Бояна Сабо
Мифологема семени в трагедии Прометей Вяч. Иванова
Работ, посвященных исследованию трагедии Прометей Вяч. Иванова, сколь это ни странно, очень мало. Образу Прометея у Вяч. Иванова посвящает свою статью А.Ф. Лосев. Не обошёл вниманием Прометея и И.Нусинов, который в своей пространной работе Вековые образы, одну из глав посвящает главному действующему лицу трагедии Вяч. Иванова. За этой работой последовало лишь несколько статей, предметом которых явилась данная трагедия. Одна из них - работа итальянской исследовательницы Д. Дж. Муреду под заглавием The Tragedy "Prometheus" by Vjačeslav Ivanov, в которой предпочтение отдаётся дионисийским элементам в указанной трагедии. Образу Прометея в античной литературе и в творчестве поэтов "серебряного века" Максимилиана Волошина и Вячеслава Иванова посвящает свою статью Н.Г.Арефьева, в которой помимо того, что указаны некоторые неточные данные (1), Прометей рассматривается в основном в духе античной традиции, как бунтарь, виновник и сатана.
Мифологема семени в трагедии, на которую бы нам хотелось обратить внимание, играет немаловажную роль. Семя в отличие от огня не является в трагедии "двигателем всей драмы" (2), хотя эти два символа тесно взаимосвязаны. Примером ассоциации семени с огнём Диониса звучат слова Прометея о том, что Архемор "всех святей лелеял молний семя", имея при этом в виду светоч с зажжённым огнём (3). О святом семени, связанном с Дионисом говорят и сеятели: "Мать-Земля, святое семя/ Усыпи и пробуди" (II,134). Это потверждают и слова Пандоры о сотворении людей, обращённые к сеятелям: "Ему не нужно было/ Супруги, ни наложницы. Желал он/ От Диониса семени" (II,149), а также ответ сеятелей на вопрос Пандоры "известен ли" им их "род и семя в земле сырой" (II,145): "Сказывал про семя/ Небесного огня, что нас живит" (II,146)
Именно с этим значением семени и связана основная философская идея в трагедии, которая в конце трагедии прозвучит в реплике Пандоры: "привлечь...серце Диониса/ на алчущую землю" (II, 147), то есть объединить небо и землю посредством искорки огня Диониса, которая посеяна в людях, захотел Прометей. О связи между семенем и огнём, то есть землёй и небом свидетельствует лучеиспускание Диониса: "На месте отца сияет Младенец; на месте Девы тёмным зеркалом зияет её женский аспект, как матери грядущих явлений. Этот аспект Душа Мира, изначальная Земля, Матерь Гея. Младенец глядиться в зеркало, и оно отражает его черты по закону зеркальности...извращая отражаемый образ...разлагая его целостность на отдельные атомы света. Лучеиспускание Диониса в зеркало есть отдача зеркалу истекающей из него жизненной силы" (4).
Рассматривание семени в этом ключе соотносится со старинным мистериальным и гностическим учением о золоте космических солнечных зёрен, которое "посеяно в людские души в виде scintilla, и лишь это даёт людям возможность вернуться в лоно творенья и в конечном счёте в лоно божества" (5). Не следует забывать и о зерне мира, в котором пребывает начало всех вещей.
Не раз семя в трагедии упоминается в значении самой жизни. Оправданием этого тезиса звучат слова: "Ты же будешь" (118), говорит Прометей Автодику "а ныне только семя. Чтоб истлеть,/ Посеян ты на ниву Геи тёмной" (118). С другой стороны, это семя здесь опять-таки ассоциируется с огнём Диониса.
Впервые в трагедии мы встречаемся с образом семени в первом действии в словах Прометея о том, что он создал людей, которых ежедневно будет приучать к борьбе, ибо "не мир" (II, 114) ему "надобен, а семя распри"( II, 114).
Очень часто в трагедии семя, заложенное в людях является метафорой, обозначающей самих людей, что потверждает и первое упоминание семени в трагедии. Семя упоминается и в момент, связанный с появлением избранных юношей Прометея. На обвинения Автодика о том, что Прометей "звал себя отцом и братом смертных" (II, 118), что не совсем так, ибо люди гибнут, Прометей же - бессмертен, он отвечает: "Я стал и совершился. Ты же - будешь./ А ныне - только семя. Чтоб истлеть,/ Посеян ты на ниву Геи тёмной" (II, 118). Получается, что мать земля из своего лона должна посредством людей воскресить убитого титанами Диониса. С другой стороны, эти слова Прометея и проведения параллели между их судьбами указывают на то, что со временем люди должны постичь то, что Прометею дано от рождения - они должны стать полубогами.
Иногда Прометей, описывая людей не использует слово семя, но "сев": "Мой тёмный сев дремучим встанет лесом/ Дубов нагорных, голосом Земли/ И преисподней Правды" (II, 114), при чём "тёмный сев" соотносится с "тёмной Геей" (II, 118), чем ещё раз подчёркивается противопоставление земли и неба, на котором "огонь светит/ Очам во тьме и плавит медь" (II, 145) и который Прометей хочет вернуть земле и озарить её тем самим, чтобы отношение земли и неба было приведено в равновесие (6). Этот "первый восход/ Священного любви... посева" (II,121) со временем должен превратиться в колос, который рождается из зерна и, который "подобно стволу дерева, создаёт вертикальную связь между землёй и небом" (7).
Интересно, что несмотря на то, что люди являются севом Прометея, у них тоже свой собственный сев, чему посвященно всё последнее действие трагедии. "Добро замыслил Прометей. Потребны/ И дождь во благовременье, и вёдро/ На наш посев." (II,136). Это нагляднее всего заметно в последнем действии трагедии, которое практически всё прямым или косвенным образом связано со семенем.
Полнее всего функция семени показана в третьем, последнем действии трагедии. В этом действии семя более определено, это не простое семя, а "святое" (II, 134), что ещё раз подчёркивает связь семени и неба, то есть Диониса. Несмотря на то, что это действие напоминает обряд сеяния, о чём свидетельствует и сюжет трагедии, тем не менее здесь речь идёт и об огне Диониса. Просьбы сеятелей о том, чтобы "Мать-земля, святое семя/ Усыпила и пробудила" (II, 134) будут услышаны. К концу трагедии эта искорка Дионисова огня, заложенная в людях станет торжествовать. С другой стороны следует обратить внимание на глагол, который стоит рядом со семенем "пробуди". Это находится с тем, что несмотря на то, что сеятели не осознают этого до конца, но они знают, что в них заложено семя Диониса, этими словами они будто бы просят, чтобы проснулось семя заложенное в них.
Похожую ситуацию мы наблюдаем и в Песни потомков Каиновых Вяч. Иванова из сборника стихотворений Вяч. Иванова Кормчие звёзды: "Недр твоих в тайник незримый/ Мы надежды погребли./ Мать, взлелей святое семя!/ Жизнь из тления пробуди!" (I, 522). Сюжет этого стихотврения соотносится с третьим действием трагедии Прометей, о чём повествует и само название стихотворения. В этом стихотворении мы также как и в Прометее, в начале третьего действия, наблюдаем хор мужчин и хор женщин, то есть хор женщин и мужчин в трагедии, представляющих собой сеятелей. Слова трагедии и этого стихотворения практически совпадают за исключением некоторых эпитетов. В обоих произведениях земля представлена, как "родимая", "милая", "сырая". В этой земле сеятели "надежды погребли". И если в трагедии "Мать-Земля" должна "святое семя/ усыпить и пробудить" (II, 134), то в Песни потомков Каиновых она должна "взлелеять святое семя" (I, 522), которое здесь отождествляется с жизнью. Интересно сопоставление того, кто сеет в первом действии трагедии и в последнем. В первом действии сеятелем явлется Прометей, что потверждает реплика Автодика в диалоге с Прометеем: "А сеял - ты" (II, 118), в третьем же действии не сеет Прометей, а род людей сотворённый им, как уже было упомянуто. В стихотворении же указано, что хор мужчин и женщин потомки Каина, также как и сеятели из трагедии являющиеся потомками Прометея. В третьем же действии мы наблюдаем сеятелей, которых создал Прометей, хотя и в них самих ещё спит их семя, но тем не менее они просят, чтобы в том, что они посеяли "пробудилась жизнь". И если, первая реплика в трагедии принадлежит женскому хору, что подчёркивает связь женского пола с Матерью-Землёй, то стихотворение начинается с реплики мужского хора. Второе и третье восьмистишье из стихотворения полностью и дословно переняты в трагедии. Последнее восьмистишье в трагедии немного переосмыслено. А с другой стороны слова "как дитя родное, семя/ Усыпи и пробуди!/ Сеет алчущее племя: Жизнь, обильная, роди!" (II, 135) может и вообще относится к людям, ибо у них пока что нет жизни, многие из них умирают и вся их жизнь сводится к размышлениям о смерти (8) до тех пор, пока Пандора, которую они "на миг нашли" (II, 138) их не научит "дару милой, краткой жизни" ((II, 140), то есть пока в них не проснётся хоть на мгновение искорка Дионисова огня. Об этом свидетельствуют и слова из стихотворения и трагедии о том, что если мать не пробудит семя, то пусть тогда она "дар сознанья, дар проклятья/ угасит во мгле сырой" (II, 135), то есть их сознание об обречённости жизни. Упоминание цветов в "да из недр твоих священных/ Встанем, дольние цветы,/ Встанем злаки нив смиренных,/ И покорны, и чисты" (II, 135) тоже не случайно, ибо цветы "образуют мистический полюс, находящийся между небом и землёй" (9), что соотносится и со значением колоса (10). При упоминании этих двух произведений Вяч. Иванова следует обратить внимание и на отождествление Прометея с Каином. На них обоих тяготеет грех за убийство, следовательно и на людях будет тяготеть этот грех. Правда, здесь речь идёт о разных вещах, ибо Прометей в убийстве Диониса непосредственно не участвовал. Слова текстов свидетельствуют о том, что люди обречены из-за первородного греха, если и люди созданные Прометеем и потомки Каина не "вернут огонь Диониса на землю". С другой стороны в самом тексте трагедии описывается библейский мотив связанный с братоубийством. Так гибнет ни в чём неповинный Архемор, который первый получил светоч с огнём от Прометея. В мёртвом теле Прометей видит "страдальный облик вечного Младенца" (II, 120), так что с этих пор на людях тяготеет вина за ещё одно совершённое убийство. Уже с этого момента становится понятным, что "человечеству нет другого пути, кроме пути греха и возмездия" (11), в пользу чего говорит и само имя Архемора, трактующееся как "начаток рока" (12). И, действительно, после этого в трагедии последовал целый ряд убийств и самоубийств, ибо людям незачем жить, если они знают, что всё равно умрут.
Прометей упоминает семя также в другом контексте, тоже связанном с людьми. Прометей рассматривает людей как "семя распри" (II, 128), которое ему надобно вместо мира, здесь имеются в виду конкретно люди и их сотворение.
В трагедии Прометей тесно переплетаются значения семени и огня, как божественного Дионисового начала, заложенного в самих людях. Люди, созданные Прометеем (13), так до конца и не осознали этого, но конец трагедии указывает на то, что со временем это изменится.
Примечания:
© B. Sabo
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
