Евгений Степанов

НЕАКАДЕМИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Вначале - маленькая преамбула...

Волею судьбы, я был привлечен к комментированию некоторых томов выходящего сейчас полного собрания сочинений Н.С. Гумилева (в дальнейшем - ПСС). Издание это мало кому известно. Тираж последнего из вышедших, седьмого тома - 1210 экз. Так проставлено в выходных данных книги; все тома вышли в издательстве "Воскресенье", Москва, а печатались в Калмыкии (кроме 1 тома, отпечатанного в Смоленске). Так что, до широкой публики оно, явно, не дошло, а среди специалистов отношение к нему неоднозначное. Я относился всегда к той части, которая считала - хорошо, что оно есть... Несмотря на очевидные недостатки. Оказавшись, как говорится, "в гуще событий", мнения этого не изменил. На выходе - восьмой том, "эпистолярное наследство", и я, в некотором смысле, "пал его жертвой"... Все последующие материалы (надеюсь, не в одном номере журнала), которые я назвал "неакадемическими комментариями" - следствие этого... Еще должен выйти том переводов и последний, несколько странный, "десятой том", куда предполагается включить все "дополнения", библиографию, "летопись", короче, "Varia"... Здесь я не буду называть, по этическим соображениям, никаких имен, и высказывать своих критических соображений по поводу ПСС... Дальнейшее - мои субъективные соображения, за которые, как принято иногда указывать, "редакция ответственности не несет"...

Еще до развала СССР, на пике "перестройки", я подготовил раздел "Николай Гумилев. Хроника" в 3-м томе "Сочинений" (Москва, "Художественная литература", 1991), и прокомментировал для того же издания "Записки кавалериста" и, частично, "Африканский дневник". Это было не самое плохое издание, по крайней мере, почти единственное (помимо подготовленного покойным М.Д. Эльзоном тома в "Библиотеке поэта", два издания, в 1988 и 2000 гг.), в котором все тексты были выверены по первоисточникам. Несмотря на это, подавляющее большинство российских издательств упорно продолжает перепечатывать гумилевские текста по изданию Г.Струве (Вашингтон, тт.1-4, 1962-1968 гг.) Кстати, не удалось сравнить тираж этого первого "Полного Гумилева" с нынешним - на Западе тиражи не проставлялись, но предполагаю, что он был больше, чем у современного ПСС. Вашингтонское издание для своего времени было прекрасным, но понятно, как и в каких условиях оно делалось. В нынешние времена, в России, чаще всего Гумилева переиздают вообще не задумываясь, по первой попавшейся в руки книжке. Составители ПСС, естественно, в своей работе учитывали опыт "предшественников". К этому, тем более, обязывает, что выходит оно под эгидой "Института русской литература (Пушкинский Дом)". По объему комментариев это издание многократно превзошло своих предшественников. Я заранее извиняюсь перед читателями в том, что в моих "неакадемических комментариях" будет время от время встречаться "математика", по крайней мере, на уровне школьной арифметики. Как говорится, дурное наследство бывшего физика (без кавычек)... Так вот, семь вышедших томов составили, во-первых, собственно, тексты Н.С.Гумилева - 1590 стр., во-вторых, "Другие редакции и варианты" - 310 стр., и наконец, собственно, "Комментарии" - 1300 стр., всего более 3 тысяч страниц текста. На этом о ПСС заканчиваю...

Теперь пару слов о состоянии современного "гумилевоведения". Почти исчерпывающе об этом написал Н.А. Богомолов в опубликованной в журнале "НЛО" 2005, №71 статье с недвусмысленным названием "Печальная доля... Обзор книг о Н. Гумилеве" (http://magazines.russ.ru/nlo/2005/71/bogo30.html)

Полностью разделяю мнение автора... Печальная доля... Только впоследствии дополню отзыв на книгу Ореста Высотского "Николай Гумилев глазами сына". Богомолов о самой книге в отзыве не сказал ни слова, сославшись на изречение - "de mortuis nil nisi bene". Мне придется кое что добавить, сославшись на другое изречение - "de mortuis - veritas!" ("Орест Высотский - глазами очевидца").

Но за последний год вышло еще несколько "заслуживающих внимания" книг. Из них я кратко скажу о трех: две на "законном" основании вписываются в ряд отрецензированных, но одну, мало кем замеченную (тираж 500 экз.), стоит отметить как знаковое явление...

Заранее оговариваюсь, остановился на них не беспристрастно, так как они пересекаются (как мне показалось по их названию, потому и не раздумывая, выложил за них приличную по нынешним временам сумму) со сферой моих интересов и с тем, чем я занимаюсь.

Первая книга - большого формата, в суперобложке, с золотым тиснением: "ГУМИЛЕВЫ. Семейная хроника. Летопись жизни и творчества Н.С. Гумилева." Автор В.Л. Полушин. Из-во "ТЕРРА - КНИЖНЫЙ МИР. МОСКВА. 2004". Из издательского резюме: "Эта уникальная в своем роде книга - плод многолетних трудов и изысканий автора..." Приведу еще одну цитату из авторского предисловия, касающуюся автора настоящей публикации: "Объективности ради следует сказать об интересной работе Е.Степанова по составлению хроники жизни поэта, которая начиналась с 1876 года - венчания отца поэта и его матери и доводилась до расстрела Н.С. Гумилева. Роспись по дням жизни и творчества также отсутствовала..." Теперь - пару слов от себя. Объективности ради... По поводу отсутствия "росписи по дням жизни и творчества". С момента выхода "Хроники" 1991 года прошло 15 лет, за это время в личном архиве накопилось множество новых материалов. Поэтому мне было очень интересно взглянуть на "плод многолетних трудов и изысканий автора". Так вот, вся "Хроника" 1991 года переписана в книге, практически, дословно. Именно, - "роспись по дням жизни поэта". Как не искал, не смог найти ни одной новой "росписи по дням". Первый мой позыв был - обратиться в издательство (по поводу гонорара). Но подумал и решил - зачем, ведь это нормальный современный способ создавать "уникальные в своем роде книги". Объективности ради замечу, что в книге "роспись жизни поэта" продолжена до 2000 года, причем в "одном сосуде" перемешаны отдельные биографические (и библиографические) данные по Л.Н.Гумилеву и... О.Н.Высотскому. Кому интересно - пусть читает...

На вторую книгу, как только ее увидел, как говорится, сразу же глаз положил. Свыше 700 страниц. Сверху на обложке: "Российская военная энциклопедия". Далее, известная фотография Н.Гумилева в военной форме и крупными буквами: "А.В. ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ. НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ: ПОЭТ И ВОИН". Приведу несколько цитат. Вначале последняя фраза из редакторского резюме: "... Внуки тех, кто не приобрел эту книгу, напрасно будут искать ее у букинистов.". Из главы "Коротко об авторе": "... А.В. Доливо-Добровольский принадлежит к старинному дворянскому роду, является действительным членом Российского и Петербургского дворянских собраний, членом правления Петербургского дворянского собрания и руководителем Санкт-Петербургского (городского) отделения этого собрания. Президент общественного объединения "Мемориал поэта Н.С.Гумилева, член Ассоциации писателей Санкт-Петербурга ЛС "Соратник" и Собора православной интеллигенции..." На этом остановлюсь... Мороз по коже - такой ЧЛЕН, а я, серый, и не слышал о нем... Теперь о книге. Военная биография Гумилева - мой "конек" (см. комментарии к "Запискам кавалериста" 1991 года и в 6 томе ПСС). Просидев не один год в РГВИА (тогда еще - ЦГВИА), мне было крайне интересно, о чем новом написали в томе "Российской военной энциклопедии", посвященном Н. Гумилеву. 700 страниц... Открываю содержание. Три части, но - ничего относящегося к "военной энциклопедии" не вижу. Оказалось, плохо смотрел. Часть II. "Загадочные страницы биографии Николая Гумилева". "Загадочные страницы" - главы 12-16. И наконец (очень символично!) нахожу: "Глава 13. Загадки военной биографии Николая Гумилева". Самая короткая глава в книге - 7 страниц (это не ошибка - 7 из 700!). Привожу цитату из последнего абзаца этой короткой главы: "... К сожалению, большая часть российских военно-исторических архивов, содержащих материалы по Первой мировой войне, до сих пор засекречена. Так что пока мы можем строить лишь предположения..." Дальше мне комментировать не хочется, потому что даже в советские времена никому в голову не приходило что-либо "засекречивать", просто в эти архивные дела - никто, никогда не заглядывал. Утверждаю это категорически. В 99% дел, просмотренных мною в РГВИА, не было ни одной росписи в строке - "когда и кому выдано". Обязательный атрибут, об этом знает всякий, кто хоть раз работал в архивах... Правда, отдельные затребованные мною дела иногда (очень редко) - мне не выдавали, из-за их ветхости (мыши съели!)... Под конец повторю выписку из резюме - внуки тех, кто не приобрел эту книгу, напрасно будут искать ее у букинистов... Безусловно. В качестве "Российской военной энциклопедии" ее место не у букинистов, а... На этом останавливаюсь. А вот и самое важное - еще одна цитата из этой книги: "... Предлагаемая книга является первой из четырех запланированных в серии "Семья Гумилевых" (плагиат автора из Богомолова - "Печальная участь..").

Помимо этой книги, Доливо-Добровольским подготовлена монография по военной истории России (бедная истории России, и как можно ее подготовить - при "засекреченных архивах"), а также материалы для других книг монографического характера." Так что, держись, читатель! В бой идет сам ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ДВОРЯНСКОГО СОБРАНИЯ!

И наконец, третья книга. Сразу скажу, в отличие от двух предыдущих, ее название меня скорее оттолкнуло. "Вера Лукницкая. Любовник. Рыцарь. Летописец. Три сенсации из Серебряного века". С.-Петербург. Из-во "Сударыня", 2005. Как сказано выше, тираж 500 экз. О самой книге говорить здесь неуместно, ее содержание больше относится к П.Н. Лукницкому и фактам его биографии. Но открыв содержание, я увидел, что 2/3 ее объема составляет Приложение: "Труды и дни Н.С.Гумилева". То есть, наконец-то, впервые полностью опубликованы составленные еще 1925 году при участии А.А. Ахматовой и Л.В. Горнунга, "ТРУДЫ И ДНИ"! Для тех, кто занимается жизнью и творчеством Николая Гумилева дальнейшие комментарии не требуются... Хотя, к сожалению, в книги очень много опечаток, но для специалистов они - не помеха...

Так что теперь мы располагаем всеми необходимыми источниками, чтобы разрушить неимоверное число расплодившихся мифов, касающихся жизни и творчества русского поэта Николая Степановича Гумилева. Именно такую задачу ставил перед собой автор публикации, когда вошел в состав группы, комментирующей эпистолярное наследие поэта для 8 тома ПСС. Оказалось, что это не так просто. Поэтому и возникли эти "неакадемические комментарии". Проще говоря, в них войдет все то, что было отвергнуто, урезано или искажено редакцией академического" издания ПСС, том которого вскоре появится на прилавках...

Хронологического порядка (как это сделано в "академическом" ПСС) я соблюдать не буду. Первый мой "неакадемический комментарий" относится к первому сохранившемуся письму Гумилева Ахматовой, которое датируется июнем 1912 года. Я умышленно почти ничего не меняю в отвергнутом редакцией комментарии к этому письму. В 8 томе оно стоит под №116, и уже одно это требовало пояснения. Напомню, что все ниже изложенное - моя субъективная точка зрения, но которую я старался всякий раз обосновать теми источниками, которые были, с одной стороны, доступны, а с другой стороны, надежны. Вынося за скобки - всю "мифологию". В комментарии к указанному письму я попытался (не получилось!) разрушить, по крайней мере, два "канонизированных мифа".

На этом завершаю свою затянувшуюся преамбулу и перехожу к сути... Надеюсь, что данной публикацией я не нарушаю никаких авторских прав - автор известен, его текст отвергнут, следовательно, он волен им распоряжаться по своему усмотрению. И последняя фраза, которая относится ко всему изложенному. С удовольствием готов выслушать возражения и встречные аргументы несогласных сторон по всем изложенным, выше и ниже, вопросам.

ПЕРВЫЙ НЕАКАДЕМИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Если бы всегда в жизни действовала булгаковская формула "рукописи не горят", то данный том эпистолярного наследия Н.С. Гумилева, скорее всего, должен был открываться письмом Ане Горенко. И на всю их переписку вряд ли хватило одного тома... Если внимательно прочитать написанные, в основном, под диктовку Анны Ахматовой "Труди и дни Н.С. Гумилева", то, начиная с 1905 года, там постоянно говорится о "разрывах" и "прекращении переписки". Однако история эту мы начнем чуть раньше, с 1903 года. До лета семья Гумилевых жила в Тифлисе. 21 мая Гумилев окончил шестой класс 1-й Тифлисской гимназии и ему был вручен отпускной билет в Рязанскую губернию сроком до 1 сентября. Но еще до конца лета Гумилев с матерью, не использовав летний отдых до конца, выехал в Царское Село. Родители решили вернуться на север. Летом отец С. Я. Гумилев послал прошение директору Николаевской Царскосельской гимназии И.Ф. Анненскому, и 11 июля Николай Гумилев был определен интерном с разрешением ему, в виде исключения, жить дома. В Царском Селе Гумилевы сняли квартиру в доме Полубояринова на углу Средней и Оранжерейной улиц. Осенью начались занятия в седьмом классе Царскосельской гимназии. Среди новых поэтических увлечений этой осени - поэты-символисты К. Бальмонт, В. Брюсов, в особенности вышедший в октябре сборник последнего "Urbi et orbi". Завершился год встречей, во многом определившей его дальнейшую жизнь. В Сочельник, 24 декабря, в Царском Селе, около Гостиного двора он познакомился с гимназисткой Аней Горенко.

В начале 1904 года - занятия в гимназии и редкие встречи с Аней Горенко. Вторая встреча произошла на катке. 28 марта, на Пасху, она впервые была в доме Гумилевых. Весной начались регулярные встречи: Турецкая башня в парке, вечера в ратуше, студенческий вечер в Артиллерийском собрании, спиритические сеансы. В мае по приглашению брата Гумилева Дмитрия были в гимназии на его выпускном балу. И, наконец, первое объяснение на скамье в царскосельском парке, под огромным развесистым деревом. И первый отказ... Отметим возраст "влюбленных" - Ане еще не исполнилось 15-ти, Никалаю "уже" - 18 лет...

На лето семья Гумилевых опять уехала в Березки. Новые увлечения. По воспоминаниям сестры, "страсть к путешествиям рано начала волновать душу Коле. Ему хотелось ехать в неизведанные страны, где еще не ступала нога европейца..."

В начале 1905 года Гумилев познакомился и подружился со старшим братом Ани Горенко Андреем (родился 23.09.1887). После этого он стал бывать в их доме. Собирались по четвергам и у сестры Ани - Инны Андреевны, вышедшей замуж за С. В. фон Штейна... На сохранившихся автографах стихов, написанных в это время, стоят посвящения "Ане Горенко". Весной было сделано еще одно предложение и опять получен отказ...

После всех этих событий - лето в Березках. В августе надолго уехала из Царского Села и Аня Горенко: ее родители разошлись, и мать с детьми переселилась в Евпаторию. Полтора года они не виделись и даже не переписывались...

Осенью начались занятия в восьмом, выпускном классе гимназии. Продолжал Гумилев и литературные занятия. Он подготовил и на средства родителей издал первую книгу стихов "Путь конквистадоров", в 300-х экземплярах. Книга вышла в октябре, а уже в ноябрьском номере "Весов" появилась первая рецензия на книгу - В. Брюсова. Многие составившие сборник стихотворения были посвящены A. Горенко, однако в изданной книге посвящения были сняты автором. Но до адресата стихотворений книга дошла, так как Гумилев послал ее в Евпаторию своему другу Андрею. Начался 1906 год... Гумилев начал искать возможности публикации своих произведений в периодических изданиях. Возможно не случайно, в начале года он договорился о сотрудничестве в газете "Слово", помощником редактора в которой работал С. В. фон Штейн, муж сестры Ани Горенко Инны. 21 января С. Штейн поместил в газете еще одну рецензию на "Путь конквистадоров"... В это же время он получил первое письмо от B. Брюсова, которое положило начало длительной и интенсивной переписке, и во многом определило его литературный путь. Но об этом - в их переписке... Весна 1906 года - последние месяцы в гимназии и планы уехать учиться за границу, в Париж... Может быть, его жизнь повернулась бы по-иному, если бы в июне, в Царском Селе, Гумилев случайно не встретился с приехавшим из Евпатории Андреем Горенко, прочитал ему новые стихи, которые через него дошли и до сестры... В июле Гумилев уезжает надолго в Париж. Пытается поступить в Сорбонну, видимо, безуспешно, но лекции там посещает... Но совершенно неожиданно, в октябре, Гумилев получил письмо от А. Горенко, не писавшей ему более года. Как вспоминала Ахматова, в ответ он написал, что "так обрадовался, что сразу два романа бросил", и снова сделал ей предложение...

Начался "эпистолярный роман"... Письма шли чуть ли не ежедневно... Но это не помешало Гумилеву создать свой первый журнал. В январе 1907 года в Париже вышел "двухнедельный журнал искусства и литературы" - "Сириус". (См. письма №№10-12 и комментарии к ним в наст. томе.)

Журнал "Сириус" был отправлен и в Киев, А. Горенко. По просьбе Гумилева она послала в Париж свое стихотворение, которое было опубликовано во 2-м номере "Сириуса", вышедшем в конце февраля или начале марта. Это был литературный дебют будущего поэта Анны Ахматовой.

Практически в одновременно с посланными в Париж стихами, Аня Горенко 2 февраля 1907 года написала своему "доверителю", мужу сестры Инны С. В. фон Штейну:

"... Я решила сообщить Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь, но это оказалось так трудно, что до сегодняшнего вечера я не могла решиться послать это письмо. Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у В.Брюсова:

Сораспятая на муку,
Враг мой давний и сестра,
Дай мне руку! дай мне руку!
Меч взнесен. Спеши. Пора.

И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. Оставим это.

... всем судило Неизбежное,
Как высший долг, - быть палачом." (выделено автором)

Забегая вперед, отметим, что вряд ли Ахматова предполагала, что эти письма когда-нибудь "всплывут на поверхность" (о судьбе ее переписки с Гумилевым - ниже). Но сама она, безусловно, часто вспоминала сказанные тогда слова. Особенно остро - после августа 1921 года... Вспомните ее запись об их последней встрече, на Сергиевской улице, 7, о том, как Гумилев спускался по крутой, темной, винтовой лестнице - "По такой лестнице только на казнь ходить...". Бывает так, что вскользь сказанное слово - потом, позже откликается странным эхом и многое определяет в жизни... И этого нельзя не заметить во всем позднем творчестве Анны Ахматовой... Но мы отвлеклись.

Итак, начало 1907 года... Возможно, в одном из писем в Париж прозвучал намек на это согласие... Из тех же писем Штейну: "...Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмами к знакомым и спрашиваю объяснения. Всякий раз, как приходит письмо из Парижа, его прячут от меня и передают с великими предосторожностями. Затем бывает нервный припадок, холодные компрессы и общее недоумение. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так меня любит, что даже страшно..." И это все - на фоне другого "тайного романа". "...Я совсем пала духом, не пишу Вале (Срезневской, ее ближайшей подруге - прим. автора) и жду каждую минуту приезда Nicolas. Вы ведь знаете, какой он безумный, вроде меня. Но довольно о нем... (Далее, длительное излияние о своей "тайной любви" и опять "про это") ... Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Но Гумилев - моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей... Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной..." Ане - 17 лет...

Последний раз о Гумилеве в письме от 13 марта 1907 года: "...Мое стихотворение "На руке его много блестящих колец" напечатано во 2-м номере "Сириуса", может быть, в 3-м появится маленькое стихотворение, написанное мною уже в Евпатории. Но я послала его слишком поздно и сомневаюсь, чтобы оно было напечатано... Зачем Гумилев взялся за "Сириус". Это меня удивляет и приводит в необычайно веселое настроение. Сколько несчастиев наш Микола перенес, и все понапрасну... Я думаю, что нашло на Гумилева затмение от Господа. Бывает!.."

Как и часто бывало в жизни будущего поэта Ахматовой, и это ее "пророчество" сбылось. В марте или начале апреля вышел последний, третий номер "Сириуса". Стихов Горенко там не было, они опоздали... Издание журнала прекратилось, так как средств больше не было...

В апреле Гумилеву исполнилось 21 год, и он обязан был появиться в России для отбывания воинской повинности (подробнее будет в других "неакадемических комментариях", если это не войдет в 8 том). 1 мая Гумилев был в Царском Селе, чтобы явиться в воинское присутствие. Там, видимо, ему назначили день, когда надо будет тянуть "жеребий", скорее всего, во второй половине мая... Получив "отсрочку" на пару недель, Гумилев устремился к "невесте" в Киев. О чем там говорили - неизвестно, но, похоже, что не о предстоящей помолвке... Еще было неизвестно, каков его "жеребий", но договорились вскоре увидеться в Севастополе, куда на лето уезжала вся семья Ани Горенко. Из Киева Гумилев заехал в Москву. Там, 15 мая, состоялась его первая встреча с Брюсовым. Из Москвы зачем-то на несколько дней заехал в "Березки", а сразу оттуда - опять в Царское Село, где вытянул-таки "свой жеребий". Стало ясно, что в ноябре надо будет явиться в воинское присутствие еще раз. После этого сразу же в Крым, и начало июня провел под Севастополем, на даче Шмидта у Ани Горенко. Пригласил Андрея учиться в Париж, жил по соседству с Горенко около двух недель, и в конце концов, получил, скорее всего, неожиданный отказ... Тогда же родились строчки (стихотворение "Отказ". т.1 ПСС, №80): "...Царица иль, может быть, только капризный ребенок..." Причину установить трудно, гадать и сочинять легенды - не стоит... Надо не забывать, что Ане, видимо как раз тогда, когда Гумилев был у нее в Севастополе, исполнилось 18 лет (11 июня). Возможно, причину своего отказа она открыла в письме своему "доверителю" Штейну, посланному в сентябре 1907 года, после смерти его жени и сестры Ани Инны: "...Не знаю, слышали ли Вы о моей болезни, которая отняла у меня надежду на возможность счастливой жизни. Я болела легкими (это секрет), и, может быть, мне грозит туберкулез. Мне кажется, что я переживаю то же, что Инна, и теперь ясно понимаю состояние ее духа..." И в том же письме: "...Андрей с 5 сентября в Париже, в Сорбонне. Я болею, тоскую, худею... Живем в крайней нужде. Приходится мыть полы, стирать. Вот она моя жизнь!.." Брат Андрей в Париже поселился у Гумилева. Но это было только в сентябре...

А сам Гумилев, после неудачного объяснения, в мрачном состоянии духа, сел на пароход "Олег" и отправился поначалу в Константинополь. Что было дальше - покрыто мраком, Гумилев об этом никому никогда не рассказывал (даже будущей жене) - если не считать одного, случайного и единственного, очень короткого, но достоверного рассказа, о котором будет сказано ниже... Однако существует единственная, короткая и странная, требующая расшифровки - "исповедь", в письме Брюсову из Парижа 21 июля: "...После нашей встречи я был в Рязанской губернии, в Петербурге, две недели прожил в Крыму, неделю в Константинополе, в Смирне, имел мимолетный роман с какой-то гречанкой, воевал с апашами в Марселе и только вчера не знаю как, не знаю зачем очутился в Париже".

Попробуем расшифровать этот рассказ о странствиях. Это возможно только в контексте их последующих взаимоотношений и его будущих путешествий...

Рязанская губерния - имение "Березки" (подробнее о "Березках" будет в других "неакадемических комментариях", если это не войдет в 8 том), Петербург - это "жеребий", см. выше. Две недели в Крыму - это Севастополь, объяснение и отказ... Затем - неделя в Константинополе... Здесь прервем рассказ и прикинем, когда Гумилев попал в Константинополь, и куда и когда он мог попасть еще... Скорее всего, из Севастополя он уехал после дня рождения Ани, в середине июня. Наверняка, из Севастополя шли прямые рейсы до Константинополя, максимум 2-3 дня пути... И там провел неделю... Следовательно, покинул он древнюю столицу Византии не позже 25 июня... А в Париж попал (через морской порт Марсель, какое-то время "повоевав с апашами") - 20 июля. Весь дальнейший рассказ - лишь гипотеза, но, как будет ясно из дальнейшего - очень вероятная и исключительно важная для того, чтобы понять все хитросплетения его дальнейшей незаурядной биографии...

Можно было бы долго "гадать на кофейной гуще" (чем усиленно занимаются многочисленные "биографы" Гумилева). Но мы постараемся избежать этого. Будем опираться только на факты. Итак первый "факт" - "в Смирне имел мимолетный роман с какой-то гречанкой...". В своих беседах с Ахматовой Лукницкий не мог обойти этот "сюжет". Запись в его дневнике от 9.06.1925: "... О "мимолетном романе с какой-то гречанкой" АА смеется: "С какой-то! Во всяком случае, Н.С. на том же пароходе уехал из Смирны, потому что на письмах был знак того же парохода" (П.Н. Лукницкий "Встречи с Анной Ахматовой", т.1, с.180)... Более об этом - нигде и ничего... Иронический скепсис Ахматовой касался "романа", но не Смирны! О ней она просто не думала! Но при этом сообщила важнейшую деталь, на которую до сих пор никто не обращал внимания! "...На том же пароходе уехал из Смирны, потому что на письмах был знак того же парохода..." Константинополь, сейчас Стамбул, всегда был важнейший морским портом, лежащим на границе между Востоком и Западом... Миновать его было невозможно, и легко понять, почему Гумилев, впервые попав туда, задержался на неделю... А из Константинополя суда направлялись, буквально, во все страны мира. Но мы знаем, что ему надо было попасть в Париж, а для этого высадиться в одном из средиземноморских портов Франции. Он, в конечном итоге, высадился в Марселе. Для того, чтобы попасть в Марсель, самый прямой путь - через Грецию, Афины... Но там он в этот раз - не был! Если бы он им воспользовался, то уже не более, чем через 10 дней был бы в Париже...В Петербурге, в РГИА имеется фонд (№98) Российского Добровольного флота, который обслуживал большинство заграничных рейсов. И там можно найти судовые журналы и другие документы, касающиеся любых средиземноморских (и более дальних) рейсов. Так вот, основательно там порывшись, удалось выяснить, что были прямые рейсы в Европу, через Пирей (Афины) и далее в направлении Италии и Франции. Многие суда из Пирея шли к африканским берегам - в Порт-Саид или Александрию (см. письмо №№74-83, особенно №77). Есть рейсы, идущие сразу до Порт-Саида (письма №№49-51 и №125). Но есть и рейсы, огибающие турецкие берега (письма №91 и №92). Такие суда всегда, как правило, делали остановку в Смирне. Современный читатель, возможно, знает, что древнегреческая Смирна - это современный турецкий порт Измир. Однако мало кто помнит, что в те времена, когда там был Гумилев, это был чисто греческий город, (потому и "гречанка"). Кстати заметим, что Смирна могла интересовать Гумилева и по совсем другой причине - именно со Смирной большинство исследователей связывают Гомеровские поэмы "Илиада" и "Одиссея" (Всемирная история, т.3, с.387). Однако после победы "турецкой революции" в 1923 году свыше миллиона греков Смирны были выселены в Грецию, и Смирна превратилась в чисто турецкий, мусульманский Измир. Как показывают судовые журналы, если уж суда из Константинополя заворачивали к югу, к Смирне, они никак не могли, в конечном итоге, попасть в Европу, минуя Египет, скорее всего, Порт-Саид (возможно, Александрию). Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на карту Средиземноморья! Так что, раз Смирна была, не могла не быть - Африка! (Вспомним ахматовское - "на том же пароходе"...) По крайней мере, прикосновение к - чужому небу...

А теперь - о прямом свидетельстве... Конец июля 1921 года... Последние дни на свободе, месяц до расстрела... Последнее короткое увлечение... Нина Берберова. Об этих днях Гумилева, о встречах с поэтом в конце июля, начале августа и о последнем свидании за несколько часов до ареста - в мемуарах "Курсив мой", первое русское издание вышло в 1972 году... Многое было уже забыто, хотя память у нее была прекрасная, мышление - рационалистическое, ей не свойственно было "фантазировать", чем грешили многие, например, Георгий Иванов в "Петербургских зимах". Кстати, странное совпадение... До своего ареста, после Берберовой, Гумилев беседовал, уже у себя дома, в "Диске", с В.Ходасевичем, будущем мужем Нины Берберовой, но тогда они еще не были даже знакомы... Через год они навсегда покинули Россию... Откликов в зарубежной прессе на расстрел было множество, в эмигрантской прессе заграницей. Свои первые воспоминания о поэте Нина Берберова озаглавила "Гумилев перед арестом", напечатаны они были к 5-летия со дня расстрела в рижской газета "Сегодня", 27 августа 1926 года (№190). Изложенная там история их знакомства не отличается от поздних мемуаров. Но там есть одно исключительно важное место, и оно заслуживает полного доверия! Во-первых, потому, что прошло немного времени, а во-вторых... Невозможно было забыть о последнем разговоре с человеком, когда через месяц узнаешь, что он - расстрелян! Сама же информации для нее самой ничего сенсационного в себе не несла, и придумать такое - невозможно... Да и зачем? Ввиду ее незначительности, сама она об этом вскоре либо забыла, либо не сочла достойным внимания при написании, десятилетия спустя, книги "Курсив мой". Там об этом ни слова...

Вот точный текст из газеты: "... - Как вы попали в Африку в первый раз? - спросила я его однажды... - Я жил под Петербургом, - ответил Николай Степанович, - было лето, но я не мог согреться. Уехал на юг - опять холодно. Уехал в Грецию - то же самое. (Греция, в данном случае, это, конечно, - Смирна!). Тогда я поехал в Африку, и сразу душе стало тепло и легко. Если бы вы знали, какая там тишина!.."

Ответ Гумилева, безусловно, точный, следует сопоставить с тем, что он писал Брюсову: Это описание никак не соответствует принятой датировке его первого посещения Египта осенью 1908 года, да и тогдашнему его настроению (см. письма №№48-52; заметим, уезжал он тогда из Петербурга, отнюдь не в Африку, предвкушая "романтическое приключение"), но ни в чем не противоречит его письму Брюсову и тому настроению, с которым он покидал Севастополь...

В тот раз Гумилев не стал останавливаться там надолго, скорее всего, он просто ненадолго сошел на африканский берег - на время стоянки судна. Стоянки были, как следует из судовых журналов, весьма длительными. Достаточными, например, для того, чтобы из Пирея попасть в Афины и вернуться назад (письмо №77). Версия о том, что он тогда успел посетить Каир и сад Эзбекие представляется маловероятной... Хотя это и не исключено... Но тогда хоть какие-нибудь рассказы должны были появиться... А так он просто успел почувствовать притягательную мощь нового для него Континента! Достаточно, чтобы потом постоянно тянуться в ту сторону. И для того, чтобы мысль об Африке прочно засела в голову поэта, и вылилась во множество "морских" и "африканских" стихотворений...

Есть и еще одно странное свидетельство, о котором подробно говорилось в комментариях к письму №41. Это "воспоминания" Б.М. Погореловой... В своей основе - совершенно "фантастические" ("...<Гумилев> сразу заговорил о той буре, которая поднялась, когда он плыл в последнее воскресенье на заокеанском пароходе..."), вместе с тем они дают основание предположить, что Гумилев, посетив Брюсова в апреле 1908 года при своем окончательном возвращении в Петербург, как-то прокомментировал написанное в июле 1907 года письмо, достаточно подробно рассказал ему о своем первом и пока единственном плавании по Средиземному морю, а возможно, и об Африке... Так что, эти воспоминания, хотя и косвенно, но подтверждают гипотезу о первом посещении Африки поэтом летом 1907 года... А после был Марсель...

(Вставка)

Так как комментарии - "неакадемические", следовательно, можно придерживаться "свободной формы". Поэтому отвлекусь от темы, и прокомментирую фразу "воевал с апашами в Марселе". Надеюсь, это останется и в 8 томе, но так как эту фразу всегда "обходили молчанием" - "неакадемические соображения" об этом, из переписки с одним из моих друзей, участвующих в подготовке тома...

1. Долго не мог найти "апашей" - не нашел вначале ни к Большой энциклопедии, ни в толковых словарях, ни в словарях иностранных слов (даже дореволюционном). Но все-таки выяснил, естественно, с помощью компьютера и интернета. Вот точное определение: "Апаш - Человек, принадлежавший к деклассированным группам населения; вор, хулиган (во Франции)". Заметьте - относится именно к Франции! На современных сайтах так называют тех, кто участвовал в недавних беспорядках в Париже.

2. Я залез в толстый учебник по истории Франции, и там выяснил, что как раз в интересующее нас время, в 1907 году, именно по всему прибрежному югу Франции, начались массовые "выступления трудящихся" (учебник советского времени, и там использованы соответствующие формулировки). Если это переводить на "русский язык" - там было нечто похожее на русскую революцию 1905 года. Массовые беспорядки, баррикады, митинги, разгон толпы войсками и все такое прочее, короче, как в Париже в последнее время. Наверняка, Гумилев и попал в эту "заваруху"!. Все происходило в непосредственной близости от Марселя и в самом Марселе - в прибрежных городах.

3. На чьей стороне "воевал с апашами" Гумилев, не берусь судить, скорее всего, чувствуя себя "деклассированным элементом", он оказался вместе с "апашами" и бродягами. Кстати, не отсюда ли пошел миф о том, что он был арестован как бродяга! Это вполне логично. Действительно, массовые потасовки были именно там и тогда. Были и разгоны толпы войсками и полицией, и хватали всех, кто попадался под руку, так всегда бывает в таких ситуациях. Просто пройти мимо или спрятаться Гумилев не мог! Наверняка, случайно оказавшись на месте событий, полез в самую гущу! А когда его арестовали, в полиции быстро выяснили, что это просто нищий русский студент, и сразу же его отпустили... Что с него взять! По-моему, это выглядит значительно достовернее, чем мифический Трувиль. Ну бродит человек в одиночестве, зачем его трогать? Другое дело, когда идут массовые выступления! А что из этого и в каком виде он поведал Ахматовой (а она, через много лет - Лукницкому), нам неведомо, да и это не очень важно. Важно то, что было на самом деле!

Вот такие мои соображения по поводу "воевал с апашами в Марселе"...

Возвращаюсь к "комментариям" и Африке...

Многочисленные "поэтические" следы "Африки" появляются в каждом из последующих писем Брюсову, и они вполне конкретны - море, Нил, Смирна, Каир (и даже Марсель). Можно их все перечитать... Справедливости ради заметим, что однажды "Нил и крокодилы" возникли в посланном Брюсову 17 октября 1906 года письме №6 - Цикл "Каракалле". Но там это был лишь "исторический фон". Вот короткое напоминание о письмах, посланных после возвращении в Париж.

К уже к первому после возвращения из странствий письму №14 от 21 июля приложено весьма знаменательное стихотворение "Юный маг в пурпуровом хитоне..." (1т, №63), со словами "И когда на изумрудах Нила // Месяц закачался и поблек, // Бледная царица уронила // Для него алеющий цветок...". Именно это стихотворении впоследствии открывало сборник "Романтические цветы", фактически, весь сборник посвящен Ане Горенко...

В следующем письме, №15 от 2 августа - "Царь, упившийся кипрским вином..." (1т., №65) - появляется Смирна: "Все вы знаете деву богов, // Что владела богатою Смирной // И сегодня вошла в мой альков, // Как наложница, робкой и мирной...". №16 от 24 августа - "С корабля замечал я не раз, // Над пучиной, где солнце лучится, // Как рыдает молчанием глаз // Далеко залетевшая птица (т.1, №68); по словам Ахматовой, стихотворение было написано "по дороге из Севастополя во Францию". №17 от 10 сентября - "Над тростником медлительного Нила, // Где носятся лишь бабочки да птицы, // Скрывается забытая могила // Преступной, но пленительной царицы..." (1т., №73). №18 от 19 сентября - "Дня и ночи перемены..." (т.1, №75), опять -"гиены, пустыни, сыпучие пески и львы". №19 от 23 сентября - "... Для кого я сбирал жемчуга // В зеленеющей бездне морей?!..." (1т., №79). №20 от 26 сентября - во-первых "...Царица, или, может быть, просто капризный ребенок..." (1т., №80), опять же, по словам Ахматовой, стихотворение было написано "по дороге из Севастополя во Францию", а во-вторых, знаменитый "Жираф" - "Я вижу, сегодня особенно грустен твой взгляд..." (1т., №81). №21, октябрь 1907 - "Следом за Синдбадом-Мореходом // В дальних странах я сбирал червонцы..." (1т., №91), "...Видишь, мчатся обезьяны // С диким криком на лианы..." (1т., №93). №22, 14 октября - "Приближается к Каиру судно // С красными знаменами Пророка..." (1т., №84), и еще раз "Над тростником медлительного Нила..." (1т., №73). №23, 17 ноября - "Сады моей души всегда узорны..." (1т., №85), и "Печаль их душ родилась возле моря..." (1т., №86). И последнее, (хотя можно было продолжать и дальше) - №24, конец ноября - "На таинственном озере Чад..." ((1т., №95), с символической концовкой:

А теперь, как мертвая смоковница,
У которой листья облетели,
Я ненужно скучная любовница,
Точно вещь, я брошена в Марселе...

А Смирна еще раз возникнет в стихотворении "Ослепительное" ("Я тело в кресло уроню...", т.2, №4), по свидетельству Ахматовой оно написано в Париже во время свадебного путешествия в мае 1910 года; вошло в посвященный ей раздел "Чужого неба": "...И я когда-то был твоим, // Я плыл, покорный пилигрим, // За жизнью благостной и мирной, // Чтоб повстречал меня Гуссейн // В садах, где розы и бассейн, // - На берегу за старой Смирной...".

Но пока, если оно, действительно, состоялось - это было лишь прикосновение к Африке. Настоящая Африка была впереди. Но для этого необходим был - толчок. Но толчок не только к будущим странствиям, но и к своему поэтическому развитию. Безусловно, через несколько лет, создавая акмеизм, он создавал его - "под себя". Вспомним одну из краеугольных фраз в его программной статье "Наследие символизма и акмеизм": "высоко ценя символистов за то, что они указали нам на значение в искусстве символа, мы не согласны приносить ему в жертву прочих способов поэтического воздействия и ищем их полной согласованности. <…> А один из принципов нового направления - всегда идти по линии наибольшего сопротивления." Сам Гумилев неуклонно шел именно этим путем, и для его творчества совершенно необходимо было "переплавлять" внешние впечатления в стихи. В каком-то смысле в русской поэзии он сделал то же самое, что французские импрессионисты в живописи. Поэтический образ - как отражение увиденного или услышанного. Если с этим согласиться, тогда становится понятным своеобразный "уклон" в его поэзии осени 1907 года, и, возможно, именно этот период следует считать зарождением будущего "акмеизма", который, хотя и не прижился как "течение" (типа футуристов, истинным акмеистом мог быть только сам Гумилев), но на его принципах, по крайней мере, родились такие русские поэты, как Ахматова и Мандельштам. Именно их реальная жизнь, преодоление ее, переплавленное в поэтическое слово, сделали из них крупнейших русских поэтов XX века. В этом смысле они, безусловно, наследники того акмеизма, каким его ощущал сам Гумилев...

Как бы то ни было, 21 апреля Гумилев был в Париже. До начала сентября - почти полное одиночество, нарушенное 5 сентября приездом в Париж Андрея Горенко. Этот приезд способствовал перемене настроений. "Мрачное отчаянье" начала августа, когда он готов был начать "писать революционные стихи" для "Перевала",- так он писал Брюсову,- сменилось творческим подъемом: "стихи так и сыпятся". Андрей поселился у Гумилева. Гумилев всерьез занялся устройством своих литературных дел в России... Однако здесь мы излагаем не всю биографию Гумилева, а лишь историю его взаимоотношений с Ахматовой (пока еще - Горенко).

Прежде, чем продолжить эту "предысторию", вплоть до написания данного письма, и перейти непосредственно к его комментарию, необходимо коснуться еще одного "белого пятна", того вопроса, который в наибольшей степени связан именно с этим периодом его жизни. Вопрос этот - так называемые, "самоубийства" Гумилева. Пожалуй, наиболее любимый и постоянно обыгрываемый его "биографами" и "летописцами" сюжет... Если собрать все эти рассказы воедино, то может показаться, что Гумилев на протяжении ряда лет только о том и думал, как бы покончить с собой, но каждый раз оказывался таким "неумехой", что у него из этого ничего не получалось...

Например, Гумилев пишет 10 сентября 1907 года Брюсову: "... последнее время я был болен и в разъездах, обе вещи в одно время...". Тут же следуют комментарии - за этими словами скрывается попытка самоубийства. А далее "неопровержимый аргумент". Как правило из Лукницкого, которой добросовестно записал все, что говорила ему Ахматова во второй половине 20-х годов. Надо сразу оговориться, что созданные им в те годы "Труды и дни Н.С. Гумилева", полностью опубликованные только в 2005 году, наряду с публикацией его же книг - "Встречи с Анной Ахматовой" (YMCA-PRESS. т.1 - 1991 и , т.2 - 1997) и "Записных книжек Анны Ахматовой (1958-1966)" (Giulio Einaudi editore-1996) - единственные источники достоверной информации о биографии поэта (естественно, к этому надо добавить тексты самого Гумилева, и в особенности - его письма, периодику того времени и разбросанные по многочисленным архивам документы, поиск среди которых иногда дает неожиданные открытия). Приведенные выше безобидные строчки, через Лукницкого, трактуются так: "От отчаяния не спасали ни новые знакомства, ни легкие увлечения. Боль унижения не отступала, не отпускала. Гумилев метался, не находил себе места. Отправился в Нормандию, в Трувилль, к морю - топиться. Но, на счастье, на пустынном берегу его задержали проницательные блюстители порядка. Очевидно, вид его внушал опасения. Ахматова выразилась: "en etat de vagabondage" (как бродяга). Словом, в конце концов, он вернулся в Париж" (В.Лукницкая "Жизнь поэта", М., 1990, С. 48-49)

Из всего этого рождаются бесконечные "истории и романы"...

Чтобы разобраться в этом вопросе, в начале укажем на все кажущиеся достоверными сведения, как Лукницкого, так и других свидетелей и современников, тех, кто мог об этом знать и слышать. Наиболее полно и лаконично они изложены в "Трудах и днях", несколько подробнее, но все о тех же фактах - в дневниках Лукницкого. Дадим краткие сведения из "Трудов и дней" - все, что там есть, в хронологическом порядке.

"1905. Мысли о самоубийстве. Лето 1906 - весна 1908. Жизнь в Париже... Духовное одиночество... Любовь к А. А. Горенко и переписка с нею. Угнетенное состояние и попытки самоубийства. 1907 Осень. Несколько попыток самоубийства. Ездил в Трувилль (Послал Анне Андреевне Горенко из Трувилля свою фотографию со строфой из Бодлера (на тему самоубийства - прим. автора)... Попытка самоубийства. Арестован... Возвращается в Париж. 1907, между ноябрем и декабрем - новая попытка самоубийства (отравление) в Булонском лесу. Найден через сутки без сознания в глубоком рву старинных укреплений. Успокоительная телеграмма А. А. Горенко. 1908 Осень. Все время в подавленном душевном состоянии. Преследуем мыслью о самоубийстве. Поездка в Египет - связана с ней. По-видимому, в Египте была попытка самоубийства, последняя в его жизни. Поездка в Египет резко повлияла на его отношение к самоубийству. С этого времени не возвращался к мысли о нем и относился к нему весьма отрицательно." Это - все, что могла рассказать Ахматова.

Про Булонский лес есть рассказ А. Толстого, с которым Гумилев познакомился как раз в Париже в начале 1908 года. (Крейд-1990, с.38) Но, во-первых, он и сам - писатель, и уж чересчур красочным выглядит из его уст рассказ Гумилева (сколько лет прошло!). Хотя возможно, что сидя за чашечкой кофе (и еще чего-нибудь), в парижском кафе, Гумилев рассказал Толстому некую "красивую историю". Я бы выделил в рассказе Толстого концовку "рассказа" Гумилева: "Вы спрашиваете, - зачем я хотел умереть? Я жил один, в гостинице, - привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен... Кроме того, здесь была одна девушка...". Тут можно сослаться на предположение Шубинского (с.136-138; см. выше ссылку на обзор Богомолова). О его мысли - о наркотиках, как средстве ненадолго "переселиться" в иной мир... Это модное увлечение не обошло и Гумилева. Достаточно вспомнить его рассказ "Путешествие в страну эфира" (6 том, с.108, а главное - комментарии к нему на с.446-463, повторять сказанное там мы не будем). Большинство многочисленных пересказов в той или иной степени повторяют перечисленные Лукницким "сюжеты", вводя в них дополнительные "краски" - от себя. Нет смысла все их перечислять. Ниже мы сошлемся еще только на одно достоверное свидетельство того, кто хорошо лично знал Гумилева. Но попробуем вначале проанализировать рассказы Ахматовой и оценить, в какой степени им следует доверять... Безусловно, "одна девушка" в рассказе Толстого - это Аня Горенко. И не вызывает никакого сомнения (помня о том, что Гумилев, в конце концов, "завоевал ее сердце", хотя это было в принципе - невозможно), что "знаки" о готовности лишить себя жизни - он ей подавал. Письма шли сплошным потоком! В "Записных книжках" (с.362) она пишет: "...получив после длительного молчания мое самое обыкновенное письмо, ответил, что он окончательно понял, что все на свете интересует его постольку, поскольку это имеет отношение ко мне, <…> как от обиды и ревности ездил топиться в Трувилль и в ответ на мою испуганную телеграмму ответил так: "Viverai toujours", как он рассказывал Ал. Толстому, что из-за меня травился на fortifications (это было записано со слов Толстого)..."

Французское выражения "Viverai toujours" (правильно - Vivrai toujours) может быть переведено, как "буду жить всегда". В этом, по-видимому, и заключена суть, его собственное отношение к "самоубийству". А что касается "попыток"... Наверное, каждый из нас, в той или иной мере, по молодости, особенно при неудачах на "любовном поприще", "примерял" на себе возможность с горя - "покончить с собой". Да и на самом деле, юношеские самоубийства, из-за "несчастной любви" - вещь достаточно распространенная. Но это как-то не вяжется с тем, что известно о Гумилеве из всей его дальнейшей жизни - странствия по Африке (см. письма №№ 91-94 и 125-130 и комментарии к ним), война (письма №№139-144, особенно, №141 - Ахматовой) и чем все закончилось (письмо №184)...

Но "играть в самоубийство" - он умел и любил! Особенно, общаясь с привлекшими его внимание женщинами, именно в "женских" воспоминаниях эта тема звучит чаще всего... Вот фрагмент из "проверенных" воспоминаний художницы Н. Войтинской, ее портрет Гумилева был помещен в журнале "Аполлон", №2, 1909 год: "...В его репертуаре громадную роль играло самоубийство: "Вы можете потребовать, чтоб я покончил самоубийством" , - была мелочь... Он должен был не забыть сделать что-нибудь. Я сказала: "А если забудете?" - "Вы можете потребовать, чтобы я покончил с собой"... Было два письма из Африки и "Жемчуга" с надписью. Я ведь ни малейшего значения не придавала знакомству с Николаем Степановичем..." Эти воспоминания Лукницкий записал со слов Войтинской в присутствии Ахматовой, записал он и прозвучавшую при чтении реплику Ахматовой: "А вы знаете, что он совсем не такой был. Это был период эстетства. Он был совсем простой человек потом..." Ключевое слово в воспоминаниях Войтинской - "репертуар" - "театр одного актера"... Так что "примерки", возможно, даже - имитация, через "путешествие в страну эфира", могли и быть... Но учитывая целеустремленность Гумилева, если предположить, что дело на самом деле дошло бы до необходимости покончить с собой, тогда это была бы единственная (и успешная!) попытка... А цианистый калий (Толстой), поездка в Египет "с этой целью", наконец, Трувилль (Ахматова - "топиться") - все это, пусть не безопасная, но "игра"...

И конечно, это не могло не коснуться стихов. В уже упоминавшемся выше письме Брюсову №18 от 19 сентября, к самому письму, со словами" - "я все хвораю и настроение духа самое мрачное", приложено четыре стихотворения, и там не только упомянутые "африканские мотивы", но и, в двух стихотворениях, тема самоубийства, в одном - это "она" ("Улыбнулась и вздохнула...", т.1, №76; любопытно, что как в письме, так и первых изданиях "Романтических цветов" и "Жемчугов", 1908 и 1910 гг., оно было безымянным. и только в РЦ-1918 появилось название "Самоубийство"), а в другом, после ремарки Гумилева "(это стихотворение может служить продолжением предыдущего)", - это "он" ("На камине свеча догорала, мигая...", т.1, №77, при жизни не перепечатывалось). Но уж стихи никак не могут служить доказательством реальности самих попыток...

И в заключение предположение о том, почему Ахматова упорно настаивала на многочисленных "попытках самоубийства", и в частности, на версии - "ездил топиться в Трувилль" ("Записные книжки, с.362, "Труды и дни", с.174). Довольно странный способ... Можно предположить, что постоянное "зацикливание" Ахматовой на "самоубийствах" из-за нее, помимо чисто женского самолюбования (не очень свойственного, по крайней мере, поздней Ахматовой, но все-таки присутствующего у нее, как и у любой нормальной женщины) связано и с тем, что в своей реальной жизни (до встречи с Лукницким, когда появились впервые ее рассказы об этом) она не раз сталкивалась с настоящими самоубийствами знакомых и близких ей людей. Достаточно вспомнить основу, повод для написания ее главного произведения - "Поэмы без героя". Заметим, что само название поэмы - отсылка к адресованному ей стихотворению Гумилева 1911 года "Современность" (т.2, №55), заключительное четверостишие которого звучит так: "Я печален от книги, томлюсь от луны, // Может быть, мне совсем и не надо героя, // Вот идут по аллее, так странно нежны, // Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя." (см. "Собрание сочинений Анны Ахматовой", М., 1998, т.3, с.512). Ведь никем не оспариваемым формальным поводом (точнее "каркасом") для написания поэмы было самоубийство в 1913 году Всеволода Князева, связанное с подругой Ахматовой О.А. Глебовой-Судейкиной. Нельзя не вспомнить и еще одно самоубийство - ее родного брата Андрея. Мало кем отмечается при этом то, что известие о самоубийстве брата (в Севастополе, в 1920 году) привез Ахматовой возвратившийся в июле 1921 года из Крыма, где он посетил ее мать и сестру, Николай Гумилев... Сообщил он Ахматовой об этом на их последней домашней (а скорее всего, и вообще - на последней...) встрече 9 июля 1921 года, в ее комнате на Сергиевской, 7, на втором этаже... Именно про эту встречу, про уход Гумилева, когда он спускался по крутой, темной, винтовой лестнице, Ахматова сказала: "По такой лестнице только на казнь ходить..."

Под конец - про "топиться в Трувилле"... Почему именно "топиться"? Это очень похоже на своеобразную запоздалую "женскую месть"! Вспомните расположенное рядом с "Современностью" стихотворение "Из логова змиева" (завершающее 1-ый раздел "Чужого неба"), безусловно, адресованное жене. Есть воспоминания, что Гумилев, в присутствии Ахматовой, неоднократно публично читал его, спрашивая при этом у нее разрешение (кажется, на башне, в Борисково)... И там, вторая строфа:

Покликаешь - морщится,
Обнимешь - топорщится,
          А выйдет луна - затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
          Кого-то - и хочет топиться...

Во всех сохранившихся письмах Гумилева тема "самоубийства" никак не проявляется. А о судьбе переписки с Аней Горенко, где об этом могло быть что-то, сказано ниже…

Продолжаем краткую биографию их отношений... Очевидно, что в их парижской переписке ответ на вопрос "быть или не быть" так и не прозвучал... И это могло послужить поводом для его решения об окончательном возвращении в Россию, Но таким же поводом, в не меньшей степени, могло быть желание устроить свои литературные дела в России - "Сириус" провалился, а находясь в Париже невозможно было вдали от родины, не имея ни с кем постоянных контактов, продолжать заниматься литературным творчеством... Краткий визит в Россию в конце октября - начале ноября 1907 года, связанный с призывом, ничего не изменил. По дороге он побывал в Севастополе у А. Горенко. Она жила в доме Мартино на Малой Морской, № 43, кв. 1. Получен очередной отказ... По дороге в Петербург Гумилев сделал короткую остановку в Киеве, где "сделался сотрудником журнала "В мире искусств",- об этом он сообщил Брюсову. 30 октября, как сказано в официальном "Свидетельстве", он был "признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден навсегда от службы" (письмо №23 или 13). В начале ноября Гумилев вернулся в Париж, следуют бесконечные письма в Россию. Не покидает его весьма мрачное настроение, особенно после отъезда из Парижа всех друзей, вначале Андрея Горенко, затем художника М. Фармаковского, автора самого раннего портрета Гумилева. Подробности о его жизни в Париже и публикациях этого времени в России в письмах Брюсову №№14-43. Благодаря педантичности Брюсова, сохранились только эти письма. Последние три из упомянутых писем были посланы Брюсову в мае-июне 1908 года уже из Царского Села.

В начале января Гумилев получил из типографии 300 экземпляров своей новой книги "Романтические цветы". Сразу отослал их и Брюсову и А.Горенко. На издание книги ушли почти все средства, постоянное безденежье, приходится непрерывно напоминать издателям хоть о каких-нибудь гонорарах. 24 марта Гумилев сообщает Брюсову, что "обстоятельства хотят моего окончательного переезда в Россию". И 20 апреля Гумилев уезжает в Россию. Естественно, первая остановка в Севастополе, в Гранд-Отеле. Посещение дома Мартино на Малой Морской, где жила А. Горенко, завершилось полным и "окончательным" разрывом - "они отдали друг другу подарки и письма и решили не переписываться и не встречаться" ("Встречи...", т.1, с.264). Казалось бы - эта страница жизни перевернута... Но надо отметить, что, видимо, Гумилев внутренне был готов к такому повороту событий. На этот раз никакого "надрыва" не было... По дороге из Севастополя Гумилев заехал в Москву к Брюсову. Договорился об издании в "Скорпионе" новой книги стихов "Жемчуга", оставил Брюсову новые стихи, рассказ "Скрипка Страдивариуса". Домой, в Царское Село, вернулся в конце апреля или в начале мая. Поселился в доме М. Ф. Белозеровой, Конюшенная, 35, второй этаж. Аня Горенко этим летом, как бы, вычеркнута из жизни... Налаживаются литературные связи с газетой "Речь", появляются его первые литературные рецензии, помимо стихов, публикует и рассказы. Соседями по дому Гумилевых оказались Кардовские (жили на 1-м этаже). 9 мая Гумилев познакомился с О. Л. Дела-Вос-Кардовской, художницей, написавшей в ноябре 1908 года его портрет. Начинает посещать литературные петербургские кружки, чаще всего, "Вечера Случевского". Часто бывает в доме И. Анненского, первым открывает его как крупнейшего русского поэта.

Печатается в журналах "Весы", "Образование", "Весна", "Русская мысль", в газетах "Речь", "Новая Русь". Летом Гумилев впервые побывал в своем родовом имение Слепнево, - незадолго до этого его мать А. И. Гумилева стала совладелицей имения (со своими сестрами). Это поездка имела большое значение в его дальнейшей творческой биографии, об этом - в письмах №46 и 47.

Как кажется, "роман с Горенко" - позади, и Гумилев не чурается женского общества. В Царском Селе он сблизился с семьей Аренсов, установились своеобразные отношения с сестрами Зоей, Лидией и Верой; были письма, посвящения стихов, но сохранились лишь письма Вере Аренс (подробности в №49 и №50). Восстановить истинный характер их взаимоотношений вряд ли возможно... После "окончательного разрыва" в Севастополе в апреле, Ахматова и Гумилев не общались. Подробности его "личной жизни" она знала плохо, о чем рассказывала Лукницкому. О его "романах" с Аренсами узнала много позже, от самого Гумилева; лишь однажды Лукницкий (с ее слов) описывает случайную осеннюю встречу с Гумилевым и сестрами Аренс на вокзале: "АА была в Царском Селе у Валерии Сергеевны Тюльпановой и послала Николаю Степановичу записку, что едет в Петербург и чтобы он пришел на вокзал. На вокзале - его не видит. Первый звонок - его нет. Подходит поезд... Вдруг он появляется на вокзале в обществе Веры Евгеньевны и Зои Евгеньевны Аренс. Оказывается, он записки не получил, а пришел просто случайно...".("Встречи...", т.1, с.264-265, т.2, с.100.).

Больше всего этим летом Гумилева занимали планы очередного путешествия. Планы его непрерывно менялись... Первоначально, в июле он сообщил Брюсову, что намеревается осенью "уехать на полгода в Абиссинию, чтобы в новой обстановке найти новые слова...". (Об Африке и Абиссинии - только Брюсову, возможно, как напоминание о прошлогоднем кратком посещении Африки, в курсе которого был только Брюсов). Одновременно, по настоянию отца, он подал прошение о зачислении его в число студентов юридического факультета С.-Петербургского университета и был зачислен 18 августа. В августе, незадолго до отъезда, упомянутая выше случайная встреча с Анной Горенко, никак не повлиявшая поначалу на его планы. Вскоре она уехала в Киев. Числа 5-7 сентября Гумилев выехал из Петербурга. О его первоначальных планах сказано в письме В. Кривичу (№48) - Греция, Афины, Италия, Швейцария... И когда уезжал из Петербурга, полагал, что у него будет "попутчица" - Вера Аренс (№49). Но по дороге не мог не остановиться на пару дней в Киеве у А. Горенко. Никаких изменений в его планы эта встреча не внесла. Из Киева - в Одессу, 10 сентября сел на пароход "Россия" до Синопа. В Синопе 4 дня в карантине. Затем Константинополь. Там длительная задержка - почти 10 дней дожидался Веру Аренс. Но так и не дождавшись, решил резко переменить планы и отправиться сразу в Египет. По дороге 27 сентября была короткая остановка в Пирее и первое посещение Афинского Акрополя. В последних числах сентября сошел на африканский берег... Подробности этого неожиданного, но оказавшегося исключительно важным для поэта путешествия изложены в письмах №№49-52 (или будут изложены в других "неакадемических комментариях", если это не войдет в 8 том). В Египте пробыл в этот раз более трех недель, успел посетить многие достопримечательности, в Каире посетил поразивший его сад Эзбекие.

Крайней точкой этого его путешествия, возможно, был Луксор или Асуан, куда из Каира, за десятилетия до этого, англичанами была проложена железная дорога... Средств на дальнейшее путешествие было мало, по слухам, вынужден был занять денег у ростовщика (поистратился в разъездах? - о них он сообщил в письме №50 В.Аренс), чтобы тем же путем вернуться в Россию. В начале ноября был в Одессе. Опять остановка в Киеве, и опять - "полный" разрыв и прекращение переписки... 9 ноября Гумилев вернулся в Царское Село. Снова новый адрес: Бульварная, дом Георгиевского. Возобновил посещение "Вечеров Случевского". Важное событие - 26 ноября, Гумилев познакомился с С. Ауслендером и в тот же вечер впервые попал на "башню" к Вяч. Иванову. Это значительно расширило круг его литературных знакомств. Проходит много публикаций в периодике. Одновременно продолжает занятия в университете.

С начала 1909 начались регулярные посещения "Башни", и вскоре по его инициативе там начались регулярные занятия в "Про-Академии", основной "предмет" - теория стихосложения, а основной лектор - Вяч. Иванов. Позже эти занятия переместились в редакцию "Аполлона" и получили название "Академии стиха", или "Общества Ревнителей Художественного Слова" (ОРХС).

В начале месяца Гумилев знакомится с только что приехавшим из Парижа М. Волошиным. Весной едва не стал секундантом в дуэли Волошина с Лукьянчиковым (письма к Гумилеву №11 и №12). Возобновляется знакомство с Е. И. Дмитриевой, и начинаются их частые встречи. В марте часто собираются на квартире у А. Толстого, где готовят новый ежемесячный журнал стихов "Остров". Редакцию составили Гумилев, Толстой, Потемкин и Кузмин. Важная встреча состоялась в доме Гумилева 4 марта 1909 года, когда он познакомил И.Ф. Анненского с С.К.Маковский, М.А.Волошиным, С.А. Ауслендером и П.П. Потемкиным. Фактически, этим было положено создание журнала "Аполлон". В начале мая вышел первый номер журнала стихов "Остров", его авторы Гумилев, Волошин, Кузмин, В. Иванов, Потемкин, Толстой. 25 мая по приглашению М. Волошина Гумилев с Е. И. Дмитриевой выехали в Крым. По дороге посетил Брюсова. 30 мая Гумилев и Дмитриева приехали в Коктебель к Волошину. Весь июнь Гумилев провел в Коктебеле, жил на третьем, чердачном этаже в доме матери Волошина. Там были написаны "Капитаны". К концу июня отношения между Гумилевым, Дмитриевой и Волошиным запутались до такой степени, что Гумилев уехал морем в Одессу. Там, в Люстдорфе, отдыхала у своих родственников Анна Горенко; Гумилев предложил ей поехать с ним в Африку. Естественно, на это она не согласилась, но, по-видимому, хорошие отношения тогда восстановились. Забегая вперед, следует отметить, что самой Ахматовой был совершенно чужд "дух бродяжничества", так свойственный Гумилеву. Эти его увлечения она всегда отвергала, предпочитала даже не слушать о них, демонстративно уходя из комнаты, когда Гумилев начинал кому-нибудь рассказывать об Африке Поэтому с особой осторожностью надо подходить к ее свидетельствам, касающимся этой темы. А Гумилев - без этого жить не мог (это она хорошо понимала). Может в этом - одна из причин постепенного отдаления друг от друга... Но при этом, до, конца того и другого - исключительно уважительное отношение друг к другу...

9 июля Гумилев был уже в Петербурге. 14 июля он уехал в Тверскую губернию, остановился у своих родственников Кузьминых-Караваевых в Борискове, недалеко от Слепнева. Там пробыл до конца июля. 4 августа вернулся в Петербург. В августе возобновились регулярные собрания на "башне" у Вяч. Иванова. В конце августа Гумилев переводится из числа студентов юридического факультета в число студентов историко-филологического факультета. В конце августа был отпечатан второй номер "Острова", однако из-за отсутствия средств дальнейший его выпуск прекратился, все силы были брошены на "Аполлон".

В сентябре занятия в "Академии стиха" переместились в редакцию "Аполлона". Идут всю осень, наряду с подготовкой к выпуску первого номера журнала. Но Гумилев одновременно начинает подготовку к новой африканской "экспедиции, на этот раз - в Абиссинию, и ищет себе попутчиков. Явно в какой-то связи с намечающемся путешествием, он создает, в отличие от многочисленных теософских, свое "Геософическое общество", с Кузминым и Верой Шварсалон. Наконец, 24 октября выходит первый номера журнала "Аполлон". И тут же назревает сенсация, редакция взбудоражена появлением таинственной Черубины де Габриак. В октябре Гумилев уговорил Вяч. Иванова ехать с ним в Африку. Одновременно назревает скандал, связанный с разоблачением Черубины (Е. И. Дмитриева - мистификация Волошина, Гумилев об этом не знал). 19 ноября все собрались в мастерской Головина, который должен был написать групповой портрет всех участников журнала. Мастерская размещалась над сценой Мариинского театра. Шел "Фауст" с Шаляпиным. Когда все были в сборе, Волошин подошел к Гумилеву и ударил его по лицу. Все были потрясены, особенно Анненский. Гумилев тут же вызвал Волошина на дуэль. Дуэль состоялась 22 ноября по всем правилам, на "историческом месте", за Новой Деревней у Черной речки. Пистолет Волошина дал две осечки, и дуэль прекратили. На следующий день все газеты подняли шум, а Гумилев уехал домой извещать о событиях. 24 ноября он в последний день собрал у себя дома в Царском Селе своих друзей и 26 ноября Гумилев, Кузмин, Потемкин и Толстой выехали из Петербурга в Киев. Там должен был состояться вечер современной поэзии "Остров искусств", организованный поэтом В. Ю. Эльснером. Анна Горенко присутствовала на этом вечере. Гумилев читал "Сон Адама". После вечера Гумилев и Анна Горенко пошли в ресторан при Европейской гостинице, и там, такое впечатление, что неожиданно и для самого Гумилева, было получено последнее и окончательное согласие... Однако, не повлиявшее на его планы путешествия по Африке... 30 ноября друзья проводили Гумилева на поезд до Одессы. В этот же день на другом вокзале умер И. Ф. Анненский. 1 декабря Гумилев приехал в Одессу, а 2 или 3 сел на корабль. Подробности этого его путешествия - в письмах №№74-83. В Каире он довольно долго дожидался обещавшему присоединиться к нему Вяч. Иванов, но так и не дождавшись, как обычно, устремился в путешествие в гордом одиночестве. Путешествие было не очень долгим, своего рода "разведка боем". В Абиссинию он попал, но добрался только до Дире-Дауа и Харрара, в столицу, Аддис-Абебу, как намеревался, не успел...

В начале февраля возвратился в Россию, привезя с собой несколько леопардовых шкур. 2 февраля уже был в Киеве у Анны Горенко. 5 февраля вернулся в Царское Село. 6 февраля - неожиданная смерть отца.

В последнюю неделю февраля, на масленицу, в Петербург приезжала Анна Горенко. Остановилась она у отца на Жуковской, впервые побывала в доме Гумилевых. Совместное посещение музеев, концертов, литературных вечеров. Через несколько дней она вернулась в Киев. Решение принято - никаких "разрывов" больше не было...

Опять все силы сосредоточены на "Аполлоне". В редких номерах журнала не появляются его "Письма о русской поэзии", он старается не пропустить ни одного нового поэтического сборника, начинающего ли автора или прославленного мэтра. Собственные стихи публикует в журналах реже. 20 марта уехал с С. Ауслендером в его имение Парахино на станции Окуловка в Новгородской губернии. Получив письмо от А. Горенко, 23 марта вернулся в Петербург. 26 марта в ОРХС Вяч. Иванов выступил с докладом "Заветы символизма". Этот доклад положил начало растянувшейся на несколько лет дискуссии вокруг символизма, которая в конечном итоге привела к появлению акмеизма. (См. письма этого периода).

14 апреля Гумилев получает свидетельство, разрешающее отпуск за границу сроком по 20 августа, для представления в канцелярию Киевского губернатора при получении заграничного паспорта. 16 апреля наконец выходит третья книга стихов "Жемчуга", как и первоначально намечалось, в московском издательстве "Скорпион", но почти с двухлетним опозданием. С несколькими экземплярами только что вышедшей книги 20 апреля Гумилев выехал в Киев.

25 апреля... "Означенный в сем студент С.-Петербургского университета Николай Степанович Гумилев 1910 года апреля 25 дня причтом Николаевской церкви села Никольской Слободки Остерского уезда Черниговской губернии обвенчан с потомственной дворянкой Анной Андреевной Горенко". Шаферами на свадьбе были поэты В. Эльснер и И. Аксенов. Поэт подарил невесте "Жемчуга" с надписью: "А. А. Горенко. Кесарю кесарево", и стихотворение "Баллада".

На этом месте я завершаю первый "неакадемический комментарий"...

В заключение лишь одно важнейшее свидетельство о судьбе их обширнейшей переписки. Из дневников Лукницкого: "АА рассказывала мне их историю. Письма с 1906 по 1910 Н. Г. и АА после свадьбы сожгли. Письма следующих лет вместе с различными бумагами АА постепенно складывала в имевшийся у нее сундук. Сундук постепенно наполнился ими доверху. Уезжая из Ц. С., АА оставила сундук на чердаке. Так он там и оставался. Недели за три до смерти Гумилева АА ездила в Ц. С. На чердаке сундука не оказалось, а на полу были разбросаны груды писем и бумаг. АА взяла из груды все письма к ней - те, что у нее хранятся. Больше писем она не нашла. А остальные - письма к отцу, к матери - АА по понятным соображениям не считала себя вправе брать ("Н. С. был жив, сама я - чужой человек там... Конечно, если б я поехала туда недели на три позже, я бы их взяла").

В отвергнутых комментариях история их взаимоотношений была продолжена вплоть до написания первого сохранившегося письма Гумилева Ахматовой из Слепнева, в июне 1912 года... Но об этом можно прочитать и в "Хронике". Повторяться не буду... И на этом заканчиваю первый "неакадемический комментарий". Следующий "неакадемический комментарий" будет посвящен второму путешествию Гумилева в Абиссинию, самому продолжительному и ранее никем не "расшифрованному". Состоялось оно всего спустя несколько месяцев после "долгожданной" свадьбы...

Комментарии к самому письму, их принятая "академическая" часть, появятся в 8 томе ПСС.

P.S. В "академической части" комментариев сказано, что в письме №116, написанном в июне 1912 года, встречается "одно из первых упоминаний "акмеизма"". Предпринятый после сдачи рукописи поиск, с привлечением известных "авторитетов", позволяет предположить, что это, скорее всего, первое письменное обозначение "акмеизма", особенно ценное тем, что исходит от его создателя. (Или есть иное мнение? Автору найти более раннего письменного обозначения не удалось, хотя в поздних изложениях встречаются более ранние даты, даже 1911 год...) Отметим здесь и то, что впервые при публикации письма исправлена грубая ошибка в одной из заключительных фраз, связанных как раз с "акмеизмом". Во всех предшествовавших публикациях она звучит в несвойственном Гумилеву высокопарном духе: "...Кажется, земные наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, я мрачным символистом..." На самом деле, у Гумилева в автографе - все проще и человечнее: "...Кажется, зимой наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, а я мрачным, символистом..." Именно - "зимой"! А не "глубокомысленное" (символистское, никак не акмеистическое!) - земные роли...

© E. Stepanov

back

top