Елена Кусовац

Елизавета Бам: страх бытия

Мотив страха пронизывает творчество Хармса в целом, начиная со стиховорений раннего периода, вплоть до последних его рассказов.

Страх самого Хармса можно разделить на три вида:

1. страх преследований, отражающийся в мотивах милиционеров, сторожей, пожарных.

2. страх пустой бумаги.

3. экзистенциальный страх.

Многие из героев "больны" одними и теми же страхами. У иных из них, страхи превращаются в фобии.

Прежде всего, творчество Хармса характеризуется пространственными фобиями вроде клаустрофобии - тесные комнаты, лестницы, окна, сундуки, в общем-то, пространство, в котором пребывают герои Хармса, ограничивает их движение и передвижение.

Однако в отдельных рассказах и стихотворениях Хармса, страх выступает главным героем. Пример этому - пьеса Елизавета Бам, в которой чувство страха объединяет эмоции всех присутствующих на сцене персонажей, за исключением предметного мира: стула, стола, барабана и скрипки (1).

Страх как одна из первичных эмоций традиционно рассматривается наряду с радостью, гневом и печалью. В современной психиатрии и психологии принято различать страх как "эмоцию, возникающую в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленную на источник действительной или воображаемой опасности", и тревогу как "эмоциональное состояние, возникающее в ситуациях неопределенной опасности". Понятия страх, фобия и тревога иногда ошибочно используют в качестве взаимозаменяемых терминов.

Согласно Фрейду, страх представляет собой реакцию на восприятие внешней опасности и он прежде всего связан с рефлексом бегства или защиты, самосохранения, даже нападения (2).

Обратим теперь внимание на формы проявления страха в Елизавете Бам, который видоизменяется и, в итоге, превращается в равнодушие.

Чувство страха присутствует в самой героине и градационно усиливается с ее первой реплики, насыщенной предчуствием надвигающейся катастрофы, вплоть до реального осознания ее наказания в скором будущем.

Назовем этот страх - страхом предчувствия какого-то неприятного происшествия.

В Елизавете Бам рефлекс бегства появляется в самом начале пьесы, в ее первой реплике, в которой она обсуждает возможность спрятатся за дверью, выбежать из комнаты, прыгнутъ в окно. Невозможность убежать, влечет за собой чувство клаустрофобии, подчеркнутое уже в ремарке самого автора:

Комната, небольшая, неглубокая, простая, в которой дверь и окно символизируют грань между двумя мирами, связанными с бытием самой Елизаветы Бам и ее единственным возможным выходом из угрожающего положения.

Следовательно, бегство не осуществляется. Елизавету Бам называют преступницей, и она при помощи мамаши и папаши начинает игру с фокусниками с целью продолжения своего существования; в этой игре страх Елизаветы Бам принимает разные формы.

Во-первых, в Елизавете с самого начала обнаруживаем поток слов, зачастую не имеющих никакой логической связи. Хотя в этих репликах наблюдается алогичность, характерная для Хармса, именно эта реакция, немотивированныая разумом, несет собою механизм защиты главной героини. Такой подсознательный механизм самозащиты является условным рефлексом, срабатывающим в ситуациях угрозы жизни.

Во-вторых, как одна из сознательных разновидностей манифестаций страха, в Елизавете Бам возникают упрямство, с которым она провоцирует Ивана Ивановича и Петра Николаевича.

Назвав одного из палачей мошенником, и обрушившись на эгоцентризм Ивана Ивановича, Елизавета уходит в сторону, уступив место Петру Николаевичу, который продолжает бессмысленый диалог: мошенник ли Иван Иванович или нет.

Первая провокация Елизаветы Бам продолжается ничем не мотивированным сочетанием-предложением:

Руки коротки (3)!

думая, что это снова вызовет ссору между палачами.

С помощью Игры, как одной из вариантов самозащиты героини, Елизавета пытается приобрести для себя время, продлить мгновенье своего уже предопределенного существования. С одной стороны, игра является самозащитой, в которой жертва, обгоняя страх, вступает в диалог с фокусниками, с другой, - она возникает как условный рефлекс в ситуациях ощущения сильного ужаса.

Повторяя несколько раз самый характерный для ребенка вопрос Почему, и прячась за ложной заинтересованностью наблюдателя фокусников-палачей толкающих тумбу,

Покажите. Пожалуйста, покажите.

Еще раз, пожалуйста! Как это вы делаете (242)?

она старается продолжить бессмысленный диалог своей игрой провокаций.

В ситуациях наступающей угрозы страх проявляется в виду не только психических, но и физиологических реакций. Как отмечает Оксана Булгакова в своей книге "Фабрика жестов":

"Страдающий человек как больной (или как зверь) мечется и постоянно меняет место, поворачивается во всех возможних направлениях, бросается на землю, катается в пыли, рвет на себе волосы или одежду, вращает глазами, стучит в грудь, выкручивает собственные руки, скачет, поет, танцует, смеется без мотивированного переход и т.д." (4).

Елизавета Бам так же кричит, прыгает со стула, бежит на другой конец комнаты, снова прыгает на другой стул. Ее движение, а тем самим и бытие, будучи ограниченным в пространстве и во времени, переходит в движение загнанного зверя.

Даже сама героиня в один момент начинает выть по-волчьи.

У-у-у-у-у-у-у-у-у-у (252).

К тому же, необоснованный смех возникает как истерическая реакция вследствие страха беспомощности перед враждебным окружением, перед потерей своего пространства, даже жизни.

На основе нарушения причинно-следственных связей создается сюжет пьесы. Жаккар пишет, приводя пример рассказа Старуха, что такое нарушение служит Хармсу "средством изображения полной неопределенности, в которой живет его герой (да и он сам). Потеря ориентиров рождает тревогу, которая изматывает "абсурдного" человека" (5).

В Елизавете Бам, потеря ориентиров и нарушение причинно-следственной связи рождает не только тревогу, но и страх, ужас, чувствие полной беспомощности и безвыходности перед (не) известным концом.

Хотя у Хармса человек и предмет существуют независимо друг од друга и предмет характеризуется свободной волей, все-таки они иногда неразделимы.

Токарев, ссылаясь на Лосского, приходит к выводу: Однако, хотя субъект и объект отделены друг от друга на уровне физической действительности, на глубинном уровне они продолжают быть связанными, ибо они, по мысли Хармса, не замкнуты сами на себе, но внутренне активны, то есть интенционально направлены друг на друга (6).

Таким образом, некоторые предметы интуитивно связаны со страхом и последующим наказанием Елизаветы Бам. Загадочные слова

Дзы калитка! Ррубашка! веревка (253).

можно истолковать символами предстоящего наказания.

Хотя и жертва поневоле Елизавета Бам играет со своими палачами лишь бы отвлечь их внимание и преодолеть страх бытия (смерти); таким же образом они играют с ней, сотворяя магическую реальность, в которой все дозволено и допустимо, вплоть до мистификаций жизни и смерти и их взаимозаменяемости.

Сначала палачи представлены только голосами, потом превращаются в фокусников, чтобы в конце надеть форму пожарных - одних из представителей власти (7).

Их игра создает специфическое пространство, исполненное смехом, шутовством, акробатикой, догадливостью, соревнованием, даже насилием, что, если иметь в виду трагический сюжет пьесы, - приводит к абсурду.

Физиология фокусников связана с грубостью, насилием и их плохим поведением: они икают, толкают тумбу, ломают двери, хлопают друг друга, произносят грубые слова. Им, как представителям власти, это разрешается.

"Подобно тому как игра природы порождает уродов и выродков, игра введеная в социум, занимаясь воспитанием природного человека, в то же время формирует мошенников и преступников - уже не природных, а социальных. Действительно ничто так не располагает к интригам, лицемерию и обману, т.е. к нарушению моральных правил, как игра, пишет Н. Д. Арутюнова (8).

Внимательно читая монологи Ивана Ивановича и Петра Николаевича, создается ощущение их вины в прошлом.

Так, например, Иван Иванович, обращаясь к Елизавете, говорит, "что он такой человек, что его все гоняют".

Такой уж я человек, что все меня гоняют.

За что, спрашивается? Украл я, что ли? Ведь

нет! Елизавета Эдуардовна, я честный человек (245).

С другой стороны, в монологе Петра Николаевича о небольшом домике наблюдается также его ощущение страха, связанное с каким-то "несчастием, которое наступает неожиданно":

Я спал, не боясь ничего

Ничего. (Пауза.) Мне нечего было бояться. И действительно. Грабители могли бы прийти и обыскать весь домик. Что бы они нашли? Ничего (245).

Надо упомянуть, что беспрерывная игра Елизаветы Бам усиливается в состоянии особенной нервной напряженности.

Если страх чрезмерно силен, то он крайне нецелесообразен, он парализует тогда любое действие, в том числе бегство. В страхе человек изменяется физически и психически. Сосредотачиваясь на опасность, его сенсорное внимание повышается до предела, так же как и моторное напряжение.

К тому же, аффективное состояние страха вызывает беспрерывную речь, истерический смех, которые обнаруживаем в поведении Елизаветы Бам. Одной из разновидностей страха, ужас, является отсутствие речи - немота.

Сравнивая почти одинаковые реплики Елизаветы Бам в начале и в конце пьесы, за исключением небольшой разницей в монологах, можно прийти к следующему выводу:

Приведем примеры:

1. Они обязательно войдут,

чтобы поймать меня и стереть с лица земли (245).

В конце реплика звучит по другому

2. Они обязательно придут,

чтобы поймать и стереть с лица земли (245).

Отсутствие личного местоимения "меня" приводит к обезличиванию самой героини, чем, по сути, подчеркивается условность образа Елизаветы Бам - жертвы режима, который влечет свое существование в вечно повторяющейся ситуации без вины виноватой. Одновременно, глаголы прийти, поймать и стереть выступают на первый план. Последние два глагола поймать и стереть, заключающие в себе идею конца, принадлежат словам с конкретной семантикой уничтожения (9).

Вопрос Что я наделала? отсутствует в монологе 2, как и последующее предложение Если бы я только знала...

В конце пьесы, Елизавете Бам совершенно понятно, что она обвиняется в убийстве, и что любой вопрос становится лишним. Теперь она "знает", что пришел конец, и, потеряв надежду на спасение, принимает безвыходность положения, постепенно заменяя страх смерти на равнодушие.

Так, интонация вопросительного предложения Бежать? из начального монолога, в последнем превращается в констатацию - Бежать, и вывод Надо бежать. Ситуация теперь становится более понятной, но безвыходной. Даже оттенок надежды, присуствующий вначале, исчезает в конце. На смену надежде приходит разочарование, выраженное вздохом О-о-о-о-х, вследствие невозможности сбежать в окно: Мне не прыгнуть (10).

Этим, Хармс подчеркнул ключевую разницу в начальном и заключительном монологах Елизаветы Бам: чувство страха и надежду на спасение, но и четко выраженную агрессивность Елизаветы Бам в самом конце пьесы, которая также является одним из механизмов защиты.

Елизавета Бам (кричит): Вяжите меня! Тащите за косу! Продевайте сквозь корыто! Я никого не убивала. Я не могу убивать никого! (269).

Кольцевая композиция этой пьесы, и на первый взгляд одинаковый монолог в начале и в конце Елизаветы Бам, указывает на невозможность героини повлиять на свою судьбу, на безвыходность во времени и в пространстве, на предчувствие катастрофы, в которой героиня становится жертвой без вины, как и ее автор.

Все это позволяет определить эту пьесу как знаковую - как для самого Хармса, так и для его единомышленников в 30-ых и 40-ых годах.

Примечания:

1. В декларации Обэриу подчеркивается, что разные предметы "Декорация, движение актера, брошенная бутылка, хвост костюна - такие же актеры, как и те, что мотают головами и говорят разные слова и фразы".
2. З. Фрейд, Введение в психоанализ, Санкт-Петербург, 2006, 394-415.
3. Д. Хармс, Елизавета Бам, в: Д. Хармс, Полное собрание сочинений, том 2, Проза и сценки. Драматические произведения, Санкт-Петербург 1999, 242. - Далее все цитаты из Хармса даются по этому изданию с указанием лишь страницы в тексте.
4. О. Булгакова, Фабрика жестов, Москва, 2005, 28.
5. Ж.Ф.Жаккар, Наказание без преступления:Хармс и Достоевскиь, в: Столетие Даниила Хармса, Санкт-Петербург 2005, 57.
6. Д.В. Токарев, Курс на худшее:Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета,Москва 2002, 247.
7. Бюрократический словарь Ивана Ивановича и Петра Николаевича также указывает на их принадлежность режиму.
8. Н.Д.Арутюнова, Виды игровых действий, в Логический анализ языка:Концептуальные поля игры, Москва, 2006, 5-15.
9. С.Ю.Семенова, К типологии фазовых компонентов, коннотаций и ассоциаций русских лексем, в Логический анализ языка:Семантика начала и конца, Москва, 2006, 155-168.
10. Напомним что в начале, Елизавета приближается к окну и в состаянии первоначального ужаса говорит восклицательное предложение: Ууу, высоко! мне не прыгнуть!

© E. Kusovatc

back

top