ПИСЬМА С. Д. КРЖИЖАНОВСКОГО К М. А. ВОЛОШИНУ
Публикация и примечания Вадима Перельмутера
В Коктебеле Кржижановский бывал трижды. Впервые он приехал туда 18 июня 1926 года и пробыл там до 5 августа.
История этой - первой - поездки начинается, вероятно, с московского знакомства Кржижановского и Волошина, которое, судя по всему, состоялось в марте 1924 г., во время поездки Волошина в Москву. Вот несколько возможных - на выбор - вариантов этого знакомства: 13 марта Волошин выступает в Доме ученых - вместе с Софьей Федорченко, доброй знакомой Кржижановского по "Никитинским Субботникам", 21 - у П. Н. Зайцева в Староконюшенном (где читывает свои новеллы и Кржижановский), 22 - на "Субботнике" у Е. Ф. Никитиной, где Кржижановский к тому времени уже один из признанных и постоянных посетителей-участников, тогда же Волошин знакомится с А. Г. Габричевским и его женой Н. А. Северцовой, в доме которых в Чернышовом переулке Кржижановский довольно часто бывает.
Первого июля он писал из Коктебеля в Одессу к Анне Бовшек: "Житие мое у Максимилиана Александровича протекает, по сравнению с ожидаемым, менее ярко, но зато более мирно и спокойно. Встретил он меня радушнее, чем я мог рассчитывать, и относится ко мне, поскольку могу судить, тепло и по-хорошему. Сам он - обаятельное сочетание мудрости и наивности, язвительности и любви; огромный и грохочущий, он напоминает мне "Воскресенье", окруженное нами - приезжающими и уезжающими - "днями". И я опять человек, к<ото>рый был, кто знает, м<ожет> б<ыть>, и Четвергом. По вечерам тут устраиваются иногда чтения: читал и я - как будто бы с успехом"…
Описание хозяина Дома Поэта - в обычной для Кржижановского манере: намек-ссылка на роман Честертона "Человек, который был Четвергом", инсценировка которого, сделанная им и поставленная Таировым, шла в 1923-1924 гг. на сцене Камерного театра.
Чтений в Коктебеле у Кржижановского было три. Про первое - ничего, кроме этого упоминания, неизвестно. Второе состоялось девятого июля. Из дневника литературоведа и книговеда И. Н. Розанова узнаём, что была прочитана повесть "Странствующее "Странно"". Третье - тринадцатого или четырнадцатого. Новелла "В зрачке".
"Рассказ произвел впечатление более сильное, чем можно было ожидать. По окончании я увидел себя окруженным глазами с пристальностью и хорошим долгим молчанием. Затем Волошин, вообще скупой на баллы, заявил, что это "великолепно и безжалостно"" (Письмо к А.Бовшек, 18.07.1926).
Эта Волошинская оценка была чрезвычайно важна для Кржижановского, мучительно переживавшего свою "неизданность". Однако и для Волошина проза Кржижановского стала открытием. Вот - явное тому свидетельство.
"В мастерской Максим<илиана> Ал<ександровича> по утрам дочитал ему - с глазу на глаз - "Клуб убийц букв" и прочел "Швы". С радостью выслушал и похвалу, и осуждение: вижу - мне еще много надо поработать над отточкой образа - и, если жизни мне осталось мало, то воли - много"...(Письмо к А.Бовшек, 02.08.)
Это чтение наедине говорит о серьезном интересе Волошина к прозе Кржижановского, подобных свиданий удостаивались немногие - по утрам обыкновенно "мастерская" была наглухо закрыта для посещений: хозяин Дома работал; письмо вносит уточнение в датировку новеллы "Швы" (1927-1928), видимо, речь идет о первом ее варианте, в дальнейшем переработанном (в частности, как явствует из письма, по Волошинским замечаниям). К слову, оба упомянутых сочинения - более ста тридцати страниц машинописи, т. е. примерно пять часов "чистого" чтения…
Тридцать первое июля. Едва ли не самое яркое впечатление от поездки: "…произошла неожиданная и потому вдвойне радостная встреча: Грин - я. Оказывается, он живет в Феодосии. Узнав, что я намарал "Штемпель: Москва", оживился и пригласил к себе, т<ак> ч<то> завтра - перед поездом - надеюсь побыть у него пару часов (кстати, я передал ему одну из своих рукописей, которую он завтра должен мне возвратить). Знакомство это - Вы знаете, почему, - для меня очень ценно и нужно"... Мы тоже - знаем: Грин был для Кржижановского одним из самых своих писателей.
Весной 1927 года датируется первое письмо Кржижановского к Волошину:
"Глубокоуважаемо-дорогой Максимилиан Александрович!
"Зимой я отвечаю на письма", сказали Вы мне при прощании. Я упустил зиму, не написал Вам, как обещал, и Ваш неответ приму как заслуженное наказание. В оправдание могу сказать только одно: мне хотелось дождаться хотя бы маленького внешнего литературного успеха, чтобы поделиться им с Вами; всю зиму я бился, пробуя заставить типографскую краску заблагоухать и для меня, - и вот теперь вижу, что, если письму ждать успехов, то оно никогда не будет написано.
Дорогой Максимилиан Александрович, как задуманная Вами книга ("Коктебельские вечера") (1), пододвинулась к написанию или нет? Меня это очень интересует. А новые стихи?
Ваш "Дом поэта" (2) у меня бессменно на столе среди самого нужного, - это ключ, которым я часто завожу раскружившуюся волю.
Самое Ваше молчание мне кажется грохочущим, в то время как слова многих и многих заплатили за свой звук смыслом - интеллекту никак неслышимы.
Мне бы очень хотелось, если это будет возможно, побыть хотя бы неделю около Вас.
Но не знаю, удастся ли, а если удастся, то не так скоро (к концу июля): но об этом, если обстоятельства разрешат мне Коктебель, напишу особо.
Эту зиму я упорно, стиснув зубы, работал. В итоге: рассказ-памфлет "Книжная Закладка" (2 печ. л.); сборник сказок "Неукушенный локоть" (лучшие среди них: "Жан-Мари-Аруэ-Блез-Луи де Ку", "Пол спасиба", "Когда рак свистнет" и "Тринадцатая категория рассудка"); начало романа "Неуют"; наконец, основная тема этого года - "Возвращение Мюнхгаузена" (получилось 6 1/2 п. лист.). Вот перечень названий глав повести: I. У всякого барона своя фантазия. II. Дым делает шум. III . Ровесник Канта. IV. In partes infidelium. V. Черт на дрожках. VI. Теория невероятностей. VII. Баденвердерский затворник. VIII. Истина, уклонившаяся от человека (3).
Как там получилось, не знаю, но ни в одну из своих вещей я не вложил столько страсти, как в историю о всесветном врале. Я читал кое-что из написанного в литерат<урных> "чтильнях" (м. б. такое слово?) - в результате несколько редакторов обратились ко мне с предложениями, но пока что ничего у нас не получается - да и не получится. Так мне, по крайней мере, кажется.
Почтительнейший привет Марии Степановне.
Крепко-крепко жму руку.
Ваш С. Кржижановский".
1. Книга "Коктебельские вечера" написана не была;
2. Автограф стихотворения Волошина "Дом поэта" (21 декабря 1926) в архиве Кржижановского не обнаружен;
3. Перечень сделанного зимой 1926-27 гг. помогает скорректировать датировку нескольких произведений - с точностью до двух-трех месяцев; любопытно упоминание о "сборнике сказок", - предназначенное ему заглавие впоследствии было дано совсем другому сборнику, куда не вошла ни одна (!) из названных новелл: две первых были включены в 1927 г. в окончательный состав "Сказок для вундеркиндов" (с изменением имени-заглавия на "Жан-Мари-Филибер-Блез-Луи де Ку", видимо, чтобы снять случайную ассоциацию с подлинным именем Вольтера), двум другим нашлось место лишь в "Сборнике рассказов 1920-1940-х гг.".
Кржижановский выехал в Коктебель второго июля. Планировал - позже, но срок отпуска неожиданно сдвинулся, пришлось всё делать второпях: "…еду - скоропалительно, не предупредив, как следует, Волошина". Предупредить, впрочем, попытался - письмом, отправленным двадцать седьмого июня:
"Глубокоуважаемый и дорогой Максимилиан Александрович!
Только сегодня выяснилось, что отпуск мой, предполагавшийся на август, придвинулся к началу июля. Дальше Вы уже сами догадываетесь: просьба о крове. Мне не стыдно просить - Вы виноваты в том, что человек, раз побывав около Вас, хочет этого снова и снова. Но мне не хотелось бы, дорогой Максимилиан Александрович, невольной внезапностью своего приезда причинять Вам хлопоты и затруднения. Вначале я думал было, отправив это письмо, дожидаться ответа, но после сообразил, что проще отправиться за ответом самому. Ведь, дело в том, что перемещать срок отпуска сейчас я не могу, а решение мое - увидеть Вас и Коктебель - твердо, поэтому если Вы приютите меня - еду, а если (по многолюдству) не сможете приютить - тоже еду и поселяюсь где-нибудь поблизости (ведь, во встречах Вы мне не откажете?).
Еще просьба: в случае, если б у Вас было негде, пожалуйста, попросите Веру Клавдиевну (1) (знаю - она у Вас) присмотреть мне обиталище.
Итак, не теряя дней, 4-го июля с автобуса к Вам, дорогой Максимилиан Александрович, и на месте, просто и без стеснений, выясняем ситуацию. Не сердитесь за суматошное письмо и внезапность. До скорой встречи.
Ваш С. Кржижановский.
Почтительнейший привет Марии Степановне.
С. К."
1. Вера Клавдиевна Звягинцева (1894-1972), поэтесса и переводчица, с которой Кржижановский познакомился у Волошина годом раньше и - уже в Москве - успел подружиться; в "Домовой книге" записано, что Кржижановский прибыл в Коктебель 4 июля и пробыл там до 5 августа, первая дата верна, вторая - нет, видимо, получив письмо, Волошин пометил, что жилец пробудет в Доме месяц, но у того в распоряжении было только 12 дней.
Возвратившись в Москву, он писал к жене: "С Волошиным мы простились наилучшим образом: я получил приглашение приезжать, когда захочу, и акварель (в виде напутственного подарка) с надписью: "Дорогому Сиг<измунду> Дом<иниковичу>, собирателю изысканнейших щелей нашего растрескавшегося космоса".
Чтений в Коктебеле было немного, но моих, пожалуй, слишком много: три. Споров по поводу их было довольно много, но, как всегда, все видели только "проблему", забывая о форме, оказывавшуюся у меня всегда какой-то невидимкой"...
Акварель эта не обнаружена. Содержание двух чтений известно: "Собиратель щелей" и "Тридцать сребреников", - о третьем ничего выяснить не удалось.
Третьей поездке (в "Домовой книге" отмечено, что Кржижановский пробыл в Коктебеле с первого по четырнадцатое августа 1928 года) предшествовало письмо к Волошину от 25 июля:
"Глубокоуважаемый Максимилиан Александрович!
Это не письмо, а так - несколько пред'уведомительных слов. 1-го августа - как я предполагаю - пароход привезет меня в Феодосию, и в тот же день я буду просить Вас о крове. Если обстоятельства (не Вы, конечно) мне откажут, поселюсь поблизости. Мне очень хочется Вас видеть, дорогой Максимилиан Александрович, услышать и сказать. Отпуск позволит мне пробыть в Коктебеле не долее как до 15 августа.
Итак, до свидания.
Всегда Ваш
С. Кржижановский.
P. S. Марии Степановне мой почтительнейший привет".
На сей раз он читал тоже трижды: две главы из "Возвращения Мюнхгаузена" и "Неукушенный локоть".
Побывать в Коктебеле Кржижановскому более не довелось. Хотя, по-видимому, он собирался туда и в следующем, 1929 году: в Еженедельнике Волошина на 1929 г. фамилия Кржижановского записана - и зачеркнута. Поездка не состоялась. Но сохранилось письмо Кржижановского к Волошину от 24 июля:
"Дорогой-глубокоуважаемый Максимилиан Александрович!
Это письмо не угрожает Вам ничьим приездом. Я попросту хочу Вам рассказать - пусть с запозданием - о моем литературном нежитье-небытье; как это было условлено в нашу последнюю встречу.
Цензура, перечеркнувшая прошлой осенью три моих книги (1) кряду, на некоторое время перечеркнула и охоту к работе. Правда, я справился с малодушием и принялся, как ни в чем не бывало, за новые книги, но темп был потерян, и к лету даже программа-минимум оказалась не выполненной. Хотел было форсировать работу, отдав ей летнее, предназначенное для отдыха время. Но в это время подоспел заказ на киносценарий (2), с которым я вожусь уже более месяца и который мне никак не дается. Тем не менее, хотя ситуация и целиком против меня, я за эту зиму успел: 1) проредактировать и переработать 30 своих старых новелл (Вы, Максимилиан Александрович, из них знаете только одну - "Якоби и якобы"), которые составили томик в 10 печ. Лист (3). Несколько опытов с чтением этих новелл показали мне, что они лучше доходят, чем более поздние вещи. 2) рассказ "Чужая тема" - экспозицией ему служит повествование о купле-продаже одного миросозерцания, проданного т. ск. "на-слом", по дешевой цене. 3) недописанная повесть (готово 3 печ. л., осталось дописать 1 лист) - "Матерьялы к биографии Горгиса Катафалаки" - жизнеописание абсолютного дурака, данное на фоне грандиозных мировых событий. С своим до мудрости глупым "Катафалаки" я как-то особенно сжился и сдружился (да-да), как в прошл<ом> году с Мюнхгаузеном. 4) и, наконец, также незаконченная (такой уж "дефицитный" сезон!) вещь - "Воспоминания о будущем": я, может быть, ни в одну из своих вещей не вкладывал столько мысли, как в эту, нигде не приводил в движение таких массивов, как здесь; чтобы закончить, понадобится предельное усилие - и я заставлю себя его сделать. Но после отдыха. Сейчас я переработался и ни на что не гожусь. Ближайшая очередная работа - после месяца передышки - пьеса: крепко продуманная, с фокусом, поверхность из смеха, ядро из гнева, (4) - если не удастся (а вряд ли удастся - тема моей комедии слишком опережает мою дилетантскую драматург<ическую> технику) - выброшу в мусор, никому не читая.
Ну, вот и все, кажется. Письмо получилось архиэгоистическое. Понятно: перо мое - чьи чернила пьет, про того и пишет.
Но я, дорогой Максимилиан Александрович, вызываю Вас - не рассердитесь только - на соревнование в эгоизме: напишите только о себе, и Вы порадуете меня так, как я того и не заслуживаю. Узнать о Вашей работе, или даже неработе, для меня чрезвычайно нужно и важно. Сердечный привет Марии Степановне.
Всегда Ваш С. Кржижановский".
Примечания:
© V. Perel'muter
| 
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
