М. Ариас

Одиссея Максима Горького на "острове сирен":
"русский Капри" как социо-культурная проблема.

Волею судеб маленький средиземноморский остров Капри остался в истории мировой культуры островом сирен. Гомеровский герой велел своим спутникам привязать себя к мачте корабля для того, чтобы благополучно миновать искушение сладкоголосого пения морских наяд, облюбовавших остров. Их упоительные голоса повергали каждого, кто слышал пение, к безоглядному влечению нырнуть в морскую пучину и плыть на призывные звуки. Одиссей одолел искушение и победил наяд, а потому этот остров стал "его" землей и в памяти человечества навсегда связан с гомеровским мифом. В начале ХХ века лавры Одиссея пытался оспорить другой герой - Максим Горький. И на острове стал складываться новый миф - "русский Капри".

В силу сложившихся обстоятельств здесь произошла историческая встреча двух великих культур в момент их высокого творческого взлета: русская культура успешно осваивала язык европейского модернизма, в котором итальянская культура занимала одно из ведущих мест. Русская культура в этом диалоге была представлена личностью одного из ведущих писателей эпохи, в чьем творчестве эстетика модернизма причудливо сплелась с наследием натурализма и реализма. В свою очередь итальянская культура была представлена рядом блестящих имен, среди которых в особо дружественных отношениях с А.М. Горьким состояли итальянские писатели Габриеле Д'Аннунцио, Роберто Бракко, Ада Негри, Матильда Серао, Сибилла Алерамо, Джованни Ченна, философ Бенедетто Кроче, художественный критик Уго Ойетти, блистательная Элеонора Дузе, сыгравшая Василису в горьковской пьесе "На дне", скульпторы Трентакоста и Компаньоли, а также политические деятели Энрико Ферри, Джованни Бергамаско, Артуро Лабриола и др. Поскольку период пребывания А.М. Горького на Капри длился семь лет, становится понятно, что феномен "русского Капри" заслуживает изучения не только как историческое, но и социо-культурное явление. В нем оказался запечатлен образ эпохи в сложном переплетении ее духовных и общественных дерзаний. Именно эту проблему и предназначена осветить данная статья, в которой феномен "русского Капри" в 1906-1913 гг. рассматривается как некое сложившееся и завершившееся явление, несмотря на повторный приезд А.М. Горького в Италию в 1924 г., когда местом его жительства стал Сорренто. Можно ли считать, что А.М. Горький "встретился" с Италией? Или А.М. Горький с ней "разминулся"? Удалось ли Горькому стать Одиссеем, оставив в наследие Капри миф, достойный войти в сокровищницу мировой культуры? В чем состоит особенность социо-культурного феномена, именуемого "русский Капри", который сложился благодаря особому магнетизму и роли Горького?

Создав живописные зарисовки пребывания русских на острове, одним из первых попытался осмыслить феномен "русского Капри" и пребывание А.М. Горького на Капри как главную составляющую этого феномена журналист и писатель Михаил Константинович Первухин (1870-1928), член русской колонии на Капри. Ему, видимо, принадлежит приоритет в попытке осмыслить этот факт не как собственно историческое явление, но некий миф, зарождение которого он наблюдал. Особая роль М.Первухина состоит в том, что он был и по настоящее время остается единственным, кто сразу и однозначно увидел мифологическую составляющую "русского Капри". С первых публикаций его тексты свидетельствовали об иных горизонтах, чем просто бытописание. Эту роль у М.Первухина никто не может оспорить и по сей день.

Позиция М.Первухина по отношению к феномену "русского Капри" и А.М.Горького как цементирующей это явление фигуры остра и противоречива, в силу чего заслуживает внимательного рассмотрения. В отечественной культуре этот материал до настоящего времени не был введен в обиход горьковедов, однако независимость взглядов этого забытого русского писателя дает возможность по-новому оценить ряд привычных и устоявшихся в горьковедении положений.

Став не просто бытописателем "русского Капри", но своего рода летописцем его мифа, М.Первухин отразил в своих произведениях взгляд эпохи, который в силу особой остроты авторской позиции оказался над временем. Это во многом связано с личностью самого писателя. Судьба Михаила Константиновича Первухина характерна для определенной части интеллигенции конца XIX- начала XX века. Выходец из дворянской среды, потомок художника Д.Г. Левицкого, М.Первухин родился в семье служащего Чертежной палаты в Харькове, окончил реальное училище и поступил в университет, откуда был исключен по политическим убеждениям. Заболев чахоткой, с 1899 г. жил в Ялте, где познакомился с А.П.Чеховым, Л.Н.Толстым, А.И.Куприным. Имея литературный талант, М. Первухин много занимался журналистской деятельностью, в частности, писал для газеты "Одесские новости. В письме к Леониду Андрееву от 16 марта 1914 г. М.Первухин так упоминал об отношении Чехова к его увлечению журналистикой: "Бессовестно писать разную дрянь, когда можете писать серьезные вещи".

В 1906 г. М.Первухин был выслан из Крыма за оппозиционные настроения, будучи назван "опасным мятежником". Уехав в Германию, начал работать в Берлине корреспондентом московской газеты "Утро". Через год оказался в Италии, с которой связал свою последующую жизнь. В Венеции обретался его брат, художник-пейзажист К.Первухин (1863-1915), член Товарищества передвижников и Российского Союза художников, однако М.Первухин быстро перебрался в Неаполь и вскоре оказался на Капри, где состоялось его знакомство с А.М.Горьким и его окружением.

О жизни русской колонии на Капри М.Первухин сложил свой эпос. В 1907 г. в газете "Одесские новости" был опубликован его очерк "У Горького на Капри". Он пишет повесть "Остров сирен", заглавие которой совпадает с названием рассказа И.Бунина, посещавшего Капри по приглашению А.М.Горького. Такое схождение свидетельствует о совпадении в топосе, литературной разработкой которого М.Первухин, в отличие от И.Бунина, продолжал заниматься всю жизнь. Каприйские воспоминания послужили основой для книги "Большевики" ("I bolsceviki"), изданной в Болоньи в 1918 г. Эта книга содержала ряд разоблачительных портретов вождей Октябрьской революции Л. Д. Троцкого, В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А.М.Горького, со многими из которых он встречался на Капри. Эта книга до сих пор не переведена на русский язык. Революционному насилию и разрухе посвящена следующая книга М.Первухина "La sfinge bolscevica" ("Большевистский сфинкс"), также изданная в Болоньи в 1918 г. и до сих пор не переведенная на русский язык. В 1922 г. в Берлине вышла его книга "Обломки". В связи с возможностью вторичного приезда Горького на Капри в 1924 г. М. Первухин поместил в каприйском журнале "Островные ведомости" ("Pagine dell'isola") статью о "русском Капри" А.М.Горького периода его первого пребывания в Италии: этот текст в настоящий момент имеет раритетную ценность, так как нигде не переиздавался. Как летописец жизни русской колонии на Капри, М. Первухин впервые поставил вопрос о ней как о социо-культурном феномене эпохи. Своеобразие взгляда автора заключалось в том, что он провозгласил создание А.М.Горьким каприйской школы важнейшей вехой на пути к Октябрьской революции 1917 г. Такое позиционирование этого феномена в каприйской прессе, возможно, воспрепятствовало вторичному приезду А.М.Горького на остров. Итальянский исследователь С.Гардзонио сообщает о том, что в наследии М. Первухина остались также неизданными "очень живые записки о "гнусной роли" Горького в русской каприйской колонии, находящиеся в архиве "Русского слова". Такова литературная палитра мифа о "русском Капри", гомером которого выступил М.Первухин.

Отношения М.Первухина и А.М.Горького складывались крайне неровно. Об этом дают представление реплики в переписке с третьими лицами. Так, А.М.Горький писал К.П.Пятницкому в cвязи с публикацией рассказа М. Первухина "Россия в Италии", появившегося в газете "Русская мысль" №3 за 1908 год: "Некто Первухин, живущий здесь, послал в "Рус<скую> Мысль" рассказ "Русские в Италии", герой рассказа - мошенник, преследуемый полицией. Редакция "Рус. Мысли" - переделала мошенника в социалиста. А так как в рассказе фигурирует полиция, и героя арестуют, то, кажется, будет скандал: итальянцы, узнав из рассказа о возможности ареста и выдачи русского социалиста, желают иметь доказательства сего факта. Но, думаю, что мне удастся погасить эту историю - из сожаления к больному Первухину. В хорошую позицию ставят у нас гг. редакторы-кадеты (редактором журнала "Русская мысль" был П.Б. Струве - М.А.) писателей и литературу!" (из письма А.М.Горького к К.П.Пятницкому около 20 мая (2 июня) 1908). Покровительство А.М.Горького задело самолюбие М.Первухина, и он прервал знакомство. В письме к Л.Андрееву, с которым М.Первухин познакомился в Берлине в 1906 г., он написал, что перестал бывать в этом доме, так как "не мог стать холопом Горького".

В среде русских литераторов М.Первухин имел прочное место: в нем видели "художника чеховской школы, сумевшего передать скорбь серенькой жизни" (А.В.Амфитеатров), его интересовала "судьба тех, кого сносит поток новой жизни, тех, кто догорает, чадит и гаснет" (В.Львов-Рогачевский). Его глубокая неудовлетворенность наличным бытием привела его в ряды художников-фантастов, что дает возможность сегодня рассматривать имя М. Первухина в одном ряду с Е.Замятиным, Дж.Оруэллом, Г.Уэллсом и О.Хаксли. Особого внимания заслуживает роман "Пугачев-победитель", изданный в 1924 г. в Берлине.

Если в жанровом отношении творчество М. Первухина можно отнести к европейской традиции, то в философском отношении он является наследником русской мысли в ряду с А.С.Пушкиным, П.Чаадаевым, Ф.Тютчевым и др. Эту философскую позицию отличает превалирование этоса в шкале классических гуманистических ценностей как выражения духовной практики. В силу такой позиции М. Первухин попытался дать объективную оценку личности А.М. Горького.

В связи с развитием революционных событий в России эволюция политических взглядов М. Первухина привела его в лагерь сторонников раннего итальянского фашизма, в котором писатель увидел идеологию национального возрождения, которая могла рассматриваться как альтернатива большевизму, способ ему противостоять как в России, так и в Италии.

Непримиримость к большевистской идеологии, формирование которой он увидел в недрах "каприйской школы", М.Первухин сохранил до последних дней жизни. Незадолго до смерти он писал Василию Ивановичу Немировичу-Данченко (1848-1936), брату Вл. И. Немировича-Данченко, популярному в свое время писателю, с которым дружил на Капри в 1908-1909 гг.: "Мы - я и жена - едим раз в день, да и то столько, что и воробья не накормишь. Изо дня в день, из года в год живем надеждой на "близкое" падение большевиков. А они, канальи, почему-то не хотят "рухаться". В некрологе на смерть писателя в парижской газете "Последние новости" от 8 января 1929 г. М.А. Осоргин высоко оценил его творчество, отметив, что семья писателя жила "в чрезвычайной бедности".

Таким образом, миф, связанный с "русским Капри", начал складываться одновременно с бытописательством феномена. Это явление само по себе заслуживает внимания, поскольку по своей природе миф предполагает определенное дистанцирование от исторического факта. Этот разрыв необходим для того, чтобы миф сублимировал "внутреннее событие" и явил его в "снятом" или "очищенном" виде. В случае с "русским Капри" произошло редкое совпадение "события" и "слова о нем". Это оказалось возможно в силу особой остроты мысли и своеобразия писательского дара Михаила Константиновича Первухина. Став гомером русской одиссеи на Капри, он оставил бесценное свидетельство о том, как исторически формировался миф.

Краеугольным камнем этого эпоса является его очерк "Русские на Капри. Максим Горький", опубликованная в 1924 г. в тот момент, когда Горький находился в Берлине и выразил желание переехать на жительство в Италию. Итальянская пресса подняла вопрос о его вторичном приезде в Италию, возможно, вновь на Капри. Именно на это сообщение откликнулся М. Первухин своим очерком.

Очерк рассказывает историю "русского Капри", которую М. Первухин делит на три периода. Первый связан с паломничеством на Капри русских художников и литераторов в конце XIX-начале XX века. В это время на Капри существовали немецкая и англо-американская колонии. Русские посещали остров преимущественно в артистических целях, проживая небольшими колониями в северной и центральной Италии - Венеции, Флоренции, Риме.

Второй период, согласно М.Первухину, относится к 1906-1913 гг., когда на острове сложилась русская колония. С 1906 года Капри заселяют политические эмигранты из России, количество которых непрерывно растет. В центре оказывается фигура А.М.Горького, которая, как магнит, собирает вокруг себя революционеров. Те из них, которые, в противовес ленинской газете "Пролетарий", объединились вокруг газеты "Вперед", открывают на острове партийную школу для рабочих.

Третий период, который М.Первухин относит к 1914-1918 гг., связан с притоком русских беженцев во время первой мировой войны. Уже нет никакой речи о русской политической колонии, которая окончила свое существование к концу 1913 г. в связи с амнистией по случаю 300-летия дома Романовых. Тогда же и Горький покинул Капри. М. Первухин связывает понятие русской колонии на Капри с политической деятельностью русских эмигрантов, считая, что ни в первый, ни в последний период "колонии" как самоорганизующейся структуры не существовало, а были русские поселенцы, по тем или иным причинам оказавшиеся на Капри.

На страницах журнала очерку М. Первухина предшествует краткий экскурс в историю острова как места, известного своей притягательностью для деятелей европейского искусства. М. Первухин позиционирует фигуру А.М.Горького и его окружение как людей, которые остались равнодушны к атмосфере этого места, ибо идеология в этот момент возобладала в них над природой художника.

Исторически предназначением острова было вдохновлять творческих личностей, поэтов и музыкантов на создание произведений, в которых воспевалось богатство природы острова в гармонии с простой непритязательной жизнью его жителей. Остров прославился тем, что Феликс Мендельсон-Бартольди написал здесь свою оперу "Вальпургиева ночь" по мотивам поэзии Гете; Массне создал здесь свою "Ленивую песню" ("Chanson de la paresse"), воспев каприйское dolce far niente; Вагнер вдохновлялся величественным и грозным видом ущелий острова, работая над "Тристаном и Изольдой"; Дебюсси написал здесь "Холмы Анакапри" ("Les collines d'Anacapri"). Единственная опасность, которая на Капри подстерегает художника - это риск впасть в банальность при воссоздании каприйских пейзажей, которые красивы, "как на открытке".

М. Первухин начинает свой очерк со слов И.С.Тургенева, обращенных к писателю Г. Данилевскому: "Из твоего письма я узнал, что ты провел около месяца в Неаполе, посетил развалины Помпеи, но не нашел времени приехать на Капри. Тебе не стыдно? Неаполь красив, Помпеи очень интересны, особенно для тебя, историка. Но остров Капри - чудо. Да, чудо! И не только потому, что там есть "Голубой грот", но потому что весь остров - настоящий "Храм Богини Природы", воплощение красоты. Я был на Капри три раза за последнее время и скажу тебе: впечатление останется со мной до смерти! Как не воспользоваться возможностью увидеть этот остров? Не понимаю. Таковы все русские: способны пройти равнодушно мимо самой Венеры, если Богиня не будет одета в современный наряд. Но знай, скоро, я уверен, новое поколение русской интеллигенции изберет остров Капри местом своего паломничества, и кто знает, может быть, мы увидим на нем сильную русскую колонию, состоящую из художников и писателей" (1871). И.С. Тургенев оказался прозорлив, и автор очерка прослеживает историю "русского освоения" Капри в горизонте тургеневской мысли. "Предсказание Тургенева исполнилось, но не сразу. Прошло несколько десятков лет активнейшей пропаганды в пользу Капри. Характерно, что не русские писатели внесли наибольший вклад в это прославление Капри, а художники и скульпторы. Точнее, два великих художника начали эту пропаганду почти одновременно с Тургеневым в художнических кругах Москвы и Петербурга, настаивая на необходимости посещать и изучать Капри для всех молодых художников и скульпторов, приглашенных в Италию в качестве стипендиатов Императорской Академии художеств. Я говорю об Айвазовском, самом знаменитом русском маринисте XIX века, и его друге Антокольском, самом знаменитом скульпторе эпохи".

М. Первухин упоминает анекдот, связанный с пребыванием Айвазовского в Италии, который тот рассказывал ему в своей мастерскую в Феодосии в 1896 г. Великий русский художник никогда не писал с натуры, но делал эскизы карандашом. А затем писал в мастерской, основываясь на общем впечатлении. Во время пребывания на Капри Айвазовский решил изменить свою метoду и написал серию пленэров на берегу моря. Устроив по возвращении в Петербург вернисаж, он получил крайне неблагоприятную общественную критику и уничтожил все каприйские этюды. Его обвинили в том, что художник "использовал слишком фантастические цвета и яркие краски". Когда чуть позже Айвазовский воссоздал серию каприйских работ по памяти, критика рассыпалась в хвалебных отзывах о его мастерстве: хвалили в основном естественную гамму красок. Такова была ошеломляющая красота этого острова.

Постепенно Капри начинает привлекать все большее внимание русской интеллигенции. М. Первухин связывает начало русского паломничества на остров с выходом в свет в 1880 г. романа молодого писателя Василия Немировича-Данченко, действие которого разворачивается на Капри. Василий Немирович-Данченко, которого автор очерка аттестует "настоящим поэтом", жил на Капри и пылко воспел его. Роман понравился русской публике и привлек на Капри множество туристов. Дело дошло до того, что известность Капри стала предметом обсуждения в императорских кругах. В 1885 г. в Петербурге возник проект собрать деньги по подписке и получить субсидию правительства для организации на Капри "Русского Дома", своего рода пансиона с православной церковью. Однако Александр III наложил вето, мотивируя свой отказ нежеланием вывозить русские деньги. Никаких подписок и правительственных субсидий!" - ответил император князю Трубецкому, одному из страстных защитников идеи. Сам по себе незначительный этот эпизод демонстрировал популярность, которую приобрел маленький средиземноморский остров в России.

Период с 1885 по 1905 гг. был ознаменован ростом знаменитости Капри среди членов русских колоний, существовавших во Флоренции и в Риме. Среди тех, кто посещал эти места, были художники братья Сведомские, Бакалович, Бронников, Ридзони, популярные в России и за рубежом картинами из быта античных римлян и греков; здесь гостили философ Аким Волынский, писатели М. Боборыкин, Д. Мережковский и другие.

Революционная буря, потрясшая русскую жизнь в 1905 г., заставила тысячи русских интеллигентов, причастных к революционным событиям, искать убежища за границей. По традиции большинство изгнанников ехали в Париж или в Швейцарию, но некоторые обосновались на Капри. В их числе, указывает М.Первухин, были две известные в политическом мире личности: лидер партии социалистов-революционеров республиканский идеолог Григорий Шрейдер, один из наиболее авторитетных и уважаемых русских экономистов, и его противник Максим Горький, влиятельный сторонник меньшевистской фракции социал-демократической партии. Присутствие на Капри Шрейдера прошло почти незамеченным; старый революционер держался в тени и вел скромную жизнь, избегая общения. "Не то Максим Горький! - пишет М. Первухин, - литературная слава которого уже гремела в Италии".

Действительно, в Италии произведения Горького в этот период были уже хорошо известны: были опубликованы переводы рассказов "Челкаш", "Емельян Пиляй", "Дед Архип и Ленька", "Старуха Изергиль", а также "Песня о Соколе" и "Песня о Буревестнике". В 1901 г. "Новая антология" ("Nuova Antologia",1901, июль, № IV, тетрадь 710), литературное приложение к журналу "Рим", посвятила ему большую статью "Максим Горький", где он был назван "новой звездой литературного мира". В 1904 г. театр Беллини в Палермо поставил драму "Мещане", театр "Костанци" в Риме - драму "На дне", в 1905 г. Неаполитанский театр поставил пьесу "Дети солнца".

На все это наложила отпечаток ситуация с приездом Горького из революционной России. Его встречали как жертву и борца против угнетения и тирании. После событий Кровавого воскресения в январе 1905 г. он был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Арест получил широкий резонанс, и в его защиту подняли свои голоса Г. Гауптман, А. Франс, О. Роден, Т. Гарди, Дж. Мередит, итальянские писатели Г. Деледда, М. Раписарди, Э. де Амичис, композитор Дж. Пуччини, философ Б. Кроче и другие деятелями науки и искусства Германии, Франции, Англии. В Риме прошли студенческие демонстрации. Римская газета "II giornale d'Italia" (1905, 5 февраля) сообщала о широко развернувшемся по всей стране движении в защиту русского писателя. Известно обращение депутатов парламента к итальянскому правительству с призывом добиться освобождения Горького. В ответ Горький на страницах социалистической газеты "Avanti" 5 апреля 1905 года опубликовал письмо "К пролетариям Италии": "Меня глубоко волнуют симпатии, выраженные мне итальянским пролетариатом. Это безграничное чувство симпатии заставляет меня надеяться и верить, что приближается, наконец, время, когда любая система насилий, направленная против человека, стремящаяся поработить его разум, вызовет единодушный взрыв негодования и протеста всего мира против тиранов. Пусть крепнет и расширяется по всей земле это чувство духовного братства всех ко всем. Пусть также растет и углубляется в каждом сердце любовь к свободе человеческой мысли. Да восторжествуют права народов в их любви к правде и борьбе за победу. Спасибо. Максим Горький". Такое горячее участие итальянцев в судьбе писателя сыграло не последнюю роль при выборе Горьким страны для жительства в период эмиграции.

14 февраля 1905 г. А.М. Горький был освобожден под залог. Однако его революционная деятельность не пошла на спад. В ноябре 1905 г. Горький вступил в партию большевиков и активно участвовал в революционных событиях декабря 1905 г. в Москве. В дни Декабрьского вооруженного восстания квартира Горького на Воздвиженке была боевым штабом революционеров и складом оружия: ее охраняла вооруженная кавказская революционная дружина. После поражения Декабрьского вооруженного восстания в Москве А.М. Горькому пришлось покинуть Россию: таково было партийное решение. В феврале 1906 г. А.М. Горький и М.Ф.Андреева уезжают через Европу в Америку. Эмиграцию предполагалось использовать в партийных целях - для революционной пропаганды против предоставления займов царскому правительству и сбора средств для партийной кассы. В письме к Е.П.Пешковой он объяснял: "Ты говоришь - непонятны тебе причины, почему я уехал? Они просты… нужны деньги. Здесь их легче всего достать. Вот и мотивы моих путешествий". Зная, что вернется в Европу, А.М. Горький писал: "…сяду где-либо в маленьком городке и буду писать".

Анализируя клубок событий, приведший к приезду А.М. Горького на Капри, из своего "далёка" 1924 г., М. Первухин пытается увидеть "внутреннее событие" этого феномена. Его интересует А.М.Горький не как общественная фигура, поведение которой определяет публичность как таковая, но А.М.Горький как "внутренний человек". М. Первухин оспаривает общепринятую версию: "В 1905 г. родилась любопытная легенда: безо всяких оснований утверждалось, что Максим Горький, самый популярный писатель своего времени (что тоже было неправдой), стал жертвой реакционного русского правительства. Эта легенда заставляла видеть в Горьком осужденного на смерть мученика русской революции, чудом спасшегося и вынужденного бежать за границу. Даже если бы Горький оставался в России, он не подвергался риску со стороны правительства, так как его обвинили лишь в подписании революционного Манифеста, и наказание не могло быть слишком сурово. Так и случилось: другие участники подписания Манифеста впоследствии были оправданы. Однако легенда возымела свое действие, и Горький, приехав сначала в Неаполь, а затем на Капри, был встречен с энтузиазмом: в нем увидели политического мученика в духе Мадзини или Гарибальди".

Парадоксальность мысли М. Первухина нагляднее проступает, если сравнить его текст с хором публикаций итальянской прессы того времени. Так, в статье "Остров мира и покоя" (февраль 1912 г.) неаполитанский корреспондент газеты "Иль Джорнале д'Италиа" Анджело Флавио Гвиди сравнивает пребывание Горького на Капри с обретением земли обетованной: "Его творческий дух нашёл мир и забвение - это то, чего он желал: сонный остров навевает чувство невыразимого утешения. Некоторые говорят, что остров вреден духу Горького: это неправда. Горький умел страдать, а теперь он научился радоваться жизни… Могло ли творчество Горького быть постоянным криком гнева, возмущения, жалоб? Выражением чувств великого страдающего человечества? Теперь он познал удовольствие быть слегка забытым своей публикой… Когда-нибудь остров вернёт Горького миру хороших и плохих людей; но вернёт его лучше, чем он был, так как он станет поэтом, постигшим магическую сторону жизни, человеком, чья саркастическая усмешка превратится в улыбку". М.Первухин оспаривал банальную очевидность факта, что Капри стал для Горького островом забвения, как это идиллически представлялось итальянскому журналисту в 1912 году?

В оценке личности и роли Горького в исторической перспективе последующих событий М. Первухин старается сохранить объективность. Оказавшись на Капри, А.М. Горький не мог не отдать должное красотам острова. Так, он писал Леониду Андрееву: "Капри - кусок крошечный, но вкусный… Здесь пьянеешь, балдеешь и ничего не можешь делать. Все смотришь и улыбаешься". Рассылая в октябре-декабре 1906 г. родственникам и знакомым почтовые открытки с видами острова, А.М. Горький трогательно подписывал их: "Вот как здесь красиво!" (Е. П. Пешковой) или "Здесь очень хочется рисовать" (сыну Максиму). Его восхищение вместе с природой разделяли и местные жители: Gorki adorava l'Italia e gl'italiani que per lui erano tutti artisti fino al midollo, e specialmente, si capisce, il popolo" ("Горький обожал Италию и итальянцев - всех итальянцев он считал художниками и особенно, разумеется, простой народ"), - вспоминал У.Ойетти. А в письме к З.А.Пешкову он подчеркивал: "Здесь удивительно красиво, какая-то сказка бесконечно-разнообразная развертывается перед тобой. Красиво море, остров, его скалы, и люди не портят этого впечатления беспечной, веселой, пестрой красоты. Какие это музыканты, если бы ты слышал!.. В них очень много природной веселости, наивности, жажды красивого и нет ничего, что напоминало бы тебе об итальянцах Америки… Очень подкупает демократизм, который здесь-особенно после Америки - сильно бросается в глаза". В ноябре 1906 г. римская газета "La tribuna" писала: "С Капри сообщают, что Максим Горький, восхищенный великолепием острова, намеревается остаться там на долгое время - на Капри, который он назвал "жемчужиной Средиземноморья" В. Н. Бунина в своих воспоминаниях приводит следующее высказывание Горького: "Если бы я был богом, то сделал бы себе кольцо, в которое вставил бы Капри".

Начиная с 1906 г., итальянские газеты отмечают наплыв русской интеллигенции ("люди дела и люди мысли") на Капри. К 1911 г. их число "перевалило за тысячу". Анджело Флавио Гвиди в своих статьях неоднократно обращался к описанию этого поразившего воображение итальянцев явления. В статье "Русская колония в Неаполитанском заливе" (июль 1911 г.) он отмечает: "Почти все имеют простые, открытые лица, каждый хочет обнять другого как своего старшего или младшего брата. И среди этих друзей Капри первым идет Максим Горький…". Марио Баккардо в статье "На острове сирен" в "Иль Джорнале д'Италиа" писал: "На Капри понаехало много русских, но не знатных господ, а служащих, учителей, студентов из Петербурга, Москвы, Вильно, Киева. Им удается совершить поездку благодаря долгой экономии средств…Они приезжают на Капри потому, что здесь живет Максим Горький. Они собираются здесь и живут как одной семьей, помогают другу другу, учатся по общим книгам". Этой заметке вторит Альберто Каппеллетти в статье "Писатели и артисты на Капри": "На Капри живет Максим Горький. Его пребывание на этом маленьком острове Тирренского моря, овеянном римскими сказаниями об Августе и Тиберии, привлекло сюда множество его соотечественников…" Многие гости Горького, посещавшие Капри в те годы, оставили воспоминания об этом доме как центре притяжения русской колонии. А.М. Горький же в письмах от апреля - мая 1913 года замечал: "На Капри очень много русских, шумно и суетно", а нижегородцев "набралось на Капри… - человек 600".

В отличие от своих итальянских собратьев по перу М. Первухин справедливо считал, что деятельность Горького на Капри не была "постижением магической стороны жизни", ибо ее содержание составляла реальность иного порядка. В свете исторической перспективы М. Первухин утверждает, что на Капри готовилась русская социалистическая революция и видимость затишья была затишьем перед бурей: "Во время своего пребывания на Капри Горький никогда не оставлял политической, вернее, революционной деятельности. В 1908 г. возникла идея перенести на Капри руководство русской социал-демократической партии, однако не все лидеры партии согласились с этим, и идея не осуществилась. Вскоре, получив в распоряжение крупную сумму денег, подаренных партии эксцентричным и возможно психически неуравновешенным миллионером, Горький предложил организовать на Капри знаменитую "школу революционной техники" для "научной подготовки пропагандистов русского социализма". Тогда на Капри приехали ученики этой оригинальной школы и их инструкторы и преподаватели". Чтобы понять остроту взгляда М.Первухина, интересно сопоставить его свидетельство с мнением итальянского журналиста, изложенным в уже цитированной статье в "Иль Джорнале д'Италия" от 19 февраля 1912 г.: "В некоторых покой Горького возбуждает зависть. Его одиночество кажется таинственным средоточием козней и интриг: прекрасные простодушные детские глаза старика выражают удивление: почему так неверно истолкованы его сосредоточенность и задумчивость?"

Можно ли М. Первухина отнести к "завистникам" А.М.Горького? Равно как в свою очередь можно ли признать "простодушие" в "детских глазах старика" А.М.Горького доказательством того, что под сенью фигуры русского писателя Капри не превратился в место "таинственного средоточия козней и интриг"? Л.Быковцева приводит такой факт: в январе 1907 года русский посол в Риме Муравьев направил в министерство иностранных дел для передачи Столыпину депешу, в которой указывал, что вокруг Горького группируются русские революционеры и итальянские социалисты. А.В. Луначарский, в 1927 г. писал, что этот "камушек", остров Капри, был выбран для партийной школы, только потому, что на нем "сидел" А.М.Горький. Очерк М. Первухина убеждает, что русская революция действительно готовилась на Капри и это не преувеличение: "Самое значительное социальное и политическое потрясение ХХ в. в качестве инструмента использовало людей, собравшихся на острове вокруг Максима Горького - личности, о которой еще ни литературная критика, ни история не сказали своего последнего слова. В приготовлении разыгравшейся в России великой драмы Горький, несомненно, сыграл одну из главных ролей". Много способствовало привлечению русской литературной публики на Капри издательская деятельность писателя. По словам М. Первухина, все знали, что он "возглавлял богатое и влиятельное" петербуржское издательство "Знание". У Горького на Капри постоянно бывал Иван Павлович Ладыжников, который в то время возглавлял русское книгоиздательство в Берлине. Здесь "жил другой известный русский писатель, Леонид Андреев, также революционно настроенный член партии эсеров, ставший впоследствии личным врагом Горького".

Таким образом, подчеркивает автор очерка, на Капри "возник литературно-политический центр, куда входили люди, принадлежащие к экстремистским партиям". Кто-то уезжал сразу, а кто-то оставался надолго, образуя "настоящую русскую политическую и литературную колонию". Собеседниками А.М. Горького здесь были революционеры Г.А. Лопатин, Г.В. Плеханов, А.В. Луначарский, А.А.Богданов, В.И.Ленин, Ф. Э. Дзержинский - и это еще не полный перечень имен.

М. Первухин парадоксально обыгрывает мысль о том, что на Капри жил не один А.М.Горький, а два Горьких. Один из них был признанным писателем Максимом Горьким, он вел открытую публичную жизнь, имел широкие знакомства в среде итальянской интеллигенции, принимал прославленных соотечественников: Ф. И. Шаляпина, К. С. Станиславского, И. Е. Репина, А. С. Новикова-Прибоя, М. М. Коцюбинского и др. Но помимо Максима Горького на острове жил мало кому известный А.М. Пешков, босяк-ницшеанец, который предпринял, возможно, наиболее радикальную за всю свою жизнь попытку создать собственную философию. Вспомним Сатин с его крылатой сентенцией: "Человек - это звучит гордо!". Максим Горький на Капри предоставил Алексею Пешкову возможность осуществить свой эксперимент. "На Капри А.М. Горький и его товарищ, философ и социолог Анатолий Луначарский (ныне нарком просвещения в советском правительстве), при поддержке других членов партии, стали директорами и "профессорами", - пишет М. Первухин. - В их числе стоит назвать философа А.Богданова и политического публициста П. Алексинского. Недолгое время там находился и Ленин. Но среди учеников, общим числом около двадцати человек, большая часть оказалась секретными агентами знаменитой "Охранки", императорской секретной сыскной полиции. Через несколько месяцев среди ее руководителей возникли разногласия; Луначарский отделился от Горького, и оставшиеся ученики переехали с Капри в Сан Ремо".

За скупыми строками очерка встает драма русской революции, в грядущем сценарии которой радикальная большевистская идеология взяла верх над "богостроительством" А.Богданова, А.Луначарского, А.М.Горького, который исходил из того, что необходимо способствовать формированию новой религии человечества, в которой Бога людям заменит революция, а на место Промысла заступит свободная воля homo sapiens.

Используя финансовый приток партийных денег, А.М.Горький попытался осуществить на Капри давно лелеемую идею об "интеллигизации" пролетариата - своего рода "легализации пролетариата в интеллекте", что в контексте русской культуры означало "легализацию пролетариата в духе". Встав на позиции радикального атеизма, А.М. Горький почти подошел к мысли об искусственном вживлении духа в интеллект - идее, беспощадно высмеянной М.Булгаковым в знаменитом "Собачьем сердце". Сам Горький, создавая в голодном Петрограде в 1918 г. издательство "Всемирная литература", был озабочен уже простым спасением русской интеллигенции. Размытая картинка с каприйским силуэтом возможности одухотворить пролетариат поблекла и использовалась лишь как слабое прикрытие. Об этом свидетельствует история последней публикации А.Блока: в 1921 г. А.М. Горький опубликует трагическую и самую страшную пьесу поэта "Рамзес. Сцены из жизни Древнего Египта" вопреки всей "пролетарской" критике на нее. Разочарование в возможности "одухотворить" пролетариат преследовало А.М. Горького всю жизнь, в нем причина все большего лукавства перед собой и своей совестью, о чем свидетельствуют его позднее творчество и постоянные так называемые "противоречия".

Заслуга М.Первухина состоит в том, что он первый настойчиво обозначил трагическую взаимосвязь каприйского "заточения" Горького и событий русской революции 1917 г. Никому неизвестный подпольный оппозиционер В.И.Ленин "подмял" под свою радикальную философию революционного насилия идею "богостроительства", которую позиционировал писатель с мировым именем А.М.Горький. То, что Горький, после короткого всплеска с историей создания "каприйской школы", тихо и незаметно отказался от этой идеи, заставляет предполагать, что писателя и оппозиционера связывали более сложные отношения, чем это принято предполагать. Возможно, причина крылась все в той же проблеме партийных денег.

Главная мысль М.Первухина заключается в том, что деятельность А.М.Горький на Капри была подчинена революционной работе, а не литературе. Хотя М.Первухин признает: "Постоянный приток гостей в дом Горького мог создать впечатление, что Горький только тем и занят, что принимает гостей. Совсем наоборот. На Капри Горький активно и плодотворно работал. Достаточно вспомнить, сколько произведений написано Горьким период с 1907 по 1912 гг." Действительно, сам выбор острова для жительства определялся желанием Горького целиком посвятить себя творчеству, иметь возможность спокойно работать в уединенном месте. Это желание уединения послужило главной причиной отъезда Горького из Неаполя. Именно на Капри Горький закончил повесть "Мать"; написал автобиографическую повесть "Детство"; повести "Городок Окуров", "Жизнь Матвея Кожемякина", "Лето", "Исповедь", "Жизнь ненужного человека"; рассказ "Романтик", циклы - "Жалобы", "По Руси", "Сказки об Италии", "Русские сказки".

Однако, считает М. Первухин, "продуктивность Горького представляет собой любопытный и очень характерный феномен: анализируя содержание рассказов и романов Горького, задуманных и написанных на Капри, мы не обнаружим никаких следов влияния окружающей обстановки. За шесть лет Горького ничего не сказал о Капри..."? Характерно, например, что "Новый журнал для всех" писал в связи с выходом в очередном выпуске сборника "Знание" в 1911 г. повести "Жизнь Матвея Кожемякина": "Приходится дивиться поразительному, неистощимому обилию художественного опыта и впечатлений у Горького. И это у художника, уже много лет оторванного от родины". Это позволяет М.Первухину утверждать, что тот за шесть лет пребывания на Капри "не вник в итальянскую жизнь, как будто ничего не видел и не замечал". О "Сказках об Италии" М. Первухин пишет: "Десяток рассказов, составляющих содержание этого небольшого тома, не показывают никакого, даже минимального знания Горьким итальянской жизни". Действительно ли Горький не сумел оценить и воспеть Италию? Ведь если вспомнить его многочисленные восторженные высказывания об Италии, сохранившиеся на страницах итальянской прессы и в воспоминаниях его итальянских друзей, возникает впечатление, что в Италии он себя чувствовал, как дома. Сибилла Алерамо, например, цитирует слова писателя: "Если бы я не был русским, я, вероятно, хотел бы быть итальянцем". (Sibilla Aleramo. Ricordo di Gorki. "Rinascita", 1946, № 3, marzo, pp. 49-50). Неаполитанский драматург Роберто Бракко, который провел много часов в беседах с Горьким, приводил такое его высказывание: "Он часто повторял, что только наша страна могла в какой-то мере стать его второй родиной. Здесь он чувствовал себя как дома" ("И giornale d'ltalia", 1917, 9 agosto).

"Однако, - утверждает Первухин, - Горький не создал лирических произведений, прославляющих остров. Это же можно сказать и о других великих людях, приезжавших на Капри к Горькому. Они восхищались островом, но не посвятили ему никаких произведений искусства". Позднее критика ставила горьковские "Сказки об Италии" в один ряд с лучшими произведениями, написанными об Италии, такими, как "Итальянские путешествия" Гёте, "Записки туриста" Стендаля, "Коринна, или Италия" Жермен де Сталь. Понятно, впрочем, что имеет в виду М.Первухин: его категоничность связана с главной мыслью его очерка - о подготовке на Капри на фоне идиллических пейзажей самой кровавой русской драмы ХХ в. Упрек М. Первухина связан, конечно, не с игнорированием Горьким красоты Капри, а с непризнанием приоритета вечных ценностей над социальными, приоритета, который и демонстрировал своей историей Капри с виллами Октавиана Августа или Тиберия. А.М. Горький, посещавший пещеры, посвященные культу Великой Богини, поднимавшийся на гору Монте Соларо, посвященную культу солнца, не воспринял послание, которое несло ему это целебное место. Его дом "сотрясали политические дискуссии и революционно-пропагандистские речи готовивших пришествие большевизма Рогачевского, Луначарского, Богданова и их малых спутников". Хотя, возможно, желание А.М.Горького выступить в несвойственной ему роли философа-"богостроителя" связано с целительным климатом Капри, островом-первомифом европейского сознания, название которого указывало на древний культ козы Амалтеи, вскормившей своим молоком самого Зевса.

Характерно, что второй приезд Горького в Италию сопровождался именно такой публикацией на Капри: ведь и Италия изменилась, многие итальянские знакомые Горького оказались в плену иллюзий, связанных с идеологией нарождающегося итальянского фашизма. И это касается не только русского журналиста Михаила Первухина, но и маститых итальянских писателей, каким является, например, Габриеле Д'Аннунцио, или литературного и художественного критика Уго Ойетти, которому когда-то Горький давал рекомендательные письма к В.Я.Брюсову, К.С.Станиславскому, Н.Иорданскому и др. для поездки в Россию. Теперь Горький в ответ на его предложение о сотрудничестве в "Коррьере дела сера" пишет сухой отказ. А Ойетти записывает в своем дневнике 4 июля 1926 г.: "Ho pranzato coi Valli e coi Papini qui alla Casina di Villa Borghese. Folla immensa, ben vestita, felice. Eleganza, anche della trattoria e del caffe all'aperto, quasi parigina. Orchesrina. Lummi rossi e blu tra le fronde degli alberi. Tramonto languido tra i pini. All'improvviso tra la folla anonima, alto, scheletico, giallo, malinconico appare, seguito da due o tre russe, Massimo Gorki. E la folla mi s'appiattisce in un formicolio vano. Non lo saluto, non mi faccio riconoscere, la politica di questi dodici anni ci ha divisi. Ma degli scrittori, dei pochi scrittori ancora vivi, egli e dei tre o quattro che fanno vetta e che sono sicuri di non morire".

Накануне приезда Горького в Италию М. Первухин напоминает о его первом пребывании в этой стране, подготовившем "великую драму, разыгравшуюся в России". Ответственность А.М.Горького перед Россией велика, ибо "он оставался центральной фигурой литературы и искусства предвоенного десятилетия". М. Первухина ничего не пишет о причинах повторной эмиграции А.М.Горького. Этот факт является одной из составляющих хорошо известной горьковедам так называемой "противоречивости" А.М.Горького. М. Первухин свидетельствует: на карту была поставлена судьба России. А.М. Горькому, в отличие от Одиссея, не удалось одолеть сладкоголосое пение революционных сирен, погубивших его.

Библиография.

Архив А.М.Горького. Коллекция газетных вырезок итальянской прессы П. Цветеремича.

Биографические сведения о М. Первухине взяты из статьи С.М. Гучкова "Первухин М.К" (в кн.: Русские писатели (1800-1917). Биографический словарь. Т.4. М., 1999. С.554-556) и из статьи С.Гардзонио. Михаил Первухин - летописец русской революции и итальянского фашизма (в кн.:Статьи по русской поэзии ХХ века. М., 2006. Сс.183-194).

Горький М. Письма (1905-1906). Т.5., 1999.

Бунина В.Н. Беседы с памятью. "Литературное наследство", т. 84 (книга вторая), стр. 217.

Муратова К.Д. М.Горький на Капри (1911-1913). Ленинград, 1971.

Быковцева Л. Горький в Италии. М., 1975. С.68-69.

Ojetti Ugo I taccuini (1914-1943). Cose viste. Firenze: Sansoni, 1954.

Гардзонио С. Михаил Первухин - летописец русской революции и итальянского фашизма. В кн.: Статьи по русской поэзии ХХ века. М., 2006.

© M. Arias

back

top