В РГАЛИ, в одной из рабочих тетрадей М. И. Цветаевой голицынского периода, сохранился черновой текст ее письма к Александру Александровичу Фадееву (1901-1956), секретарю Президиума Союза советских писателей в 1939-1944 гг., члену ЦК партии с 1939 г. [i].
Беловой текст этого письма до сих пор не выявлен ни в оригинале [ii], ни в копии. Вместе с тем доподлинно известно, что Цветаева письменно обращалась к Фадееву: во-первых, она сама упоминает об этом в письме к П. А. Павленко от 27 августа 1940 г. (см.: МЦ7. С. 699); во-вторых, этот факт подтверждается косвенным свидетельством Б. Л. Пастернака [iii], наконец, в-третьих, сохранилось и опубликовано ответное письмо Фадеева к Цветаевой от 17 января 1940 г. (см.: Приложение).
В черновом варианте цветаевского письма имя адресата, при первом обращении, не указано, оно появляется лишь в заключительной части письма, приписанной явно позднее другими чернилами; но даже при его отсутствии, это имя несложно было бы установить по содержанию документа. В тексте письма имеется внутренняя дата - 20 декабря [1939 г.], однако внешний вид автографа (наличие правки и большой приписки другими чернилами) позволяет предположить, что оно редактировалось позже, то есть Цветаева работала над ним, по меньшей мере, в два приема.
В "голицынской" тетради этот "фадеевский" текст идет вслед за черновиком письма к Л. П. Берии (или И. В. Сталину - обращение к адресату отсутствует) [iv]; беловая редакция этого текста известна как письмо к Берии и датирована 23 декабря 1939 г. (см.: МЦ7. С. 660-664) [v]. Какой датой был помечен "фадеевский" беловик и когда именно (до, после или одновременно с письмом к Берии) было отправлено или передано письмо Цветаевой Фадееву, сказать трудно [vi].
Очевидно одно: письмо к Фадееву было написано Цветаевой уже из Голицына, и Фадеев, скорее всего, не имел никакого отношения ни к предоставлению ей первых курсовок в голицынский Дом отдыха, ни к снятию для нее в поселке комнаты Литфондом. Эта временная мера хотя бы на первые два месяца притупила остроту материальной и жилищной проблемы Цветаевой. Но эта помощь, как видно теперь из публикуемого письма, исходила не от Фадеева, и следовательно вовсе не он изначально направил Цветаеву в Литфонд, как это представлялось ранее (см.: МБ3. С. 65; ВШ. С. 494; АС. С. 687-688).
Это небольшое хронологическое уточнение хотя и снимает некоторые вопросы, связанные с темой "Цветаева и Фадеев", в сущности не меняет сложившейся картины отношения Фадеева к Цветаевой, который, по словам Пастернака, "отмахнулся, не захотел ей помочь…". Сначала он не захотел ей помочь. Потом не захотел принять Цветаеву в члены Союза писателей или Литфонда: с такой просьбой к нему обращались отдельно Пастернак и Н. Н. Вильям-Вильмонт, но им было отказано (см.: МБ3. С. 63). Цветаева еще раз, вынужденно и сгоряча, бросилась за помощью к Фадееву в сентябре 1940 г. в связи со срывом годовой литфондовской ссуды для оплаты ее жилищного контракта, и снова безрезультатно: Фадеев ответил, что сделать "ничего не может" (НСИП. С. 400).
Остается предположить, что если Фадеев когда-то и дал по поводу Цветаевой указание директору Литфонда М. Д. Оськину (о чем говорится в его ответном письме), то, вероятнее всего, это было именно так, как пишет М. И. Белкина: "…вся ее [Цветаевой] дальнейшая судьба зависела от того, что и как он [Фадеев] сказал. И Оськин, следуя тому, что и как сказал Фадеев, дал распоряжение <...> [директору голицынского Дома отдыха] Серафиме Ивановне Фонской" (МБ3. С. 65). Не вследствие ли этого фадеевского указания Цветаевой пришлось в дальнейшем, по истечении двух первых месяцев, самой оплачивать голицынскую комнату?
О содержании письма Цветаевой к Фадееву до настоящего времени можно было судить лишь по ответу последнего. Голицынский черновик подтверждает, что Цветаева, действительно, просила только "помочь ей с жильем, помочь добыть с таможни ее рукописи, книги, вещи" (МБ3. С. 63). Никаких других просьб мы в ее письме не увидим. И всё же напрашивается вопрос: претерпел ли цветаевский беловик письма существенных изменений по сравнению с черновым текстом? - Смеем надеяться, что нет. Судя по тому же ответу Фадеева, Цветаева по-прежнему сосредоточила свое письмо на двух проблемных вопросах - архив и жилье, на которых сделан акцент и в тетради. Просила ли она у Фадеева помощи в ускорении получения переводческой работы? - Думается, что нет, то есть вычеркнутый ею черновой фрагмент, где она об этом пишет, не был восстановлен в беловой редакции письма. Фадеев сам заговорил о возможности для Цветаевой зарабатывать литературными переводами. Переводы и вправду она стала вскоре получать, но причастен ли к этому Фадеев, нам неизвестно.
Как показывает публикуемый текст, несмотря на кажущийся деловой характер письма, Цветаева писала Фадееву не только как литературному функционеру, но и как коллеге-писателю, искренне рассчитывая на простое человеческое сочувствие. Помимо содержащихся в письме двух основных просьб, оно затрагивает многие стороны и обстоятельства ее жизни, включая и такие подробности, как аресты ее близких.
В ответе Фадеева нет ни намека на сочувствие. Создается впечатление, что он отвечает вовсе не на пятистраничное отчаянное письмо человека, недавно вернувшегося на родину и попавшего в серьезную беду, а на такое же сухое и формальное (как и его ответ) очередное заявление очередного представителя той "большой группы очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади" в Москве.
Спустя полгода после гибели Цветаевой, говоря о виновниках елабужской трагедии, Пастернак называет прежде всего самого себя, а затем ряд писательских имен, среди них - имя Фадеева (см.: ВШ. С. 557-558).
Примечания к вступлению
i. См.: РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 6-8. В архивной описи эта тетрадь идет под заголовком: "Черновая тетрадь (переводы)", с крайними датами: январь - 24 февраля 1940. Далее мы будем называть ее "голицынской" тетрадью.
ii. Оригинал письма Цветаевой к Фадееву, по-видимому, не сохранился. По мнению М. И. Белкиной, письмо могло погибнуть в начале войны: "Если оно не попало в частные руки и не скрыто где-то до поры до времени, то скорее всего было сожжено <…> в октябре 1941 года накануне эвакуации Союза писателей из Москвы <...>. Я видела, как в эти дни над крышей соллогубовского особняка (ССП размещался в бывшем "Дворце искусств", на ул. Воровского, д. 52. - Публ.) летали хлопья сажи, а зачастую целые обугленные страницы вылетали с искрами из трубы и медленно планировали над сквериком. Немцы уже подошли совсем близко к городу, и во всех учреждениях, не успевших эвакуироваться, по всей Москве жгли архивы, документы" (МБ3. С. 64; здесь и далее используются сокращения источников, список которых приведен перед концевыми сносками к публикуемому письму Цветаевой).
iii. В своей книге М. И. Белкина приводит рассказ Пастернака о Цветаевой, относящийся к январю 1940 г.: "Она писала Фадееву, но он отмахнулся, не захотел ей помочь…" (МБ3. С. 14).
iv. См.: РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 1 об.-5 об. Этим текстом и открывается "голицынская" тетрадь.
v. В приложенной к тетради внутренней описи, составленной Е. Б. Коркиной, оба черновых текста ошибочно датированы январем 1940 г. (вероятно, архивистом не была замечена внутренняя дата в письме к Фадееву, о сохранности же датированного оригинала письма к Берии тогда еще не было известно), что послужило причиной указания неверных крайних дат в архивной описи всей "голицынской" тетради; правильные крайние даты: декабрь 1939 - 24 февраля 1940 (тетрадь начата не позднее 20 декабря 1939 г.).
vi. Размышляя об этом письме, М. И. Белкина пишет о посещении Цветаевой приемной Фадеева в Союзе писателей (см.: МБ3. С. 63); на самом деле нет данных о том, что Цветаева лично отвозила свое письмо в Москву.
Черновой автограф письма Цветаевой к Фадееву
(РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 6)
<Не ранее 20 декабря 1939 г., Голицыно, Дом Отдыха Писателей> [1]
Уваж<аемый> тов<арищ> <Фадеев,>
Пишу В<ам> из Д<ома> От<дыха> Пис<ателей> в Голицыне [2], где Литфонд [3] временно (по 12-ое февр<аля>) устроил нас с сыном, в приснятой комнате [4], с полным пансионом в Доме Отд<ыха> [5].
Пишу Вам по следующим двум [неотложн<ым>] насущным для меня делам.
Первое дело - мой литер<атурный> архив [6], вместе с остальным моим багажом лежащий на таможне [7] уже 5 мес<яцев> [8] и очевидно арестованный до окончания следствия над моей дочерью [9], арестованной 27-го августа и д<о> с<их> п<ор> сидящей в Ц<ентральной> Т<юрьме> [10].
В мой литер<атурный> архив входят [11]: рукописные тетради неизданных стихов, черновики, оттиски напеч<атанных> заграницей [sic!] вещей (прозы, поэм, отд<ельных> стихов), мои переводы на франц<узский> Пушкина [12], мои переводы на франц<узский> русских и немецких рев<олюционных> песен [13], письма ко мне поэта Р<айнера> М<ариа> Р<ильке> [14] и предсмертное его, нигде не напеч<атанное> стихотворение {элегия} [15], письма ко мне Б<ориса> П<астернака> с 1922 г<ода> - 1937 г<од> [16], мои дневники и записные книги [17], вообще - вся моя литер<атурная> работа за 17 лет, привести в порядок к<отор>ую мне стоило целой зимы [18]. Всё, кроме печатных оттисков, - невозвратно.
С багажом, а следов<ательно> и архивом, дело обстоит так.
Черновой автограф письма Цветаевой к Фадееву
(РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 6 об.)
По указанию пар<ижского> консульства [19] всё было мною сдано в транспортную контору [20]. Адресовала я багаж на имя и адр<ес> дочери - А<риадны> С<ергеевны> Э<фрон> - Мерз<ляковский> 16, кв<артира> 27> [21] - так как не знала ни места, где буду жить, ни фамилии, под к<отор>ой буду жить [22].
2 мес<яца> по приезде, т<о> е<сть> до 20 чисел авг<уста> я была без бумаг [23], поэтому добыть багаж, пришедший 22го июля - не могла. Тотчас же по получении паспорта я, с доверенностью моей дочери, засвид<етельствованной> по месту ее службы [24] (все докум<енты> у меня хранятся) отправилась на таможню, но там мне сказали, что не хват<ает> пограничного свидет<ельства>. Погр<аничного> свид<етельства> у меня не было, п<отому> ч<то> я ехала с спец<иальным> парох<одом> (испанцами) [25] <.> Тогда таможня мне указ<ала>, что надо получить взамен его письм<енное> разреш<ение> на получ<ение> багажа, от учреждения, к<отор>ое меня переправляло [26]. На [мои многократные просьбы]* мою просьбу (через близкое лицо [27], ибо личных встреч у меня из этого учреждения не было ни с кем) мне [многократно] было сказано {отвечено}, что такое разрешение будет. [Прошло неск<олько> дней] Но 27го авг<уста> - арестов<али> мою дочь, и моя забота о багаже на неск<олько> дней, естеств<енно>, заглохла.
[С 1-го сент<ября> 1939 г<ода> по 10-ое окт<ября> мне, через моего мужа, многокр<атно> было сказ<ано> {передан<о>}, чтобы я о багаже (и архиве) не беспокоилась, что мне всё выдадут.]
В нач<але> {пол<овине>} сент<ября> я перед<ала> через мужа - - - ** письмо [28], где точно излагала все обстоят<ельства> (отсут<ствие> пасп<орта> и разреш<ения>) помешавшие мне получ<ить> багаж во время [sic!] и опять просила о выдаче мне разрешения. Отв<ет> (устный) был: пусть не беcпок<оится> о св<оем> баг<аже> - она его получ<ит>. Но так как разреш<ения> всё не получалось, я неск<олько> раз устно еще раз напом<инала>*** и отв<ет> неизменно был: - получит.
10-го Окт<ября> арест<овали> моего мужа, и я уже стала нап<оминать> о баг<аже> через сож<ителя> по кв<артире> Л<ьвова> [29] - знавшего нач<альника> м<оего> мужа [30]. Снач<ала> ему сказ<али>, что мне всё выд<адут> полностью, но к концу Окт<ября>, при моем повт<орном> напом<инании>, мне было сказ<ано>, что мне прид<ется> подожд<ать> до оконч<ания> след<ствия> над моей дочерью.
Тогда я через Л<ьвова> передала письмо [31] где прос<ила> разреш<ить> [мне] вз<ять> необход<имые> вещи, мои и сына (тепл<ое> белье, обувь и т<ак> д<алее>) и сберечь мой архив [32]. Отв<ета> не послед<овало>, ибо Л<ьвов> был арест<ован> 7-го ноября [33] и всяк<ая> связь порвалась.
А ныне уже 20-ое дек<абря>, и багаж (следов<ательно> и архив) лежит на там<ожне> уже ровно 5 месяцев, при чем [sic!] я понятия не имею, дано ли было соотв<етствующим> учрежд<ением> распоряж<ние> о его сохранности [34], справ<иться> о чем не имею ни мал<ейшей> возможн<ости>, ибо не знаю ни одного имени [35].
По моему разумению, юридически - я в порядке, ибо: принадл<ежность> вещей мне и сыну - несомненна: на переправку багажа мне п<арижским> конс<ульством> была дана отд<ельная> сумма, все росписки [sic!] Конт<оры> у меня хранятся, и в дов<еренности> мне моей дочери на получение прямо сказ<ано>:
Дов<еряю> моей мат<ери> М<арине> И<вановне> Ц<ветаевой> получ<ить> вещи приш<едшие> на мое имя и принадл<ежащие> ей.
Дов<еренность> - заверена.
___
Черновой автограф письма Цветаевой к Фадееву
(РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 7)
Мои вещи счетом 13 состоят из:
4**** сундука [sic!] носильн<ых> вещей [(бóльшей частью {почти сплошь}] (нóшенные) и всякого скарба<,> 1 сундука с хозяйством, 1 мешка с под<одеяльниками> и одеял<ами>, 4 ящика [sic!] с книгами и 2х сундучков (мал<еньких>) с моим литер<атурным> архивом. К этим 13 вещам присоеденины [sic!] (не мною) по разреш<ению> парижск<ого> конс<ульства> 2 чемодана с подерж<анными> вещ<ами> для гражд<анина> В. Кондр<атьева> [36] - к к<отор>ым я не име<ю> ни малейш<его> отнош<ения>.
Мой багаж - всё, что я имею [как человек] лично (после ар<еста> мужа мы с сын<ом> ост<ались> без всяк<их> средств.)
А мой литер<атурный> архив - всё, что я име<ю> как писатель. Это - годы и годы работы, [и я ничего так<ого> не сделал<а> чтобы меня всего этого дела моих рук - лишали [37]] - и у меня просто руки опускаются.
___
Черновой автограф письма Цветаевой к Фадееву
(РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 7 об.)
Второе дело: жилище в Москве [38].
[Сейчас я с сыном по 12 февраля в комнате при Доме Отд<ыха> Пис<ателей>.]
Сейчас мы с сыном временно устроены, но придет 12-ое февраля и нам необходимо уезжать {вы<езжать>} - куда?
На даче в Бол<шеве> я не могу жить по двум причинам: - первая: она почти сплошь запечатана [39] и я ее просто - боюсь и ни за что не соглашусь жить на ней одна с сыном[: лучше] [40] <.> Вторая: об этой даче идет спор между двумя {тремя} учреждениями, одно из к<отор>ых - Экспортлес а другое Мытищенский [sic!] Рай<онный> Исполком [41] - меня уже предупредили, чтобы я вывозила из занимаемой мною комнаты все вещи, п<отому> ч<то> в эту комнату вселяются студенты. Отстоять, одной, эту комн<ату> у целого учреждения мне навряд ли удастся, кроме того, повторяю, [я этой дачи боюсь] жить там одной с сыном я - боюсь, не говоря уже о бытов<ых> условиях нет ни полена дров, продовольствия в Болшеве достать невозможно - нужно за всем ездить в Москву - таскать воду приходится за 10 мин<ут>.
И т<ак> д<алее>. Словом, живя там [одна с сыном, я бы ничего***** другого не могла делать] всё бы мое время уходило на преодоление быта и о литер<атурном> труде {работе} и думать было бы нечего, - а жить нам****** не на что.
Кроме того - имейте терп<ние> меня дочитать - [школьная жизнь моего сына соверш<енно> разбита. До 13 ноября он учился в Болшеве [42], потом был перерыв мы переех<али> в город [43] где ноч<евали> у родных [44] и устраивали свой отъезд в Голицыно [45] - в Голиц<ынской> школе [46] нам сказ<али>, что поступ<ать> в школу на полт<ора> мес<яца> не имеет никакого смысла, - сейчас он учится один [47]]
мне соверш<енно> необх<одимо> жить в Москве из-за образ<ования> сына у к<оторо>го выдающ<ееся> худож<ественное> дарование (свидет<ельства> Кукрeниксо<в> [48] [sic!] худ<ожника> Фалька [49] и всех кто вид<ел> его работы) {и ряд [sic!] лиц вид<евших> его раб<оты>. Он - самоучка} и к<отор>ый должен этой зимой подготов<иться> в среднюю худ<ожественную> школу на Каляевской, что, живя зáгородом, соверш<енно> неосуществимо [50].
[Итак, тов<арищ>******* две просьбы: выручить мой архив (а по возможн<ости> - и весь багаж) и помочь мне [в переезде] с жилищем в Москве]
Пишу В<ам> всё это п<отому> ч<то> В<ам> прочесть всё-таки короче чем выслушать<.>
Через неск<олько> дней по отпр<авлении> В<ам> эт<ого> письма позвоню В<ам> по тел<ефону> и Вы, если найдете нужным, назначите мне свидание<.>
____
Черновой автограф письма Цветаевой к Фадееву
(РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 8)
Повторяю обе просьбы: спасти [мой архив и по возможности мой багаж] в первую голову - мой архив<.>
Мое вт<орое> дело, связ<анное> с перв<ым> - моя литер<атурная> работа. Когда узнают, что у меня есть множество перев<одов> Пуш<кина> на франц<узский> (стихотв<орения>, размер<ом> подлинника: - К морю, Бесы, К няне [51], Песня из П<ира> во время Чумы, Пророк, Когда для смертн<ого> угас<нет> шум<ный> день [52] - и т<ак> д<алее> и т<ак> д<алее>, - работа целой зимы) и ряд переводов на франц<узский> русских и нем<ецких> рев<олюционных> и cов<етских> Пес<ен> мне говоря<т>: Предложите в Интернац<иональную> литер<атуру> [53], это ее очень заинт<ересует> - а чтó мне предложить? Восст<ановить> из памят<и> всё - невозможно.
То же со стихами, из к<отор>ых, несомненно, многое бы подошл<о> для печа<ти> [54].
Без архива я челов<ек> - без рук и без голоса.
[Правда, мне со всех сторон обещают перевод<ы>: с грузинск<ого>, с франц<узского> и с немецк<ого>, но в руках еще ничего, а время идет. Не могли бы Вы, ув<ажаемый> тов<арищ> Фад<еев>, как-нибудь поспособств<овать> мне в ближайшем получ<ении> стихотв<орных> переводов [55].
* Среднее слово зачеркнуто, окончания остальных слов исправлены.
** Здесь, вероятно, предполагалась вставка в беловой текст письма полного подлинного или конспиративного имени мужа.
*** Возможный вариант расшифровки: "напом<нила>".
**** Первоначальное значение "5" исправлено на "4".
***** В середине слова чернильное пятно, предположительно читается: "ничего".
****** Сверху над словами "жить нам": "иного зар<аботка> у".
******* Имя не вписано, оставлена лакуна.
Текст письма печатается по черновому автографу, хранящемуся в фонде М. И. Цветаевой в РГАЛИ (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 6-8). Автограф выполнен на 5 страницах "голицынской" тетради (декабрь 1939 - 24 февраля 1940), по старой орфографии, красными и частично (после последней отбивки) ? синими чернилами, правка ? красными и синими чернилами. На последнем листе после отбивки, обозначающей логический конец письма, идет текст вставки к письму Л. П. Берии (И. В. Сталину), под заголовком "К 1му письму" (см.: РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 1 об.-5об.), выполненный теми же красными чернилами (вероятно, его можно датировать, как и начало работы над письмом к Фадееву, 20 декабря 1939 г.); этот фрагмент помечен сбоку крестом со скобкой синим карандашом и вычеркнут синими чернилами. За вставкой следует продолжение письма к Фадееву синими чернилами, которыми выполнена и некоторая правка в ранее написанной части письма.
ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ:
В обращении вставлено отсутствующее имя адресата, по аналогии с письмами Цветаевой к Л. П. Берии и П. А. Павленко.
Орфография оригинала приведена в соответствие с современной нормой, отдельные отступления от этого правила оговорены особо. Авторская пунктуация в основном сохранена, однако для удобства чтения нами добавлено несколько точек в конце законченных предложений и одна запятая в случае, где отсутствие знака допускает двоякое прочтение (эти знаки заключены в угловые скобки). Сокращения слов раскрываются в угловых скобках. Варианты авторского текста воспроизводятся в фигурных скобках. Зачеркнутые фрагменты, несущие смысловую нагрузку (вплоть до уточнения мелких деталей), восстанавливаются в квадратных скобках. Прочие зачеркивания, отражающие стилистическую правку, из текста исключены. Все остальные случаи отмечены в примечаниях.
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ:
АС - Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997.
АЭПВ - Эфрон А. "А душа не тонет...": Письма 1942-1975. Воспоминания. М.: Культура, 1996.
Болшево2 - Болшево: Литературный историко-краеведческий альманах. М.: Т-во "Писатель", 1992. № 2.
ВС2 - Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции. М.: Аграф, 2002.
ВС3 - Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. М.: Аграф, 2002.
ВШ - Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Мол. гвардия, 2002. (ЖЗЛ).
ДГЭ1 - Эфрон Г. Дневники. В 2 т. Т. 1: 1940-1941 годы. М.: Вагриус, 2004.
ДГЭ2 - Эфрон Г. Дневники. В 2 т. Т. 2: 1941-1943 годы. М.: Вагриус, 2004.
Дело СЭ1 - Фейнберг М., Клюкин Ю. Дело Сергея Эфрона. Столица. 1992. № 38.
Дело СЭ2 - Фейнберг М., Клюкин Ю. Дело Сергея Эфрона. Столица. 1992. № 39.
ИК (далее номер тома) - Кудрова И. Путь комет. В 3 т. Изд. 2-е испр. и доп. СПб.: Крига; Изд-во Сергея Ходова, 2007.
Кат100 - Марина Цветаева. Поэт и время: Выставка к 100-летию со дня рождения. 1892-1992. М.: Галарт, 1992.
НА1992 - Небесная арка: Марина Цветаева и Райнер Мариа Рильке / Пер. с нем. К. М. Азадовского. СПб: Акрополь, 1992.
МБ3 - Белкина М. Скрещение судеб. Изд. 3-е, перераб. и доп. М.: Изд-во А и Б, 1999.
МЦ6 - Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. Письма. М.: Эллис Лак, 1995.
МЦ7 - Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. Письма. М.: Эллис Лак, 1995.
МЦСП - Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1990. (Б-ка поэта. Большая серия.)
НЗК2 - Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки. В 2 т. Т. 2: 1919-1939. М.: Эллис Лак, 2000.
НСИП - Цветаева М. Неизданное. Семья: История в письмах. М.: Эллис Лак, 1999.
Примечания:
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПИСЬМО А. А. ФАДЕЕВА К М. И. ЦВЕТАЕВОЙ
СОЮЗ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ СССР
Москва, ул. Воровского, д. 52 Тел. Д 2-14-21
ПРАВЛЕНИЕ
№ С-17
"17/"1 1940 г.
Тов<арищ> Цветаева!
В отношении Ваших архивов я постараюсь что-нибудь узнать, хотя это не так легко, принимая во внимание все обстоятельства дела. Во всяком случае, постараюсь что-нибудь сделать.
Но достать Вам в Москве комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади. И мы годами не можем им достать ни одного метра [1]. Единственный выход для Вас: с помощью Директора Дома Отдыха в Голицыно (она член Местного Поселкового Совета) [2] снять комнату или две в Голицыно. Это будет стоить Вам 200-300 рублей ежемесячно. Дорого, конечно, но при Вашей квалификации Вы сможете много зарабатывать одними переводами - по линии издательств и журналов. В отношении работы Союз Писателей Вам поможет. В подыскании комнаты в Голицыно Вам поможет и Литфонд. Я уже говорил с тов<арищем> Оськиным (Директор Литфонда) [3], к которому советую Вам обратиться.
Ал<ександр> Фадеев
(А. ФАДЕЕВ)
Беловой автограф письма Фадеева к Цветаевой (РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 179)
Текст письма печатается по оригиналу, хранящемуся в фонде М. И. Цветаевой в РГАЛИ (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 179). Оригинал представляет собой машинопись на бланке Правления ССП СССР; размер листа стандартный; исходящий номер, дата, правка, подпись-автограф выполнены синими чернилами; экспонировался в 1992 г. на выставке в ГМИИ, посвященной 100-летию со дня рождения Цветаевой (см.: Кат100. С. 150, № 336).
Впервые опубликовано в: An unpublished letter from Fadeev to Tsvetaeva // Rusian Literature Triquarterly. 1974. № 9. (Spring). P. 534 (без указания имени публикатора и источника текста). Воспроизведено полностью в кн.: Белкина М. Скрещение судеб. М.: Книга. 1988. С. 73; Изд. 2-е доп. М.: Благовест; Рудомино, 1992. С. 101; Изд. 3-е перераб. и доп. М.: Изд-во А и Б, 1999. С. 64-65; и др. (источник текста также не указан). Данное письмо не вошло ни в одно из известных эпистолярных изданий А. А. Фадеева.
Примечания:
1. Эти слова Цветаева повторит почти дословно 31 августа 1940 г. (ровно за год до своей гибели!) в письме к В. А. Меркурьевой, которое она напишет в день вызова ее в ЦК партии в связи с телеграммой, поданной на имя И. В. Сталина: "Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева" (ДГЭ1. С. 180). В том же письме к Меркурьевой и в последующем к ней же, без даты, Цветаева даст свою знаменитую отповедь Москве: "Мы [Цветаевы] Москву - задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?" (МЦ7. С. 687). "Если человек, родясь, не имеет права на каждую точку земного шара - то на какую же единств<енную> точку земного шара он имеет право? На ту, на к<отор>ой он родился. На свою родину. <...> Что можно дать городу, кроме здания - и поэмы? <...> Я дала Москве то, что я в ней родилась" (МЦ7. С. 689, 690).
2. Серафима Ивановна Фонская (урожд. Журавлева; 1897-1967) - директор голицынского Дома отдыха писателей со дня его основания, находилась в этой должности свыше 30 лет. Автор книги воспоминаний "Дом в Голицыне: Рассказы о писателях" (М.: Сов. Россия, 1967), в отношении Цветаевой (см. главу: Юрий Крымов. С. 98-101) изобилующей неточностями. Подробнее см.: Саакянц. С. 766-767. В книге впервые опубликована фотография Цветаевой с сыном голицынского периода. По воспоминаниям Л. В. Веприцкой, "Фонская плохо относилась к Цветаевой. Ей принадлежит фраза про Марину Ивановну: "Когда мы строили революцию, они там в Париже пряниками объедались..."" (ВС3. С. 94). В конце своей жизни передала в библиотеку ЦДЛ небольшое собрание книг с автографами писателей, которые отдыхали и работали в Голицыне.
3. Михаил Денисович Оськин (1890-1954) - директор Литфонда; член РСДРП с 1909 г. (см.: Кипнис С.Е. Новодевичий мемориал: Некрополь монастыря и кладбища. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1998. С. 401. В письмах к Н. Я. Москвину от 3 и 5 февраля 1940 г. Цветаева упоминает о своей поездке к Оськину в Москву и разговоре с ним о ее "дальнейших планах" (см.: МЦ7. С. 671-672).
© E. Lubyannikova
© S. Akhmadeeva
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
