Владимир ЛЕВАНСКИЙ

ДОРОГА ВТОРАЯ

…В ту ночь мне открылась в видении сонном
Дорога, одетая плотным бетоном.
Дорога до Бога,
До Божьего Рая.
Дорога без срока,
Дорога вторая…

Откуда эта "Вторая дорога"? (Кстати, так называется книга Аркадия Штейнберга, вышедшая в свет в 2007 году.)

Мне думается, это дорога из видений Ивана Карамазова, рассказанных Достоевским. Именно по этой дороге много-много лет шёл после смерти ни во что не верящий Философ. В конце концов он дошёл до рая и воскликнул: "Осанна!"

Эта книга - победа Аркадия Штейнберга, который ни за какие коврижки не соглашался издать в "Советском писателе" свою первую книгу без поэмы. Но именно поэтому издавать книгу никак не хотели.

Борис Иваныч Соловьёв -
Специалист не из последних
По холощенью соловьёв
И умерщвлению последних!

Не все знают, что эта знаменитая эпиграмма, говорящая о "ведавшем поэзией" заместителе главного редактора издательства "Советский писатель" Б. И. Соловьёве, написана Аркадием Штейнбергом (1).

Но вспомним строки Леонида Мартынова:

Хочу я, чтоб никто не умирал.
Пусть все они - от самой мелкой шавки -
До самых грандиозных обирал
Живут хотя б на пенсии в отставке!
…………………………………….
Чтоб видели все эти никудышки,
Сколь тщетны все их чёрные дела
И всяческие тёмные делишки!
И, неспособны от стыда сгореть,
Они бы от раскаяния потели.
И многие б хотели умереть -
Но мало ли чего они хотели!

"У Бога мёртвых нет!" Эта цитата из Библии: "Я Бог Авраама, Исаака и Иакова. Бог живых, но не мёртвых".

Но, как говорили на Руси ещё в 19 веке: "Поэзия есть Бог в святых мечтах земли", - и в ней тоже нет мёртвых! В её царстве можно найти и тех, кто убивал поэтов, и тех, кто был зоилами. Так что мучить, и даже убивать поэтов - дело опасное - для тех, кто их мучит и убивает, кто злословит, кто не даёт печатать стихи.

Вот строки Беллы Ахмадулиной:

Дантес лежал среди сугробов,
Подняться не умел с земли.
А мимо, медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался -
Никто того не различал.
А Пушкин пил вино, смеялся,
Ругался и озорничал.
Стихи писал, не знал печали.
Дела его прекрасно шли,
И поводила всё плечами,
И улыбалась Натали…
Для их спасения навечно
Порядок этот утверждён,
И торжествующий невежда
Приговорён и осуждён!

Это так. Кто вспомнит теперь бездну завистников, терзавших Пушкина. В эту же бездну отправится и Б. И. Соловьёв.

Но честь и слава тем, кто помогал стихам поэта обрести новую жизнь. Низкий поклон замечательному поэту Вадиму Перельмутеру за его подвижнический труд по составлению и изданию книги стихотворений и поэм Аркадия Штейнберга "Вторая дорога".

Читатель оказался в раю, где есть не только стихотворения, но также рисунки Штейнберга, который был не только поэтом-реалистом, но также художником-фантастом и даже скульптором (Между прочим, в свое время, Аркадий Акимович учился у первоклассных художников во ВХУТЕМАCе).

Однако хотелось бы сказать несколько слов и о "первой дороге". Вспомнить кое-какие эпизоды, связанные с жизнью поэм.

Начнём с того, что фамилия Штейнберг в переводе означает "каменная гора". Аркадий Штейнберг воспринимался многими молодыми поэтами, которые любили ходить к нему в гости, как некий остров, где есть каменный утёс чести, мужества и достоинства в море лжи официозной литературы. Можно бы сказать, что он напоминал Робинзона Крузо, но вместо Пятницы рядом с ним была милая Наташа.

Штейнберг выполнил завет Бориса Пастернака - он был "живым, живым и только, Живым и только, до конца!" Он не только писал и рисовал, он, например, прекрасно жарил шашлыки и ловил рыбу, он умел всё делать своими руками, но радовался, как ребёнок, всем живым проявлениям природы.

Помню, как недалеко от поселения Манюхино он ловил рыбу вместе с моим другом поэтом Яном Гольцманом, и, когда снимал рыбу с крючка, с восторгом воскликнул: "Лещ, настоящий!" - "Сам ты настоящий", - подумал тогда Ян.

Но любил Аркадий Акимович создавать и "ненастоящие", фантастические рисунки и картины. Например, у него было несколько альбомов, где были нарисованы огромные многоцветные жуки, усыпанные драгоценными каменьями - очень красивые. Известно, в нашем обиходе жуками называются люди-жулики, коих во времена Штейнберга было предостаточно - а теперь и того больше. Однако, разглядывая альбомы Штейнберга, мы понимали, что в жуках погибают какие-то прекрасные возможности, как, по словам Велимира Хлебникова, "Слово о полку Игореве" во время пожара Москвы!

Несколько лет своей жизни Штейнберг провёл в Гулаге. Он сидел дважды. И оба раза был реабилитирован. Он был ни в чём не виноват, как и миллионы людей, которые погибли в Гулаге по приказу Сталина - Джугашвили. К этому времени он уже отслужил на фронте, получил ордена и медали и закончил войну в чине майора. И всё-таки Штейнберг сумел отомстить Сосо. На живописных выставках Аркадия Акимовича в Литературном музее и ЦДЛ время от времени появляется скульптура Джугашвили - его бюст в арестантской шапочке и в арестантской робе, выполненный Аркадием Акимовичем, но без Усов! Штейнберг сбрил ему усы - те самые, знаменитые! Это для Сталина ужасно! Ведь он известен в мировой истории как Усач. В то время как Гитлер - всего лишь как Усатик. Правда, их обоих превзошёл Семён Будённый, усы которого напоминали струи поливальной машины. Подумаешь, сбрил усы! Но, по-моему, это все равно, что отрезать бороду у Черномора, или того хуже у Карла Маркса! Может быть, происхождение деревянной скульптуры указано мною и не совсем точно… "Но, хроника отчетливей и суше, а вымысел точнее и верней". Надеюсь, в грядущем мемориале Гулага найдётся почетное место для этой скульптуры Штейнберга (2).

Помню свои восторги по поводу демократических преобразований в социалистической Чехословакии. "Вот бы и нам так",- воскликнул тогда я, но Штейнберг заметил: "В Чехословакии нет сейчас советских войск, а в Советском союзе советских войск предостаточно!" Как известно, чехословацкий мятеж был жестоко подавлен во времена Леонида Брежнева, о котором моя мама говорила, что у него "улыбка Джоконды" (3).

Не думаю, однако, что Штейнберг одобрил бы имитацию демократии, которая происходит в нашей стране. Пушкин в журнале "Современник" говорил о том, что люди в США увидели демократию в её "воровском, лживом и неприглядном виде". Живо вспоминаются те самые жуки-олигархи, усыпанные драгоценными каменьями!

"Дорога вторая" пролегает мимо этих "сокровищ", мимо любых тоталитарных и демократических режимов. Она пролегает по самодостаточному царству Поэзии, она украшена многочисленными картинами и рисунками Аркадия Штейнберга, выставкb которого десятилетие назад можно было увидеть в принадлежащем Литературному музею знаменитом доме Остроухова, что в Трубниковском переулке, и в ЦДЛ, а ныне несколько его рисунков - маленькая юбилейная выставка в Музее Паустовского.

"Для их спасения навечно порядок этот утверждён!"

При этом слове я слышу блеяние козы: "Ме-ме-ме",- мычание быка: "Му-му-му", - и обозначение количества съеденной ими травы "ары". Но ещё я вспоминаю козу, которая ест свежую траву на картине Аркадия Штейнберга - на эту козу - грустно, философски смотрит человек, похожий на Николая Заболоцкого, перу Заболоцкого принадлежит эпитафия, посвященная, в сущности, всем узникам Гулага: "Не догонит больше их охрана, не поймает яростный конвой, лишь одни созвездья Магадана засияют, встав над головой!"

После рыбалки на моторной лодке Аркадий Акимович причалил к берегу, вынул лодочный мотор, поднял его двумя руками, как если бы зто была вся тяжесть его прежней жизни, - и внезапно замертво рухнул наземь. Но мы-то знаем, что у Бога Поэзии мёртвых нет, и для всех нас - поэтов и читателей - Аркадий Акимович жив, и для каждого из нас указана им "дорога вторая"

А вот что бы ответил Аркадий Акимович на вопрос: "Был ли счастлив ты в жизни земной"? Я думаю, был. У него были, по выражению Пушкина, "любовь и тайная свобода"! Что касается любви, то тот же Пушкин говорил: "Вся жизнь одна ли, две ли ночи!" Очень емкое выражение! Здесь можно вспомнить и ночь, когда двое становятся одним целым - и ночь наивысшего духовного единения двух любящих сердец. Приходят на ум, и кантовские слова: "Надо мной звездное небо - моральный закон во мне". Мне кажется, у Штейнберга были такие ночи - и не одна-две, а значительно больше. Выше мы уже указывали, что дважды в Гулаге у него пытались отнять не только тайную, но и явную свободу. В приговоре ведь и звучали слова "к лишению свободы". Но лишить его единственной свободы, которую дает только поэзия, не удалось ни надзирателям Гулага, ни злобным сплетникам, ни невежественным зоилам. Не зря ведь, когда мы думаем о Штейнберге, вспоминаем его густую черную гриву, бархатный бас и речи полные мудрости и остроумия, в памяти вспыхивает веселое имя Пушкина.

Аркадий Акимович читал как-то раз мне отрывки из Мильтона в своём переводе, после чего воскликнул: "Что я в сравнении с ним!"

Однако мне не забыть, как он читал мне свои стихотворения, свою великолепную поэму, без напечатания которой он не мог представить свою первую книгу, свои переводы из китайского поэта Ван Вэя.

Он много переводил, с разных языков, и как-то раз подарил мне томик переведенного им румынского поэта Георге Топырчану.

Но главная моя радость, связанная с Аркадием Акимовичем - это его своеобразное завещание, в котором упомянута моя фамилия.

Дело в том, что четверть с лишним века назад некое издательство вознамерилось издать книгу великого венгерского поэта Балента Балашши. Штейнберг хотел перевести изрядную часть этой книги, а издательство предложило ему к тому же быть "внешним", то есть внештатным редактором книги, иначе говоря, возглавить "команду" поэтов-переводчиков, которые будут над нею работать - и выбрать этих поэтов, и распределить между ними работу.

В этой книге были молитвы и псалмы в своеобразной трактовке Балашши, таким образом Аркадий Акимович мог публично помолится в свирепое атеистическое время. Напомню, что Булату Окуджаве удалось это сделать, назвав напечатанное в журнале "Юность" своё стихотворение "Молитва Франсуа Вийона".

Аркадий Акимович не успел этого сделать, но на подстрочниках стихотворений Балашши, выполненных прекрасным знатоком венгерского языка, доктором наук Юрием Павловичем Гусевым, были найдены пометки, которые говорили о том, что Аркадий Акимович хотел бы увидеть многие стихотворения Балашши в моих переводах. К счастью, мне удалось перевести на русский язык 15 стихотворений Балашши, некоторые из них напечатаны в журнале "Иностранная литература" за 2006 год, а также в сборнике Балашши, напечатанном в серии "Литературные памятники" издательства "Наука" в 2006 году (те самые 15 стихотворений).

Вот 4 строчки из Балашши:

С самых юных лет
Я любил твой свет,
Жаждал утешения
Словно сын отцу
Поверял Творцу
Все свои сомнения!

Одно несомненно: в книгах древнего Египта, в шумерском эпосе о Гильгамеше усопший человек называется "идущий дальним путем".

Но у Галактиона Табидзе, великого Грузинского поэта, есть такие строки:

Я праздную великий миг:
Я раскрываю Книгу Чисел.
Я жизнь воспел и смерть возвысил -
И нет разлада между них!

Ибо у каждого есть своя Дорога Вторая. Это дорога веры и поэзии!

Счастливого пути тебе, дорогой читатель!

Примечания:

1. Не знал этого некогда и автор заметок. Однажды - в разгар конфликта с "Советским писателем" - Штейнберг пересказывал полудюжине собравшихся у него вечерних гостей свой скандал, иначе не назвать, с Соловьевым, состоявшийся утром того же дня. И Леванский спросил: "А вы знаете, Аркадий Акимович, замечательную эпиграмму на Соловьева?" - "Какую?" - откликнулся хозяин дома. И, выслушав четверостишье, поинтеросовался: "А кто автор?" - "Этого никто не знает". - "Старик, говорите за себя: автор - перед вами".
2. Вообще-то, этот скульптурный портрет из черненого дерева первоначально не имел никакого отношения к Сталину. Была в Тарусе такая отпетая компания пьяниц, которые промышляли на выпивку отстрелом бродячих собак - по три рубля, то бишь бутылке, за штуку. Штейнберг этих люмпенов терпеть не мог - видно по зарисовкам в одном из альбомов. Особенно выделялся среди них некто Сидоров по прозвищу Собакобойца. Его Штейнберг сначала изобразил на гуашном листе - "за работой", потом высек из дерева. И что-то, рассказывал Штейнберг, в этом портрете его самого беспокоило, кого-то напоминало - не припомнить. Вот и попробовал он как-то раз приложить изванью под нос скатанные из ваты усы. И увидел… Сталина. Статью двойник что надо - и сутью схож. Впоследствии - при мне - этот опыт-фокус вынуждал ахнуть многих, впервые попавших в дом Штейнберга.
3. Осень шестьдесят восьмого. Вечернее чаепитие у Штейнберга. Настроение - под стать событиям. Особенно нервничает Владимир Леванский: "Так ведь и к нам могут танки ввести"… На что хозяин реагирует мгновенно: "Не волнуйтесь, Дима. У нас они уже стоят"…

Три примечания-свидетельства сделаны мною с согласия Владимира Леванского.

В. Перельмутер

© V. Levanskij

© V. Perel'muter

back

top