В. А. Черных. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889 - 1966.
Издание второе, исправленное и дополненное. -
М.: Индрик, 2008. - 768 с., илл. - Тираж 1000 экз.
В конце 2007 г. в Москве вышла книга, которую можно без натяжек назвать и очень нужной, и очень интересной. Это "Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой", подготовленная известным ахматоведом Вадимом Алексеевичем Черных. Выхода книги Вадим Алексеевич ждал давно, но так получилось - знаменательная случайность! - что этим весомым и достойно оформленным томом В. А. Черных отметил свой восьмидесятилетний юбилей. Так и надо встречать восьмидесятилетие!
За этот итоговый труд В. А. Черных взялся в начале 1990-х гг. В 1996 - 2003 гг. отдельными выпусками были опубликованы части I - IV. Эти части и являются "исправленными и дополненными". Пятая часть, включающая в себя последнее десятилетие жизни Ахматовой и из-за обилия источников самая обширная (200 страниц), опубликована впервые.
В предисловии В. А. Черных размышляет об особенностях работы над сводом событий ахматовской жизни, справедливо отмечая, что датировка произведений Ахматовой и биографических фактов нередко требует проведения специальных источниковедческих исследований: "Автографы подавляющего большинства ее ранних стихотворений не дошли до нас. Однако сохранились авторские экземпляры сборников, в которых рукой Ахматовой проставлены полные даты стихотворений, а также составленные ею перечни стихотворений с указанием дат. Эти источники в некоторых случаях противоречат друг другу. Вместе с тем <…> у Ахматовой дата под стихотворением не всегда соответствует времени его написания. Иногда таким образом фиксировалась дата события, послужившего поводом к написанию стихотворения. <…> В поздние годы <…> ей попросту порой изменяла память. <…> Известны и случаи, когда Анна Ахматова сознательно указывала под своими стихотворениями ложные даты. Иногда настойчивыми указаниями на то, что такое-то стихотворение было написано или такое-то событие произошло тогда-то и там-то, она по не всегда понятным причинам стремилась не дать возможности читателю догадаться, что в действительности это произошло не там и не тогда. Во многих случаях точные даты удается установить путем сопоставления нескольких источников. Но встречаются и случаи, когда дата (в том числе и указанная Ахматовой) явно противоречит известным фактам, однако уточнить ее не удается. Таково, например, дважды повторенное утверждение Ахматовой, что она сожгла рукопись своей пьесы "Энума элиш" 11 июня 1944 г. в Фонтанном Доме. Эта дата и место уничтожения рукописи, по-видимому, не соответствуют действительности, поскольку в июне 1944 г. Ахматова жила не в Фонтанном Доме, а у своих друзей Рыбаковых <…>, и к тому же именно 11 июня выступала на митинге в городе Пушкине. Однако уточнить эту дату не представляется возможным, поскольку иных свидетельств об этом факте (если он вообще имел место) не сохранилось. <…> датировка многих произведений Ахматовой, писем и других документов конца 1910-х - начала 20-х гг. сталкивается со специфической трудностью: Ахматова, как и многие люди ее круга, "не приняла" советской реформы календаря, и еще много лет продолжала датировать свои произведения и частные письма по старому стилю <…> Постепенно, во второй половине 1920-х гг. это "неприятие" стало непоследовательным <…> Во многих случаях оказывается невозможным точно определить, по какому стилю датирован тот или иной факт или документ" (с. 9, 17 - 18).
Таким образом, в задачу составителя входит не только сбор фактов, но и необходимость разбираться в ахматовской тайнописи, в психологических ситуациях разного времени, а также просто распутывать запутанный клубок ("изменяла память"). В. А. Черных с этим справляется, успешно обходя соблазн субъективных интерпретаций. Так, в связи с утверждением Ахматовой, что она сожгла архив 11 июня, можно было бы вспомнить, что эта дата символична: это день ее рождения по старому стилю.(1) Основываясь на этом, увлеченный ахматовед (каких немало) вполне мог бы предположить, что Ахматова-таки специально пришла в этот день в Фонтанный Дом, чтобы совершить акт сожжения, или наоборот, что указание Ахматовой имеет чисто символический характер и ничего она в этот день не сжигала. В. А. Черных не позволяет себе никакого произвола. Под датой "Июня 11 " он приводит ахматовские слова, а под ними - свой комментарий: "Дата и место уничтожения рукописи вызывают сомнение, поскольку…" (с. 382). Параллельно приводятся 2 свидетельства присутствия Ахматовой в этот день на митинге в Пушкине, а также, среди июньских - сентябрьских записей, ряд фактов (не вполне совпадающих друг с другом), свидетельствующих о проживании Ахматовой у Рыбаковых на набережной Жореса (Кутузовской) и о времени возвращения ее в Фонтанный Дом. Среди них: "19 июня. <…> Извещение из отделения милиции: "Ахматовой А. А. в прописке на наб. Жореса, 12, кв. 5 - отказано. Основание: ранее была прописана в г. Ленинграде, Фонтанка 34. Имела свою площадь". - Ахм. сб. 2006. С. 22" (с. 383).
"Летопись" "закладывает надежную основу для биографии одного из крупнейших русских поэтов ХХ века", как указано в предисловии и аннотации. Можно сказать больше: в какой-то степени сама "Летопись" - биография, не повествование, но выразительный пунктир. Прежде всего потому, что она не является просто перечнем событий, но включает в себя фрагменты ахматовских записей и писем, ее высказываний, зафиксированных мемуаристами, а также фрагменты дневников, воспоминаний, писем, статей ее современников и т. д. Элементы взаимодействуют друг с другом и образуют как бы "химические соединения" - сюжеты.
Так, на с. 441 - 442 приводятся документы, способные вызвать недоумение, но пронзительные по своей сути: это копия письма Ахматовой Эренбургу от 21 декабря 1949 г. с просьбой помочь ответить "непрошенным опекунам" - "иным английским и американским изданиям", а также зарубежным "литературным организациям", которые уделяют ей без ее воли "чрезвычайно много внимания"; ахматовское письмо сопровождено письмом Фадеева секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову, Фадеев считает, что отвечать западным "писакам" не время, и посылает Суслову "для сведения ее новые стихи" - из цикла "Слава миру". Комментарий В. А. Черных ставит все на свои места: "Письмо А. А. - И. Г. Эренбургу датировано, по всей вероятности, "задним числом", чтобы скрыть его связь с арестом Л. Н. Гумилева и стремлением А. А. облегчить его участь" (с. 442). Затем на страницах "Летописи" подробно разворачивается история с пресловутыми стихами "Слава миру" - единственным ахматовским циклом, где она славит сталинщину. Читатель видит, как мучительно долго тянулась история с написанием и публикацией этих стихов ("Летопись" имеет возможность это продемонстрировать), как все это переросло в еще худший кошмар: должна была выйти книга Ахматовой с таким же названием (но не вышла). В. А. Черных приводит слова Н. Н. Пунина, находившегося в лагере (письмо М. А. Голубевой от 17 ноября 1950 г.): "Стихи в "Огоньке" я прочитал; я ее любил и понимаю, какой должен быть ужас в ее темном сердце" (с. 446). Жанр "летописи", где каждая запись должна быть приурочена к конкретной дате, не позволил привести комментарий Э. Г. Герштейн, называющей написание "Слава миру" "самоубийственным актом": "Весь следующий год журнал "Огонек" печатал за ее подписью стихотворный цикл "Слава миру", который всю оставшуюся жизнь жег Анну Андреевну как незаживающая рана. <…> Она отреклась от нравственной чистоты ради спасения сына, а получила одни плевки с разных сторон и от того же сына. <…> Жертва Ахматовой оказалась напрасной.<…> Леву, как мы помним, не выпустили, а надломленной Ахматовой предоставили право говорить с кем попало непроницаемым тоном и переводить на русский язык стихи своих иноязычных подражательниц. Если кто-нибудь думает, что это не пытка, он ничего не знает о радостях и страданиях творческой личности". (2) Этих слов Герштейн в "Летописи" нет, но способный к анализу и сопереживанию читатель сделает выводы сам и сопоставит записи 1951 г.: "Мая 15. <…> Автобиография А. А., представленная в Ленинградское отделение ССП: "Исторические постановления ЦК ВКП(б) о литературе и искусстве помогли мне пересмотреть мою литературную позицию и открыли мне путь к патриотической лирике. В настоящее время мной подготовлена к печати <книга> стихов "Слава миру" (1949 - 1951)…""; "<Мая 22>. Москва. А. А. перенесла первый инфаркт" (с. 449).
Поскольку одним из беллетристических достоинств литературной "летописи", погодной, помесячной, когда есть материал - подневной, является то, что она может дать почувствовать протяженность события, мы видим, как на протяжении многих лет Ахматову преследует ждановское постановление - "От Либавы до Владивостока Грозная анафема гремит"; видим, как годы и годы не печатаются ее стихи, как много творческих сил она тратит на переводы (по словам Ахматовой, для поэта переводить - то же, что есть собственный мозг). Оптика постоянно меняется: составитель отмечает крупные события и мелкие детали жизни поэта.
"Летопись" содержит отсылки ко множеству источников, в том числе и малоизвестных, включая архивные. Их могло бы быть еще больше - несомненно, это признает и сам В. А. Черных, справедливо замечающий: "Задача исчерпывающего выявления всех этих источников, рассредоточенных по многочисленным государственным хранилищам и частным собраниям в нашей стране и далеко за ее границами, выходит за пределы возможностей одного человека" (с. 7). Действительно, над подобными "летописями" зачастую работает не один человек, а целый авторский коллектив. Коллектива, который мог бы сегодня качественно выполнить такую работу, в ахматоведении просто нет.
Но, отметив своего рода героизм специалиста, взявшегося за огромный труд в одиночку, все-таки придется сказать и о недочетах, подавляющая часть которых, как ни странно, объясняется простой небрежностью.
Так, в предисловии сказано, что Пунин был фактически мужем Ахматовой с 1924 по 1939 г. (с. 5). Между тем в "Летописи" показано, что они расстались осенью 1938 г. (с. 306). Да и дату "1924" не назовешь бесспорной, т. к. начало близких отношений Пунина и Ахматовой - это осень 1922 г. (см. с. 166), а выписалась Ахматова из Мраморного дворца, от Владимира Шилейко, и прописалась к Пуниным в Фонтанный Дом 16 ноября 1926 г. (с. 233) или 30 августа 1927 г. (с. 243) - это остается неясным, т. к. в "Летописи" под этими датами даны идентичные записи со ссылкой на один и тот же документ в РНБ.
В. А. Черных часто не использует материалы, находящиеся под рукой. Например, им не использованы некоторые подсказки для основного текста и для алфавитного указателя из рецензии Р. Д. Тименчика на первую часть "Летописи".(3)
Алфавитный указатель, весьма обширный (около 2 000 имен), неизбежно должен иметь лакуны, однако, проглядывая его, обнаруживаешь, что лакун и неточностей гораздо больше, чем могло бы быть. Начну с незначимых пустяков. Если указатель строится по принципу фамилия - имя (имя отчество) - даты жизни - род занятий, то почему одни античные авторы упомянуты с датами, а другие (например, Алкей, Плиний Младший, Плутарх) - без? В случае, когда точные даты неизвестны, известны приблизительные или хотя бы век. Конечно, у читателя есть множество возможностей из других источников узнать, когда жили эти авторы. Гораздо обиднее, если недостает сведений о тех, о ком читатель может ничего не знать, а эти люди зачастую были связаны с Ахматовой, а иногда и весьма значимы для нее.
Во многих случаях у персонажей алфавитного указателя отсутствуют профессии. Это относится, в частности, ко всей семье Горенко (с. 723). Женщины не служили, но мужчины-то служили, а не просто являлись "братом А.А.", "дедом А. А." и т. д. Читателю интересно и важно знать, кем были эти люди. Профессии стоило бы назвать рядом с обозначением родства хотя бы для соблюдения единообразия, т. к. в некоторых других случаях указываются и родственные связи, и профессия. Например: "Ливанов Борис Николаевич (1904 - 1972), актер <…> Ливанова Евгения Казимировна (1911 - 1978), художница, жена Б. Н. Ливанова…" (с. 736).
Приведу еще примеры. "Златковская Ксения Александровна, жена И. М. Меттера" (с. 729). На самом деле, не Александровна, а Михайловна, даты жизни: 1917 - 2007. То, что она жена писателя Израиля Моисеевича Меттера, конечно, существенно, Ахматова дружила с этой замечательной парой; "Селики", как она их называла, были с ней рядом в самые трудные послевоенные годы. Но Ксения Михайловна, кроме всего прочего, была балериной Мариинского театра (тогда - театра имени Кирова) - не примой, но все же… Узнать о Ксении Михайловне нетрудно, "Селики" бывали в Музее Ахматовой в Фонтанном Доме, там хранятся переданные ими материалы.
Да что музей - сведения о К. М. Златковской есть в Интернете! Это, кстати, можно сказать по поводу почти всех персонажей алфавитного указателя, сведения о которых неполны. Данные из Интернета, конечно, нуждаются в проверке, но проверить намного легче, чем отыскать самому, так что сегодня комментатор в гораздо более выгодном положении, чем был еще недавно. В. А. Черных работает на компьютере, пользуется Интернетом, но дарованные "всемирной паутиной" возможности почему-то использует не в полной мере.
"Кремшевская Галина Дмитриевна (1912 - 1996), искусствовед" (с. 734). Приводя дарственные надписи Ахматовой, В. А. Черных ссылается на статью о Г. Д. Кремшевской в "Неве" (2000 г., № 6), но называет Галину Дмитриевну искусствоведом, хотя она была балериной Мариинского театра и балетным критиком, женой артиста и режиссера того же театра Михаила Сергеевича Георгиевского. "Идеальные люди", - называли эту пару соседи по коммунальной квартире в Толстовском доме на Фонтанке. Материалы, свидетельствующие о дружбе Галины Дмитриевны и Михаила Сергеевича с Ахматовой (они познакомились в 1933 г.), есть в Фонтанном Доме. Среди этих материалов - магнитофонная запись и расшифровка воспоминаний Георгиевского об Ахматовой. К. М. Златковская, Г. Д. Кремшевская, М. С. Георгиевский, наряду с Т. М. Вечесловой, составляют балетный сюжет в ахматовской жизни советского времени.
"Дубов Алексей Сергеевич" (с. 727) - 4 упоминания, а в записных книжках Ахматовой 22! (4) И никаких сведений! Алексей Сергеевич Дубов (р. в 1917) живет в Петербурге, метеоролог, кандидат наук. По его словам, познакомился с Ахматовой в 1961 - 1962 гг. И, когда она бывала в Ленинграде (в последние годы она много времени проводила в Москве), виделся с ней каждые две недели - месяц. Записал чтение Ахматовой стихов на магнитофон. Биографическая справка об А. С. Дубове есть в Фонтанном Доме.
"Рожанская (ур. Кинд) Наталья Владимировна, жена И. Д. Рожанского" (с. 750). Действительно, Наталья Владимировна была в то время женой физика, специалиста по истории античной науки и философии, переводчика Ивана Дмитриевича Рожанского, которого, по словам Н. Я. Мандельштам, Ахматова "упорно называла академиком, не веря <…>, что он просто служит в Академии" и к которому "с восторгом ездила <…> на званые обеды". (5) Но Наталья Владимировна Кинд (1917 - 1992) и сама была значительной фигурой, о чем можно, например, прочесть в статье В. А. Баскиной "О геологе Наталье Кинд"; Н. В. Кинд - доктор геологических наук, она открыла в Якутии "одно из крупнейших алмазных месторождений - трубку "Мир". Находку коренных алмазов называли в прессе открытием века". (6) Сведения о Н. В. Кинд и ее краткие записи об Ахматовой, полученные у московских родственников, есть также в Музее Ахматовой.
"Латманизов Михаил Владимирович (1905 - 1980)" (с. 735) - специальность Латманизова не указана, хотя известно, что он - специалист в области электрических машин, доцент Политехнического института. (7) Помета Ахматовой от 30 апреля 1963 г.: "В 2 часа - биограф" (с. 606). Ниже запись В. А. Черных: "М. В. Латманизов посетил А. А. …" Из пояснения неясно, что биограф и Латманизов - одно лицо. Стоит пояснить, что АА считала Латманизова своим биографом и библиографом.
"Гарри - см. Волков-Гинзбург" (так! С. 721); "Восков-Гинзбург Георгий Исаакович (р. 1934)" (с. 720). Г. И. Гинзбург-Восков - друг И. А. Бродского, отсюда запись Ахматовой от 29 июля 1965 г.: "Сегодня у меня был Гарри. Он едет к Иосифу" (с. 689). "С Анной Андреевной меня познакомил Анатолий Найман, по просьбе Иосифа Бродского, который был в это время в ссылке, - сообщил Восков в письме, адресованном в Музей Ахматовой. - Это произошло в 1964 году". (8) В 1965 г. Г. И. Гинзбург-Восков рисовал Ахматову. Два сохранившихся рисунка опубликованы. (9) Г. И. Гинзбург-Восков закончил Ленинградский Военно-механический институт; живописи не учился; занимался в жизни многими вещами (например, когда я в 2003 г. говорила с ним по телефону, его основным занятием было печь хлеб по собственному рецепту). Вероятно, в алфавитном указателе стоило бы написать: "инженер, художник-любитель".
Часто в алфавитном указателе информация формально присутствует, но удивляет своей неполнотой. Например: "Габричевский Александр Георгиевич (1891 - 1961), искусствовед" (с. 720). Ср. воспоминания З. Б. Томашевской о друзьях Ахматовой: "Габричевский - замечательный художник. <…> Но Габричевский был, как папа говорил, homo universalis, т. е. он был музыкантом, переводчиком - он знал массу языков, в том числе, латынь. Анна Андреевна к нему часто обращалась за консультациями, потому что он, действительно, знал великолепно итальянский, латынь и французский язык <…> Габричевский переводил архитектурных классиков…" (10) Художник, искусствовед, архитектуровед, музыковед, литературовед, переводчик, философ - вот неполный список того, что можно было бы написать в указателе о Габричевском. Конечно, не обо всех нужно и можно писать так много. Но недостаточно написать о близком друге Ахматовой Владимире Георгиевиче Гаршине, что он "врач, патологоанатом" (с. 721) - все-таки это был крупный ученый, академик АМН СССР, а также коллекционер. И мало сообщить, что Мария Сергеевна Петровых - поэтесса (с. 746), ведь она всю жизнь занималась переводами. Лаконизм был бы объясним, если бы соблюдался всегда. Тогда можно было бы подумать, что причина в том, что издательство выделило для указателя слишком мало места. Однако ср.: "Рипеллино Анджело Мария (1923 - 1978) - итальянский литературовед и переводчик" (с. 749), "Руманов Аркадий Вениаминович (1879 - 1960), журналист, коллекционер" (750); "Тарасенков Анатолий Кузьмич (1909 - 1956), критик, ответственный секретарь редакции журнала "Знамя"" (с. 755) и т. д.
Нехватка сведений иногда сопровождается путаницей. "Смирнова Татьяна Ивановна - дочь А. Б. Смирновой, соседка Пуниных в Фонтанном Доме"; "Смирнова Анна Богдановна (Аннушка), домработница в семье Пуниных" (с. 753). Ср. сведения в книге, указанной В. А. Черных в числе источников "Летописи": "Многое изменилось и в жизни самой квартиры. В начале 30-х годов сын Аннушки Женя, Евгений Федорович Смирнов, привел в дом жену Татьяну Ивановну Смирнову. Первое, что она сделала, - отправила Анну Богдановну в дом престарелых. <…> Появление Татьяны Смирновой превратило квартиру Пунина в коммуналку…"; "Смирновы работали на заводе им. А. Марти (сейчас - Адмиралтейский завод). Евгений - энергетиком, Татьяна - электриком (сообщено нам их сыном Владимиром)". (11) Впоследствии Т. И. Смирнова работала также дворником. В Музее Ахматовой хранится магнитофонная запись беседы с Владимиром Ивановичем Бухоновым (после смерти отца Вова Смирнов получил фамилию и отчество отчима, так что в алфавитном указателе нужно сделать поправку: "Смирнов Вова (Бухонов Владимир Иванович, р. 1938) - сын Т. И. Смирновой, электрик"); В. И. Бухонов называет даты жизни Т. И. Смирновой: 1909 - 1988. "Таня, домработница" в указателе (с. 755) - то же лицо.
Придется вспомнить и о других соседях Ахматовой по Фонтанному Дому, 34, - из квартиры 46 (квартира Ахматовой и Пуниных - 44) . "Пересветова, управдом" (с. 745). Речь идет о Татьяне Андреевне Пересветовой (1908 - 1999), которая в годы войны исполняла обязанности коменданта дома, в послевоенные годы ее должность называлась "начальник объекта". Ее воспоминания, а также воспоминания о Фонтанном Доме ее дочери, народной артистки России Веры Александровны Карповой, хранятся в Музее Ахматовой в магнитофонной записи. Кроме того, необходимые сведения о Т. А. Пересветовой есть в примечаниях к воспоминаниям И. Н. Пуниной, на которые В. А. Черных ссылается. (12)
"Венцлова Томаш (р. 1937), литовский поэт" (с. 718). Надо: Томас. Ср. воспоминания Томаса Венцловы об Ахматовой: "Она сделала надпись на этой книжке <…> не Томасу, а Томашу, в польском варианте…". (13) Полезно было бы указать в основном тексте, что Венцлова переводил стихи Ахматовой и что она сделала надпись ему на своей книге, вышедшей в 1964 г. на литовском языке. (14) Обо всем этом говорится в издании, на которое В. А. Черных не раз ссылается.
"Шморгон Лев Наумович (р. 1929), художник, скульптор" (с.763). Надо: Сморгон. Ахматова писала со слуха ("Сегодня <…> в Комарове сделал мой портрет Лев Наумович Шморгон", с. 617). Сведения о Л. Н. Сморгоне и история создания им ахматовских портретов опубликованы. (15)
"Наталья Михайловна - см. Столярова Н. М." (с. 742). Но Столярова, переводчица, литературный секретарь И. Г. Эренбурга, - Наталья Ивановна, как и сообщается в указателе на с. 754. Ср. с. 600: упомянута "Наталья Ивановна", а в алфавитном указателе эта страница не указана, хотя речь идет о Н. И. Столяровой.
Подобных примеров можно было бы привести много. Неполнота алфавитного указателя, неточности в нем, так же, как отсутствие необходимого порой краткого комментария в тексте книги, отчасти лишают справочный аппарат той важной направляющей роли, которую он должен бы играть.
По поводу комментария. Иногда он есть. Вот удачный пример текста с комментарием, отнюдь не перегружающим книгу. 31 января 1914. Основной текст: "В журнале "Русская мысль" № 1 напечатана рецензия "О стихах Н. Львовой" за подписью: "Анна Ахматова"". Комментарий мелким шрифтом: "Авторство А. А. вызывает сомнение. См.: Черных В. А. // НЛО. 1995. № 14. С. 151 - 153". Другой пример: дарственная надпись Ахматовой, сделанная на "Беге времени" 17 октября 1965 г.: "Милой Татьяне Ильиничне Коншиной на память о Той, кто всегда с нами. Дружески. Ахматова"; комментарий: "Имеется в виду сестра Т. И. Коншиной Н. И. Игнатова" (с. 696). Однако часто неясные места остаются без комментария.
Например, того же 17 октября 1965 г. Ахматова записывает: "Воскресенье. Ночь. Один из чернейших дней моей жизни" (с. 696). Почему "один из чернейших"? Перелистав всю "Летопись", я не нашла ответа. Видимо, не знает его и В. А. Черных. Загадка ждет своего решения.
Запись от 22 ноября 1957 г.: "Боюсь, что все, что я пишу здесь, относится к мрачному жанру <…> то есть все это попросту не существует…" (с. 518) - дана без всяких пояснений, для читателя она абсолютно непонятна. Либо не стоит приводить эти строки, либо надо хотя бы указать, что это фраза из мозаичного фрагмента автобиографической прозы. А лучше дать строки в контексте и прокомментировать фрагмент: "Боюсь, что все, что я пишу здесь, относится к мрачному жанру - "дочь Фауста" (см. Додэ "Жак"), то есть все это попросту не существует. И чем больше люди хвалят это убогое скудное бормотание, тем меньше я им верю. Это происходит оттого, что я сама вижу и слышу за этими словами так много, что оно совершенно стирает самые слова". (16)
2 июня 1954. "Телеграмма А. А. - Г. А. Шенгели (из Москвы в Керчь): "От всего сердца поздравляю сегодняшним днем поэта и друга"" (с. 471). Стоило бы указать повод, по которому АА поздравляет Шенгели.
13 апреля 1964. "Художник Миша. Нат<аша> Горбаневская. Сберкасса. Вечером Миша, Аня, Т<оля>" (с. 638). В этой московской записи Ахматовой присутствуют два разных Миши. Но в алфавитном указателе Миша - только Ардов (с. 741, 713). Почему и в тексте, и в указателе "художник Миша" остается без комментария? Видимо, это Моисей Вольфович Лянглебен, который многократно рисовал Ахматову в конце 1963 - 1964-м году. (17) Ср. запись в начале знакомства, 5 декабря 1963 г.: "Четверг - 4 <часа> Лянглебен Моисей Вольфович" (с. 622). В ряде источников он - не Моисей, а в русифицированном варианте - Михаил. Именем "Михаил Лянглебен" подписаны его воспоминания о том, как он создавал графические портреты Ахматовой (Музей Ахматовой, ф. 1, оп. 4, ед. 40). Вполне вероятно, что Ахматова называла Лянглебена по имени, ведь ему не было еще и сорока. Это тем более похоже на правду, что, по его воспоминаниям, Ахматова с ним не церемонилась: "А вы рисуйте, - сказала она, - не прокиснет". (18)
В тексте и в указателе не только один Миша, но и одна Наташа: "Наташа - см. Ильина Н. И." (с. 742), между тем Наташей Ахматова называла также Наталью Евгеньевну Горбаневскую и Наталью Александровну Роскину. 1963 г., "Февраля <23> Суббота (folle journee <безумный день - фр.>). Утром - Люба, в 3 часа - Оксман, в 5 часов - Юля Нейман, в 6 - Эмма, Корниловы, Наташа, в 9 часов - Чуковская, - Юля Живова" (с. 602). Здесь "Наташа", скорей всего, Горбаневская, а не Ильина (она на той же странице записной книжки "Наташа Ильина" - в числе тех, кому надо позвонить в Прощеное Воскресенье). Из контекста ясно, что приглашенных в это время Ахматова знакомит с "Реквиемом". За 2 страницы до этой записи Ахматова составляет список тех, кому "Реквием" предназначается. Горбаневская в этом списке есть (она размножала текст поэмы на пишущей машинке и распространяла), а Ильиной нет - Ахматова ей не доверяла. И в воспоминаниях Ильиной о "Реквиеме" не говорится.
Кроме случаев контаминации персонажей друг с другом, встречается и противоположный вариант. Так, неведомый "Дзораковский, художник" (с. 726).и "Двораковский Валериан Дмитриевич" (с. 725) - одно и то же лицо.
Иногда персонажи вообще не попадают в алфавитный указатель. Особенно это касается персонажей "неясных". Вот, например, ахматовская запись от 29 декабря 1963 г.: "Спросить о тов<арище> Виктора с Вас<ильевского> о<строва>" (с. 625). Кто товарищ Виктора и сам Виктор, неизвестно, но, как бы то ни было, они должны быть упомянуты в указателе. Аналогичный случай - с записью от 17 августа 1965 г.: "Приходил Ник<олай> Вас<ильевич>" (с. 690).
В ахматовской записной книжке 1 сентября 1965 г. отмечено: "Перед вечером приехала парижская знакомая врач Лидия Абрамовна. Говорит, что меня ждут в Париже на какой-то съезд" (с. 692). В тексте к этой фразе нет никакого комментария. Лидии Абрамовны в указателе нет, есть "Бронштейн Лидия Абрамовна (1898 - 1976), врач - 692", но чтобы ее найти, читатель должен просмотреть указатель насквозь.
Перечень недочетов можно было бы продолжить. Но закончить рецензию хочется возвращением к достоинствам.
"Летопись" - строгий жанр, но все же он подразумевает элементы субъективного подхода - в отборе материала, в комментарии. "Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой" составлена корректно, с большим уважением к поэту, с понимаем подлинного масштаба личности Ахматовой. (19) Между тем сегодня уважение и понимание масштаба в опусах об Ахматовой присутствуют отнюдь не всегда. "Летопись" самим своим существованием противостоит "желтым" "дамским романам" об Ахматовой (не всегда написанным женщинами) и проявлениям патологии под маркой литературоведения. (20)
Хочется сказать большое спасибо В. А. Черных за книгу, которая необходима ахматоведам и, несомненно, будет востребована читателями.
Ольга Рубинчик
Примечания:
© O. Rubinchik
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
