Михаил Безродный

"За несколько месяцев до роковой дуэли Лермонтов видел себя неподвижно лежащим на песке среди скал в горах Кавказа, с глубокою раной от пули в груди, и видящим в сонном видении близкую его сердцу, но отделенную тысячами верст женщину, видящую в сомнамбулическом состоянии его труп в той долине. - Тут из одного сна выходит, по крайней мере, три: 1) сон здорового Лермонтова, который видел себя самого смертельно раненным, - дело сравнительно обыкновенное, хотя, во всяком случае, это был сон в существенных чертах своих вещий, потому что через несколько месяцев после того, как это стихотворение было записано в тетради Лермонтова, поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом. 2) Но, видя умирающего Лермонтова, здоровый Лермонтов видел вместе с тем и то, что снится умирающему Лермонтову:

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне...
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Это уже достойно удивления. Я думаю, немногим из вас случалось, видя кого-нибудь во сне, видеть вместе с тем и тот сон, который видится этому вашему сонному видению. Но таким сном (2) дело не оканчивается, а является сон (3):

Но, в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчива одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена.
И снилась ей долина Дагестана,
Знакомый труп лежал в долине той,
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Лермонтов видел, значит, не только сон своего сна, но и тот сон, который снился сну его сна - сновидение в кубе" (Соловьев В. Лермонтов (1899); впервые: Вестн. Европы. 1901. № 2; цит. по: Соловьев В. Литературная критика. М., 1990. С. 282-283).

"В 1841 году, за несколько месяцев до своей смерти (в результате дуэли с офицером Мартыновым у подножия горы Машук на Кавказе), Михаил Лермонтов (1814-1841) написал пророческие стихи:

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая, еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня - но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди дымясь чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Это замечательное сочинение (в оригинале везде пятистопный ямб с чередованием женской и мужской рифмы) можно было бы назвать "Тройной сон".

Некто (Лермонтов, или, точнее, его лирический герой) видит во сне, будто он умирает в долине у восточных отрогов Кавказских гор. Это Сон 1, который снится Первому Лицу.

Смертельно раненному человеку (Второму Лицу) снится в свою очередь молодая женщина, сидящая на пиру в петербургском, не то московском особняке. Это Сон 2 внутри Сна 1.

Молодой женщине, сидящей на пиру, снится Второе Лицо (этот человек умирает в конце стихотворения), лежащее в долине далекого Дагестана. Это Сон 3 внутри Сна 2 внутри Сна 1, который, сделав замкнутую спираль, возвращает нас к начальной строфе" (Набоков В. Предисловие к "Герою нашего времени" (1958) / Пер. с англ. С. Таска; цит. по: Набоков В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 424-425).

Артикуляционное сопереживание: при произнесении "из бутылки текла" губы - на БУ - уподобляются горлышку сосуда, и через возникшее отверстие ударные Ы и А проталкивают скопления ТЛК и ТКЛ.

Эффект замедления: толчками покидая сосуд, густая субстанция струится "тягУче и дОлго". Конец предложения не совпадает с концом строки, отчего возникает ощущение, будто размер не просто длинный, но сверхдлинный - десятистопный анапест. Иллюзии замедления способствуют также: слова "тяжелые", "спокойные катятся", "сонные" и др., непрерывная цепочка глаголов несовершенного вида ("живет", "бьются", "стоит", "пахнет", "помнишь", "вышивала", "шумели") и разомкнутая рифмовка - мжмж.

Идея: поэзия есть бесконечное струение (= прядение). Греческий антураж в соединении со сверхдлинным размером и образом струящейся жидкости превращают текст в вариацию на тему пушкинской эпиграммы:

Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

В записной книжке (1913-1914 гг.) Владимира Эрна запечатлено видение новой мировой войны. На вооружении у немцев - "гипнотический дистурбатор", который посылает "гипнотические волны, вносившие заметное расстройство как в организацию борьбы, так особенно подавляюще действовал на психику, вызывая массовые самоубийства и помешательства" (Взыскующие града: Хроника частной жизни русских религиозных философов... / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. И. Кейдана. М., 1997. С. 707).

В романе Беляева "Властелин мира" описан волновой гипноиндуктор с аналогичными ТТХ, изобретенный немецким ученым. Прямое или опосредованное знакомство Беляева с записями Эрна исключено; совпадение носит конвергентный характер.

На митинге, посвященном открытию в Старгороде первой трамвайной линии, звучат речи - и все о международном положении. Шестой оратор, инженер Треухов, которому тоже не удалось "пустить свой доклад по трамвайным рельсам", думает: ""Вот обидно <…> абсолютно мы не умеем говорить, абсолютно". И ему вспомнилась речь французского коммуниста, которую он слышал на собрании в Москве. Француз говорил о буржуазной прессе. "Эти акробаты пера, - восклицал он, - эти виртуозы фарса, эти шакалы ротационных машин..." Несколько позже подвыпивший Треухов сам произносит эту фразу, воспроизводя ее не вполне точно: "Эти акробаты фарса, эти гиены пера! Эти виртуозы ротационных машин!"

Комментаторы "Двенадцати стульев" оставляют эту фразу без внимания, а между тем, здесь, вероятно, пародируется популярная с 1870-х гг. формула обличения журналистов, восходящая к словам Маркевича "разбойники пера и мошенники печати" и известная в разных вариантах: "мошенники пера, прелюбодеи мысли и разбойники печати", "Это condottieri нашего времени... бандиты пера и трибуны" и др.

Собственно же "акробаты пера" возникли, скорее всего, в результате контаминации "мошенников / разбойников / бандитов пера" с другим крылатым выражением - "акробаты благотворительности" (по заглавию повести Григоровича 1885 г.).

Вариант "гиены пера", кажется, понравился, автору "Бани" (1929), внимательно читавшему "Двенадцать стульев" (1927). Бюрократ Победоносиков диктует машинистке речь на открытие трамвайной линии, его отвлекает телефонный звонок, после чего он диктует речь уже на юбилей Толстого: "Его наследие прошлого блещет нам на грани двух миров, как большая художественная звезда, как целое созвездие, как самое большое из больших созвездий - Большая медведица", а когда машинистка указывает ему на сбой, пытается совместить обе темы плюс международное положение: "Даже Лев Толстой, даже эта величайшая медведица пера, если бы ей удалось взглянуть на наши достижения в виде вышеупомянутого трамвая, даже она заявила бы перед лицом мирового империализма: "Не могу молчать. Вот они, красные плоды всеобщего и обязательного просвещения"".

Уже приходилось отмечать параллелизм ситуаций в "Преступлении и наказании" и в "Докторе Живаго": состоятельный негодяй, домогающийся любви бесприданницы, узнает о преступлении ее брата и предлагает свою помощь в обмен на ее благосклонность; идя на встречу с ним, она берет револьвер, но не может его застрелить. Брат в обоих произведениях носит имя Родион; сестра называет его Родей (см.: Майдель Р. ф., Безродный М. Из наблюдений над ономастикой "Доктора Живаго" // Stanford Slavic Studies. 2000. Vol. 22. P. 234-238).

В "The Case of the Ice-Cold Hands" Гарднера состоятельный негодяй, добиваясь благосклонности молодой красавицы без средств, пробует воспользоваться тем, что ее брат проиграл чужие деньги (как и в "Докторе Живаго"). Негодяй убит выстрелом из револьвера; подозреваемая в его убийстве героиня невиновна. Как зовут ее брата? Rodney.

Маршак язвительно замечает, что "Тигр" Блейка в переводе Бальмонта:

Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах

напоминает "Чижика":

- Чижик-пыжик, где ты был?
- На Фонтанке водку пил.

Но еще отчетливее слышится "Чижик" (его размер, строфика, вопросно-ответная структура и тема) у самого Маршака - в его "Воробье":

- Где обедал, воробей?
- В зоопарке у зверей.

© M.Bezrodny

back

top