можно включить две работы, связанные архитектурной темой: в первой из них анализируются собственно архитектурные мотивы в произведениях поэтов Серебряного века, при этом автора интересует не столько экфрастический (то есть связанный с проблемой репрезентации невербального в художественном тексте), сколько эстетический аспект данной темы: лучшие образцы зарубежного зодчества и, прежде всего, готические соборы предстают в данной перспективе в качестве тех эстетических образцов, на которые ориентировались русские символисты (Брюсов, Сологуб, Блок, Волошин) и акмеисты (Мандельштам). Не проходит исследователь и мимо таких поэтов, как Бунин и Маяковский. Этой же эстетической проблематике Багно остается верен и в статье об образе Флоренции в переписке и эссеистике Мережковского и Перцова, отмечая, что "роман Д.С. Мережковского "Воскресшие боги. Леонардо да-Винчи", путевые очерки П.П. Перцова "Флоренция", переписка двух деятелей символистского движения в период работы Мережковского над вторым романом своей трилогии, а также некоторые стихи, рассказы и эссе Мережковского и письма как Мережковского, так и Перцова конца 1890-х - начала 1900-х годов, адресованные Брюсову, Розанову, Гиппиус и многим другим представителям Серебряного века - одна из самых ярких и запомнившихся страниц "флорентийского текста" русской литературы" (с. 59-60).

Третью и наиболее репрезентативную группу составляют исследования, в которых автор, сам известный переводчик с испанского и французского, подробно анализирует различные стратегии художественного перевода, к которым прибегали такие выдающиеся поэты-переводчики, как Сологуб, Бальмонт, Волошин, Кузмин, Брюсов. Среди этих статей: "Поэты "Искры": Шарль Бодлер, Николай Курочкин и другие", "Федор Сологуб - переводчик французских символистов", "Пьеса Тирсо де Молина "Севильский обольститель, или Каменный гость" в переводе Бальмонта", "Пьеса Поля Клоделя "Отдых седьмого дня" в переводе М.А. Волошина", "К проблеме адекватности перевода (На материале русских версий сонета Ж.-М. де Эредиа "Бегство кентавров")", ""Покроют плечи нежные камлотом…" (Михаил Кузмин - переводчик "Дон Кихота")". Широта материала демонстрирует, что В.Е. Багно занимает не только принципиальная проблема переводимости художественного текста, но и такой ее аспект, как переводная множественность или взаимодополняемость стихотворных переводов (например, сонет Эредиа был переведен пять раз различными авторами, а Сологуб, как известно, печатал в основном тексте различные версии перевода одного и того же стихотворения), а также вопрос о том, обладают ли определенными преимуществами переводы, осуществленные в "хронологических рамках" того же литературного течения, в рамках которого был создан оригинальный текст (с. 75). Свое переводческое кредо Багно формулирует в начале статьи о русских переводах Бодлера: "Я разделяю тот взгляд на стихотворный перевод, - пишет он, - сторонником которого был Е.Г. Эткинд, сутью которого являются два тезиса. Первый - стихотворный перевод возможен. Второй (который разделяют далеко не все, кто разделяет первый) - стихотворный перевод возможен именно и только в качестве интерпретации. И чем ярче интерпретация, тем вероятнее появление яркого стихотворного перевода" (с. 48). Развивая эту мысль дальше, он приходит к выводу о том, что "в случае отсутствия одного адекватного перевода относительная адекватность может возникать на основе их реального сосуществования, их множественности, в отличие от единичности подлинника. Возможность и правомерность различных переводческих решений заключена в самом оригинале" (с. 57-58). В статье "Стихотворение Верлена "Le bruit des cabarets…" как архетип поэзии Ходасевича 1920-х годов" автор демонстрирует, что оригинальный текст не только как бы продуцирует из себя различные свои переводы, но и может рассматриваться как некий архетип, реализовавшийся в инонациональной поэтической системе: "Речь может идти именно о художественной системе в целом, развивающей в новой культурной среде тенденции, заложенные в некоем родственном этой системе и предваряющем его поэтическом тексте" (с. 210).

Наконец, еще две работы, представленные в сборнике, посвящены, соответственно, истокам сологубовского мифа о Дульцинее и Альдонсе и так называемому "красному" циклу писем Зинаиды Гиппиус к Зинаиде Венгеровой. Если первая статья вполне вписывается в тематику сборника, то помещение в нем второй статьи, в которой "романская" тема отсутствует, объясняется, по-видимому, тем, что Венгерова была активным пропагандистом французских символистов.

Несмотря на то, что, на наш взгляд, сборнику не хватает внутренней структурированности (к примеру, статьи о кармелитской мистике и о Сан Хуане де ла Крус в восприятии Вяч. Иванова напечатаны раздельно, хотя с легкостью объединяются в один цикл), можно сказать о том, что его выход в издательстве "Гиперион" является закономерным этапом научной и творческой деятельности замечательного петербургского филолога, продолжающего и обогащающего традиции, заложенные академиком М.П. Алексеевым.

©D. Tokarev

back

top