Сигизмунд Кржижановский

НА ПОРОГЕ

Наука - систематическое тайноистребление: растайняет тайны "открытиями", старается проникнуть под кров прикровенного; "неизвестные" допускаются в ее уравнения лишь затем, чтобы быть решенными.

Искусство - отайнение вещей: умение не знать неведомое; берет вещь, иссмотренную насквозь, вдоволь навращавшуюся на зрительных осях, и отнимает ее для мира таинственностей; берет давно решенное, "само по себе понятное", доступное, - и разрешает в тайну, а вещь - в себе свое понятие хранящую; где был доступ - там срыв.

Перед ученым и поэтом поставлен глобус: белые, не заселенные буквами, не тронутые линией и краской пятна у полюсов. Глянув на пятна, ученый скажет: скоро ли зачертятся и эти? Поэт: зачем исчерчен глобус? зачем нет больше неоткрытых стран?

Искусству союзна религия: стоит на Семи тайнах.

Искусство - точно несистематическая, беспорядочная религия; религия как приведенное в систему художество; не сосчитаны маленькие тайны художника; в религии же тайн семь, но доведены они до глубины Тайности. Любопытно: в средние века, когда окончательно догматизировались семь таинств, - определилось и противопоставилось им семь наук (septim arts liberales) (1).

Два разных ума, Г. Гегель и Архимандрит Игнатий, определяя как будто разное - "эстетическое созерцание" и "таинство", сказали одно.

Архимандрит Игнатий: "Таинство - невидимая благодать, дарованная верующему под видимыми формами".

Гегель: "Созерцание прекрасного - радость от невидимой идеи, данной под видимыми формами".

И здесь, и там - "невидимое" замещает "видимые формы".

Мир наш слишком видим, глаз и мозг переутомлены чрезмерностью видения, перепестренностью восприятий, - и просят о снятии вещи с ее зримого и осязаемого места, о выключении ее из времени и пространства; о меньшей явности яви.

Все вещи моего мира делю на эти и Те (2).

Эти - намозолили мне глаза; притерли руки; покрылись слоями прикосновений: они вокруг меня, трутся о самые глаза, о кожу, все они вон тут и тут. Я их знаю до мельчайшего выгиба - точки - заметы; все - считаны и пересчитаны.

А Те вещи: до них руке не дотянуться, глазом не достать, - но верю: они суть: за далями, вне касаний, там, где окончились линии зрительных осей и погасли краски.

Мыслить - значит переставлять вещи: из этих в Те, из Тех в эти.

Иных людей радует, если, взяв эту вот вещь из близи, могут отдалить ее в Ту: назовем их этовТовцы. Этот тип человека влечется обычно к поэзии, музыке и т. д. Людей, которым сподручнее, потянувшись за Теми, дальними вещами, близить их, сколько возможно, к глазу и мозгу, назовем - Тов'этовцы: их умы, притянутые наукой, точностью определений, любят "разоблачения" таинств и "открытия" тайн.

ЭтовТовцы и Тов'этовцы антагонисты. ЭтовТовцу, например, всегда не по душе Тов'этовцы - за их пристрастие к рационализированию таинств.

Хотя в ученых книгах, писаных по большей части Тов'этовцами, и утверждается как некая незыблемость - "человек любит истину" (придумана даже особая терминология, например, "философия", т. е. истиннолюбие), - однако всеобщность истиннолюбия более чем сомнительна. В то время как небольшая группа Тов'этовцев что-то открывает, изучает, работает над добыванием истин - большинство людей страдает от излишка похзнания, навязанного им Тов'этовцами, от чрезмерной понятности и оголенности жизни: безжалостно разжаты лепестки у всех цветений; легенды сломаны, с тем чтобы посмотреть - что там, внутри; чудеса сведены к механике; покровы с дарохранительниц сняты.

XIX век дал мозгу трех поколений больше открытий и изысканий, чем все предыдущие восемнадцать столетий шестидесяти поколениям. Естественно, должна была наступить реакция против излишка смысла, позыв к отайнению растайненного: легенда мстит формуле. Если Александру Львовичу Блоку (второе поколение века) "трудно было удержаться от писания стихов", то Александр Александрович Блок (третье поколение) не может уже не писать их. Душа у искусства ищет защиты от ума, от науки, "разъясняющей" душе всё, до самой души включительно. Не истины - тайны чает душа нашего века.

Техника науки сводится к выработке приемов сворачивания Дали. И телескопы, и железнодорожные пути стремятся свернуть рулоном расстояние меж вещью и глазом, заместить Даль близью.

Художественная техника ищет способов близкое "это" одалить: мастер должен уметь развернуть близь. Алгебра берет начальные буквы алфавита для обозначения "известного", дальний же конец алфавита отведен под "неизвестное", - там и поселилось искусство, каждым словом, каждою буквою в слове разрешающее вещь в неизвестность (путь науки: решение неизвестных).

В словаре Даля есть такой пример фразеологиии: "Далеко ли до ***?" - "Близко". - "А далеко ли до близка"?

До "близка", показанного художником с холста картины, поэтом со страницы книги, должно быть всегда далеко. Пусть сеть европейских железных дорог почти ликвидировала печаль разлук, индусская драма всё еще строится на одной теме: разлученности скорбящих Далями.

Спектральный анализ отыскивает земные (эти) химические элементы и на дальних звездах, превращая звезду-божество (сабеизм) в нечто понятное, в почти-Землю. А поэт толкает ударами стиха тело умершего Цезаря, гниющее здесь, в земле, в сияние кометного или звездного огня, зажегшегося в миг смерти на небесах (см. Гораций. Carmina) (3).

Тайна художественного творчества в тайне, в умении вставлять в промежуток меж глазом и вещью "прекрасное Далёко".

Первые проступи поэзии в мир - загадки. Теперь Тов'этовцы, заправляющие делом критики и теории искусства, учат ломать загадки, т. е. их разгадывать. Но древние сочинители загадок искали в них иного: загадка - продукт их художественного творчества, попытка сделать понятное непонятным. Если бы творец загадки хотел разгадывать, то он бы и занялся этим: вокруг него был целый лес неразгаданных явлений природы, но он вместо этого и то немногое, что было ему понятно, пытался возвратить в тайну.

Наперсток: "На яме-ямке сто ямок с приямком".

Ветряная мельница; "Стоит птица-острица - крыльями машет, сама не летит".

Предметы обихода уходят в загадках из близи.

Всегда были и будут разгадчики и озадачиватели - сочинители загадки, разросшейся в рассказ, повесть, членящейся на главы и книги.

Если б Данте захотел изучить Беатриче, подробно отмечая и выслеживая ее дела и дни, то, может быть, он и узнал бы ее ближе, но мы ничего бы не слыхали о Беатриче.

Три-четыре встречи, и только. Из Флоренции поэт изгнан не только Синьорией, но и самой поэзией. Если ученому, психологу, историку, врачу, захотевшему описать жизнь девушки Беатриче, дочери Фалько Портинари, жившего в XIII веке, полезно было бы поселиться где-нибудь рядом с ее жилищем и учинить систематическую слежку за "объектом" исследования, то первое, что должно сделать поэту, нашедшему предмет творчества, - подалее уйти от него.

"Vita nuova" (4) рассказывает: Данте узнаёт о смерти отца Беатриче. Его Мадонна опечалена, предполагает он, но вместо того, чтобы идти с толпой поклониться гробу и увидеть Беатриче, он удаляется к себе и "сочиняет сонет". Две женщины, проходя мимо его окон, рассказывают о печали Беатриче, но поэт, вместо того, чтобы расспросить проходящих синьор о подробностях, захлопывает окно своей комнаты: в результате - новый сонет.

Но возможность встреч Алигьери и прекрасной Беатриче не устранена: свидания могут участиться, сделаться продолжительнее, доступнее: это угрожает терцинам. Терцины в опасности до мига, когда смерть, у которой поэзии надо прилежно учиться искусству разлучать и одалять, не снимет опасности. Только весна 1290 года закрепляет за мертвой Беатриче жизнь. Дата смерти ее - дата рождения "Божественной Комедии": теперь она не может не написаться. Овеянная тайнами поэзии и таинствами веры, войдет она в "новую жизнь", чтобы жить там, не умирая.

Смерть медлила в помощи Франческо Петрарке. Мадонна Лаура долго не умирала: достаточно долго для того, чтобы разрушить очарование тайн, заставить себя узнать, сделать дальнейшее познание невозможным и абсурдным: строки канцон и сонетов Мессера Петрарки "In vita Madonna Laura" (5) были сделаны непрочно, - под тяжестью таких фактов, как продолжительное замужество Лауры, частые роды, куча детей, сплетни маленького Авиньона, они могли легко порваться и замолчать.

Чуя опасность, Петрарка идет на хитрость. В беседе с блаженным Августином (De contemptu mundi III) он слышит от Августина о том, что красота Лауры искажается "cerebris"… - и далее слово из одних согласных - "prbs" (вероятно, "partabus" - родами). Тов'этовец Петрарка подсовывает сворачивающее даль словцо - "partabus", - превращающее "celesta" Лауру в слишком земную, как и те, что вокруг, рождающую женщину, но этовТовец Петрарка проворно вырывает слову его гласные: слово говорит себя, но не оскорбляет. (Читай - prbs: perturbationis (6) и т.п., - как хочешь.)

Из того же диалога:

Петрарка. Я раньше ее вступил в жизнь. Раньше и уйду.

Августин. А помнишь ли то время, когда ты боялся противного и когда, вдохновленный печалью, ты сложил погребальную песнь подруге, как если бы она уже была мертва? (см. сонет 193) (7).

Но как ни хитрит Петрарка с самим собою, эта жизнь слишком навязчива: можно оторвать гласные от согласных в слове, но как оторвать следствия от причин в жизни, - лишь переход Лауры - de facto - из этого мира в "тот" дает новый толчок утомленному вдохновению (см. запись на обороте томика Вергилия) (8): рождается подлинно-бессмертное (сонеты In morte Madonna Laura) (9).

"И медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна"…

С "Незнакомкой" можно и познакомиться: достаточно обратиться к лакеям, торчащим у столиков, а то и к литературным критикам: дадут все нужные сведения, объяснят до последней буквы и родинки: и, когда объяснят, всё станет понятным и… ненужным.

Искусству нужны люди, не знакомящие с незнакомым, а умеющие раззнакомить со знакомым, взять эту вот, намозолившую сознание, пустяковую вещь и возвести ее в мечту и тайну. Даль, свернутая спиралью, лежит внутри каждой вещи, как бы мала и тускла она ни была. У Дали много имен (из них - словарь поэта). Окликните ее в вещи - и она развернется. На окне в доме Бориса Мусатова ("II симфония" Андрея Белого) - букет серой ковыли: но чуть подойдут сумерки, и кажется, будто там, у окна, - не букет ковыли, а серое лицо Вечности.

В 1823 году в редакции "Литературных Листков" было получено стихотворение - "Птичка".

В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю… -

Понравилось. Но… недостаточно ясно. Редактор Ф. Булгарин зачеркнул заглавие "Птичка" - проставил - "На выпуск птички". Приделал к заглавию звездочку: см. примечание 10 - "Сие стихотворение разумеет невинных должников, томящихся в долговой тюрьме, на выкуп коих жертвуют свои достатки благодетели человечества": дальше некуда.

Или "То" - или "это"; или познающее "Ergo" - или Арго, уплывающий в страну мифов; или отдайся "поэтому" - или будь поэтом. Всё снова и снова возвращаются к берегам Итак со своим "Итак" "рассудительные Одиссеи": но где началась власть рассудочника-Одиссея, там "Одиссея" Гомера должна закончиться.

Человек - сложность: оба принципа живут в нем рядом. Когда, например, человек любит, он хочет, чтобы "любимая" была и Той, и этой. Поскольку любовь ищет красоты, она одаляет это в ТО, - поскольку же любовь хочет обладания - "близости", - она включает любимую в объятия, низводя ее из недоступности в доступность, превращая Ту в эту. Сердце бьется с перебоями: сначала влюбление - эта возводится в Ту; затем стремление "познать" (в библейском смысле) - Та возвращается в эту; а затем снова тоска от оголенности жизни, или измена этой ради новой Той. Красивые люди носят свою красоту как-то особенно бережно - как нечто чуждое миру зримых и осязаемых вещей; если до прекрасного тела расстояние - аршин-два, то до красоты прекрасного тела - расстояние непереходимое.

Древние чтили, наряду с Эротом, Антерота (11): его статуя дает образ юноши с невидящими, лишенными зрачков глазами; руки (как это часто бывает у античных статуй) отбиты (см. Галерея Ватикана). При реконструировании статуи не надо бы приклеивать рук мраморному Антероту: потому что, если Эрот учит нас, как включать в объятия любимое, то Антерот научает о любви безрукой, уводящей прочь от любимого с силою равной любви.

<ок. 1918>

Предисловие, примечания и публикация Вадима Перельмутера

Примечания:

1. septim arts liberales - семь свободных искусств (лат.).
2. Все вещи моего мира делю на эти и Те - "Я не был знаком с С. Д. Кржижановским. Нередко встречал его на киевских улицах и бывал на его публичных лекциях. Он выступал вместе с артисткой Бовшек (не знал, что это его жена). Запомнилось весьма немного. Однажды Бовшек читала "Петера Шлемиля" Шамиссо. Я впервые услышал из ее уст эту замечательную повесть, которую впоследствии не раз перечитывал. По-видимому, чтению предшествовала лекция Кржижановского то ли о Шамиссо, то ли о немецком романтизме. Другая его лекция была посвящена русской поэзии начала нашего века. Помню, что начиналась она примерно так: "Андрей Белый и Саша Черный - ЭТОВТОВЦЫ И ТОВЭТОВЦЫ, то есть превращающие земное в запредельное или запредельное в земное"… (из письма литературоведа Исаака Григорьевича Ямпольского (1903-1991) ко мне, 25.05.1989).
3. см. Гораций Carmina - имеется в виду ода 25 из Третьей книги (начало: Вакх, я полон тобой! Куда /Увлекаешь меня? Я возрожденный мчусь /В лес иль в грот? Где пещера та, / Что услышит, как я Цезаря славного /Блеск извечный стихом своим /Воздымаю к звездам, к трону Юпитера?" - пер. Г. Ф. Церетели).
4. "Vita nuova" - "Новая жизнь" - книга, написанная Данте в 90-х гг. XIII в., после смерти Беатриче (1290); автор называл ее - "малая книга памяти".
5. "In vita Madonna Laura" - "На жизнь мадонны Лауры" (ит.).
6. perturbationis - смятением (ит.).
7. см. сонет 193 - ошибка памяти: 193-й сонет относится к циклу "На жизнь мадонны Лауры" и упомянутых Кржижановским мотивов не содержит; вероятно, имеется в виду сонет 253, тоже написанный при жизни Лауры, входящий в тот же цикл и содержащий предчувствие ее кончины.
8. запись на обороте томика Вергилия - вернее: т. н. пергаментного кодекса Вергилия, много лет служившего Петрарке чем-то вроде записной книжки, на полях - заметки о прочитанном, наблюдения и размышления, а на обороте первой страницы - запись, считающаяся неопровержимым свидетельством того, когда и где Петрарка впервые встретил Лауру де Нов; к слову, это сопутствие с Вергилием - вожатым Данте в его нисхождении в потусторонний мир - как бы связует обе эти истории любви.
9. In morte Madonna Laura - "На смерть мадонны Лауры" (ит.).
10. …Приделал к заглавию звездочку: см. примечание - примечание цитируется по памяти, точный текст его таков: "Сие относится к тем благодетелям человечества, которые употребляют свои достатки на выкуп из тюрьмы невинных должников и проч.".
11. Древние чтили, наряду с Эротом, Антерота - Антерот: в римской мифологии противник Эрота, бог взаимной любви и мщения за отвергнутую любовь.

© V. Perel'muter

back

top