Евгений БЕЛОДУБРОВСКИЙ

САМАРСКОЕ ЗНАМЯ

Из обращения Петра Владимировича Алабина к Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу, Главнокомандующему Южной Армией, оглашенного на заседании Самарской Городской думы 17 апреля 1877 года.

Петр Алабин. Плоешти, лагерь болгарских ополченцев.
Вечер, 7 мая 1877 года.

Из канонического описания Самарского знамени,
"Самарские Епархиальные ведомости.", 01.06.1877 года, стр.237.
Художник Симаков.

В середине апреля 1877 года гласный Самарской городской думы Петр Алабин отправил из Самары с нарочным два письма. Одно в Петербург, на 2 Роту Измайловского Полка - Федору Михайловичу Достоевскому, другое - в Москву, на Остоженку, в Славянское Благотворительное Общество - Ивану Сергеевичу Аксакову. И то, и другое письмо было конфидециальным, ибо касалось глубоко волнующего душу их автора вопроса: как, когда, и, собственно, чем, конкретным, он лично, как русский человек, старый воин-ратник и поборник православия, мог бы посильно помочь братьям болгарам.

"Милостивый Государь Федор Михайлович! Препровождая при сем деньги, имею честь покорно просить выслать в двух экземплярах "Дневник писателя" (все номера котораго служат блестящим проявлением Вашего любезного России талантат) по следующим адресам:

1) Самарской губернии, на станции Павловка, Ольге Григорьевне Аксаковой

2) В Самаре действительному статскому советнику Петру Владимировичу Алабину.

Все честные люди Самары радуются Вашим статьям и хотят помочь благородному делу освобождения славянства ... ".

Достоевский, конечно, выполнил просьбу Алабина.

Глубоко в сердце Петра Владимировича, который уже отправил на Балканы, в Сербию двух своих сыновей Василия и Ивана младшими офицерам в составе группы самарских горожан и крестьян - добровольцев, запали слова великого писателя, обращенные к читателям в этой новой апрельской книжке "Дневник писателя". Они звучали и как призыв к действию и как пророческое благословение на борьбу…

"Это сам народ поднялся на войну, с царем во главе. Когда раздалось царское слово, народ хлынул к церкви, и это по всей земле русской. Когда читали царский манифест, народ крестился, и все поздравляли друг друга с войной. Мы это сами видели своими глазами, слышали, и все даже здесь в Петербурге… Крестьяне в волостях жертвуют по силе своей деньги, подводы, и вдруг эти тысячи людей, как один человек восклицают: "да что жертвы, что подводы, мы все пойдем воевать!" Здесь в Петербурге являются жертвователи на раненых и больных воинов, дают суммы по нескольку тысяч, а записываются неизвестными. Таких фактов множество, будут десятки тысяч таких фактов, и никогда ими не удивишь. Они означают лишь, что весь народ поднялся на войну и идет".

В Москве же, Иван Сергеевич Аксаков, прочитав доверительное письмо - просьбу своего друга из Самары, решился зачитать его целиком на Заседании Славянского Благотворительного Общества, посвященном Царскому манифесту... В нем Петр Алабин, в частности, писал:

"… Из переходов наших войск через Дунай является вероятным, что настоящая война примет широкие размеры и что, следовательно, для всех, искренне желающих потрудиться на общее дело, может найтись работа, но особенно для людей, готовых не щадить для этого не только своих сил физических и нравственных, но и самой жизни. К числу подобных людей принадлежу и я…".

Конечно, в ту грозную и решительную для русского православия пору, эти слова провинциального чиновника, ни у самого Аксакова, и ни у кого из собравшихся не вызвали сомнения в их искренности. Ибо они были полным отражением мыслей и чаяний большинства думающей интеллигенции…

Это - общеизвестно. Напомним лишь, что великое патриотическое движение, развернувшееся в России в помощь своим братьям-болгарам, непосредственно возникло только после жесточайшего подавления турками-османами Апрельского народного восстания 1876 года. Косы и вилы, оглобли и дубины, старые ружья и пушки, выдолбленные из стволов крепчайшей черешни и стрелявшие торговыми гирями - вот какое оружие было в руках повстанцев, выступивших против регулярного османского войска.

И хотя восстание было обречено, подвиг погибших героев-повстанцев не пропал втуне, не остался в безвестности. В самом начале 1877 года в частной типографии В. Тушнова в Петербурге была выпущена тоненькая книжица под названием "Зверства в Болгарии". До сих пор невозможно без боли перечитывать эту книгу-репортаж, призывавшую: "Спасите Болгарию!". Ее автор - американский журналист и публицист Алоиз Мак-Гахан, много лет живущий в России, с документальной точностью описал картины безумных казней, предпринятыми османами в Батаке и Петруштице против восставших болгар. Никогда еще перо журналиста, ставшего свидетелем тех кровавых событий, не вмешивалось так активно в жизнь общества…

"Сходство болгарского языка с русским так поразительно - писал в своем жестоком репортаже американский журналист, - что нельзя удивляться сочувствию русских этому народу... Так же трудно было бы помешать англичанам на Северном берегу Темзы сочувствовать своим соседям на Южном берегу, как недозволить славянским расам помогать друг другу, когда одна из них стонет под чужеземным игом".

Вполне возможно, что публикация на русском языке именно этой небольшой, но страстной, горячей книги Мак-Гахана, которая была направлена прежде всего против тех кругов в России и при Дворе, кто ратовал против немедленного военного вмешательства в судьбу страдающего и страждущего свободы народа болгарского, на самом деле открыла глаза на истину многим и многим сомневающимся россиянам.

Болгары, жившие в России и служившие на военном или гражданском поприще, ринулись обратно на Родину, лучшие умы России, словно проснувшись, начали активную работу в поддержку великого дела освобождения. Это прежде всего Лев Толстой и Федор Достоевский, Иван Тургенев и Всеволод Гаршин, братья Аксаковы, Поленовы и Елагины, Николай Пирогов и Дмитрий Менделеев, Владимир Верещагин (героически погибший вскоре при защите Плевны) и Василий Стасов, Николай Некрасов и Леонид Трефолев, Семен Надсон и Николай Киреев, Алексей Суворин и Всеволод Костомаров. Не молчала и провинция. Свой голос в защиту болгар подняли Петр Алабин - в Самаре, Александр Гацисский - в Нижнем, Николай Второв - в Воронеже, Михаил Адрианов - в Томске, Михаил Кривошапкин - в Новониколаевске, Владимир Бехтерев - в Вятке и многие, многие другие.

Рвались на Балканы представители русской аристократии и купцы-меценаты, крупные промышленники, студенты и простые крестьяне, и, естественно, русские военные - офицеры, генералы и рядовые солдаты.

"Оставаться в мертвящей безнадежности теперь, - писал в своем письме Аксакову Петр Владимирович - когда все вокруг кипит жизнью, у меня не достает сил. Нет ли возможности употребить меня в какое-либо дело за Дунаем, самое черное, самое тяжелое - мне все равно, лишь бы я мог принесть хоть некоторую пользу. Будьте милостивы, Иван Сергеевич, помогите мне... Будьте уверены, что я не заставлю Вас краснеть за меня - будьте уверены, что я честно и добросовестно исполню то, что на меня возложат...".

"Принесть некоторую пользу". Эта была не просто обычная для подобных письменных посланий фраза. Это было жизненное кредо Петра Владимировича Алабина, оглашенное еще 18-летним Петей Алабиным 6 июня 1842 года, когда состоялся очередной выпуск учеников Коммерческого училища Принца Петра Георгиевича Ольденбурского.

На этом торжественном акте прощальную речь перед самим Императором, его свитой, министрами, учителями, родителями и Принцем было доверено произнести именно ему, пансионеру бухгалтерского класса. Можно быть уверенным, что совсем не случайно выбор пал именно на него, молодого юношу, однажды уже проявившего себя весьма смело, дерзко и решительно.

И именно перед Императором.

Это случилось в полдень 10 марта 1840 года, когда Коммерческое Училище посетил лично сам Николай. После смотра, когда его свита чуть отстала, и он сам оказался один в коридоре училища, неожиданно из дверей одного из классов прямо на него выскочил и остановил решительным движением молодой человек. Это и был Петр Алабин. Император сначала опешил. Но довольно быстро собрался. И решил даже выслушать ученика, предполагая услышать жалобу на начальство. Жалобщиков Николай не любил. Но Петр, продолжая стоять перед ним, вытянувшись в струнку, представился по форме и коротко, по-военному, в двух словах высказал Государю Императору настойчивую просьбу - разрешить ему после окончания училища вступить в Тульский Лейб-гвардии полк (в нем когда-то служил его отец) нижним офицерским чином. Государь что-то такое проговорил ему в ответ, но тут подоспела встревоженная свита, и они всей толпой проследовали дальше.

Вскоре молодой бухгалтер был вызван к начальству, его поступок был назван дерзким и нетерпимым, для разбора сего инцидента была даже назначена Особая Комиссия, которая решила (дабы впредь такое фамильярное действо не повторилось, и другим не повадно было) установить за Алабиным особое наблюдение. Но оно было довольно быстро снято, ибо от Императора пришло распоряжение - исполнить по окончанию курса и в качестве исключения просьбу пансионера Петра Алабина, учитывая воинские заслуги его отца, офицера Тульского полка в кампанию 1812 года, и зачислить его унтер-офицером в означенный полк на военнную службу...

Этот дерзкий поступок Алабина - стал одной из легенд в летописи Коммерческого училища, передаваемой по наследству следующим поколениям "коммерсантов" Петра Ольденбургского.

"...Еще несколько мгновений и счастливое семилетнее пребывание наше в благословенных стенах этого учебного заведения будет для нас уже только воспоминанием, которое явится нам - туманно, как мечта, горестно, как всякое воспоминание о минутах радости и счастья. Что же меня ждет в будущем? ... Будет ли моя жизнь отрадна как лик Мадонный Рафаэлевой или грустна как потерянный Рай Мильтона? - вопрошал Петр Алабин - Но в эту торжественную минуту прочь мысли горькие! Радость, окрыли меня! Я делаюсь гражданином, могу приносить пользу отчизне, человечеству... Постановления, охраняющие безопасность лиц и народов, сделались нам не чуждыми; мы научились уважать права людей, научились сами быть поборниками правды, с благоговением преклоняясь перед законами отечества. И делами всей жизни оправдаем его высокую заботливость".

15 июня 1842 года газета "Санкт-Петербурские ведомости" полностью опубликовала эту речь Алабина, как образец мышления юного патриота, действительно, сумевшего, как известно, воплотить свои слова в дела общеполезные.

Всей своей долгой деятельной жизнью, усердными трудами и ратными подвигами - исполнил он свою клятву на верность и служение России. Иван Сергеевич Аксаков решился помочь Петру Владимировичу Алабину в его просьбе. Через некоторое время действительный статский советник Алабин в Самаре получил уведомление из Москвы о том, что он, согласно своей добровольному желанию, отправляется на войну в распоряжение заведующего Гражданской частью при Главнокомандующем - князя Владимира Александровича Черкасского, и назначается уполномоченным Красного Креста и Главным Агентом Славянского Благотворительного Общества в Болгарии.

"Господин Алабин с готовностью и благодарностью принимает наше предлождение, - пишет в своем рекомендательном послании Аксаков, - и должен быть хорошо известен, он возил из Самары знамя для болгарских дружин и его сыновья служат в действующей армии...".

Так началась "болгарская страница" необыкновенной жизни этого благородного и самотверженного человека. В конце 1877 года Алабин вступил на многострадальную землю братской Болгарии, чтобы "принесть некоторую пользу", то есть помочь болгарам обустроить свое собственное государство.

К этому времени имя Петра Владимировича Алабина с благоговением и признательностью произносилось в войсках и окопах. И прежде всего в отрядах болгарского ополчения, среди молодых и старых болгар-повстанцев. Ибо именно он, простой государственный чиновник и гражданин города Самары, был одним из тех, кто вручил братьям-болгарам победное "Самарское знамя"...

"...В сражении 19 июля 1877 года, у города Эски-Загора, войска были сильно теснимы турками. В таком трудном положении Калитин, получивший уже две легкие раны, не взяв на себя отступать, решил атаковать турок. Во время штыковой атаки болгар был убит знаменщик третьей дружины, унтер - офицер Марчин. Вместе с ним поверглось на землю и прекрасное знамя, подаренное болгарам Самарою. Калитин, заметивший это падение, мигом соскакивает с лошади, хватается за древко и, снова вскочив в седло, выносится с выскоко поднятым знаменем перед фронтом своей дружины.

Ребята! Знамя наше с нами! Вперед, за ним, за мною! - звучным голосом кричит он своим ополченцам, не замечая, что с этого момента он сам сделался почти исключительно мишенью турецких стрелков. Повернув лошадь, Калитин устремился на турок. Дружно гаркнули "Ура"! в ответ ему болгары. В рядах у них уже была болгарскся боевая "Песня свободы ..." . Турки попятились ... В это мгновенье, зашатавшись в седле и бессильно свесив на грудь голову, Калитин вдруг упал на землю. Он был пронизан тремя пулями...".

Так, по свидетельству очевидца и участника этого боя у Эски-Загора, началась героическая история "Самарского знамени", идея которого принадлежит Петру Владимировичу и его супруге - Варваре Васильевне, бывшей сестре милосердия. Они оба - участники трех военных кампаний и кровавых сражений в Ольтенице, Инкермане, Севастополе, Рущуке - хорошо знали из своего ратного опыта, что ничто так вдохновляет солдат в бою, ничто так не помогает повергнуть более сильного врага, и поверить в собственную справедливую победу - как полковое знамя ...

"Ближайшие люди подскочили на помощь к своему командиру, - продолжает свидетель и участник этого памятного боя у местечка Эски-Загора - но для него все уже было кончено: красивое, выразительное его молодое лицо, еще за мгновение перед тем столь вдохновенно дышавшее и мыслью, и отвагою, разом покрылись смертной бледностью - он был мертв. Один из унтер - офицеров вынул из руки его знамя, у которого почти на середине было уже перебито древко, и только что успел сделать с ним два-три шага, как и его положила турецкая пуля. На смену ему явился точас же другой унтер-офицер. В эти минуты бой шел в упор уже с противником. Кучка турок подобралась к лежавшему знамени и двое из них уже поволокли было его на свою сторону - с остервенением кинулись на них болгары: кто в штыки, кто в приклады и среди ожесточенной свалки с торжеством вынули свою драгоценную святыню - первое болгарское знамя - из рук неприятеля".

"Самарское знамя" оказалось и подлинным шедевром геральдического искусства. Его сшили вручную монахини самарского женского монастыря Иверской Божьей Матери по оригинальному рисунку самарского художника Николая Ефстафьевича Симакова, служившего под началом Алабина в Самарской удельной конторе.

Примечательна вышивка основного рисунка - лика Богоматери. Его создала Варвара Васильевна Алабина - верная спутница Петра Владимировича, поддерживающая все его разнобразные начинания на пользу отечеству - в большом и малом. Все расходы на закупку специальной ткани для полотнища, на пошив знамени, на выделку древка, отливку специальных серебряных гвоздей, на выделку золоченых и серебряных нитей, исполнение рисунков и эскизов Симакову Алабин взял на себя. На это ушла часть выигранных в 1875 году Петром Владимировичем по лотерейному билету 200 тысяч рублей. Остальное же было пожертвовано им в помощь братьям-болгарам после поражения апрельского восстания (правда, Алабин убедил думу оформить этот дар не от своего имени, а от имени города). Кроме того, большие суммы ушли на устройство супругами Алабиными в своем доме в центре Самары - госпиталя на 80 коек для больных и увечных воинов, прибывающих в Самару с Балканского театра военных действий...

12 апреля 1877 года Александр 11 издал долгожданный Манифест о вступлении России в войну с Турцией. Нет никакого сомнения, что на это решение Российского Императора серьезно повлияли горячие статьи Достоевского. Ибо такого рода публицистическое издание, как "Дневник писателя" было единственным в своем роде. И не только в России, но и во всем мире.

"Мы, Россия, - восклицал Достоевский, - действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его... Одним словом, этот страшный восточный вопрос - это чуть ли не вся судьба наша в будущем. В нем заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории. В нем и окончательное столкновение наше с Европой, и окончательное единение с нею, но уже на новых, могучих, плодотворных началах. О, где понять теперь Европе всю ту роковую жизненную важность для нас самих в решении этого вопроса!"

Царский Манифест открыл "Самарскому знамени" путь на Балканы. Согласно своему предназначенью и высокой миссии. Активность, которую проявил Алабин и его сослуживцы по Самарской думе в деле скорой отправки боевого знамени из Самары на Дунай - заслуживает всяческого уважения. 17 апреля Самарская городская дума спешно собравшись на экстренное заседание, приняла единогласно предложение своего гласного Алабина об отправке на войну знамени. И распорядилась именно ему самому и городскому голове Евгению Кожевникову тут же отправиться на Балканы. 2О апреля 1877 года, в полдень, под звон колоколов и при огромном стечении самарского люда от пристани отошел пароход "Вестник" с двумя именитыми делегатами, подарками от горожан, и знаменем на борту.

Вскоре делегаты прибыли в Москву. Там, по настойчивому желанию Ивана Сергеевича Аксакова, это знамя было на несколько дней выставлено в Кремле для показа москвичам и для благословения.

А уже 6 мая в румынском городе Плоешти, в лагере, где формировались отряды болгарских воинов-ополченцев, Петр Алабин и Евгений Кожевников торжественно, перед строем только что сформированной З-й дружины болгарского ополчения передали самарское знамя специально прибывшему в лагерь Главнокомандующему Русской Армией Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу.

Тот, поцеловав знамя, в свою очередь вручил его коленопреклоненному генерал-майору Столетову, только что назначенному командовать отрядами болгар-ополченцев, будущему герою Шипки и Плевны.

В Петербургском "Правительственном вестнике" и в "Самарских епархиальных ведомостях" было отпечатано подробное описание этого торжества. Но особенно трогательно был представлен читателям сам акт прибивки знамени к древку молотком. Первым, - вверху, внизу и посредине прибил гвозди сам Великий Князь Николай Николаевич Младший, за ним - его адьютант, генерал Непокойницкий, далее - Столетов, за ними - Алабин, Кожевников, далее старейший повстанец и воин - болгарин Цеко Петков со словами: "Давайте в час добрый! Да поможе Русский Бог счастливо нам кончить векова-то дело". И, наконец, офицер-болгарин Иван Иванов...

Последним, кому было доверено вколотить в святое древко оставшиеся три серебрянных гвоздя был знаменосец Антон Марченко, которому суждено было первым обагрить своей кровью это знамя, и самому погибнуть, не отдав его в руки врагу.

Потом генерал Столетов вручил древко болгарам 3-й дружины, которые на следующий день отправлялись на фронт. Получая знамя, командир болгарского отряда, подполковник Павел Петрович Калитин, обращаясь к воинам своим, воскликнул: "Братцы, святого знамени этого, гордости и чести нашей, мы не отдадим врагу, пока хоть одни из нас останется в живых; что до меня, клянусь перед вами, умру под ним, но не отдам его". Так и произошло - и он погиб, во след своему знаменосцу, но знамя не досталось туркам.

Правда, имя третьего погибшего героя, поднявшего с земли перебитое древко с изрванным в клочья полотнищем, к превеликому сожалению, так и осталось неизвестным.

14 декабря 1877 года Агент Славянского Благотворительного Общества в Болгарии - статский советник Петр Владимирович Алабин, неожиданно получает от своего главного патрона Князя В.А. Черкасского серьезное предложение - не оставляя порученные ему обязанности, принять должность губернатора Софии.

Петра Владимировича все же одолевали сомнения: сумеет ли он оправдать доверие. Несмотря на его огромный административный опыт принять ему должность мешало незнание болгарского. На помощь пришел известный профессор-славист Харьковского университета, болгарин-ополченец, Марин Дринов. Алабин назначает его вице-губернатором Софии. И дело пошло.

Прежде всего, они взялись организовать быт пострадавших болгарских семей, их детей, сирот, беженцев, восстановить их жилища, распределить пайки, одежду, открыть временные приюты, воскресные школы, небольшие читальни, комитеты вспомоществования.

Окрыли народный банк, вступили в почтовый союз, учредили почтовую марку, основали городскую администрацию из болгар, основали несколько военных школ для юношей, начали реставрировать разрушенные типографии для печатания книг и газет, открыли благотворительное "Общество Софийской Публичной Библиотеки", составили Устав будущей Публичной Библиотеки. А вскоре, 28 ноября 1878 года, открыли вместе с Марином Дриновыми и саму Библиотеку (ныне это непреходящая гордость Болгарии - Народная Публичная Библиотека). Город начал оживать, появились чайные, зрелищные залы.

Губернская канцелярия подсчитала убыток, причиненный Софии войной. Он составил более 10 миллионов рублей. Сумма по тем временам огромная. Но это не смущает губернатора.

"Громадность приведенной цифры, - пишет он Аксакову в Москву и князю Черкасскому в Петербург, - не должна, я думаю, остановить благотворную и великую деятельность России в деле помощи народу, с кровью которого мы смешали ныне свою кровь и тем сделали еще более близкими себе его нравственные и умственные интересы...".

Особой заботой Алабина на посту губернатора Софии были дети, погибших болгарских воинов. Вот история десятилетней девочки Ружи Стояновой, дочери священника из города Копривштицы, который умер в турецкой тюрьме. Его старший сын, Найден, учитель, был участником апрельского восстания и погиб, мать умерла от горя, а другой сын стал в ряды 3-й дружины болгарского ополчения и воевал под "Самарским знаменем". Петр Владимирович хорошо знал храброго воина Стоянова, и искал возможность помочь Ружи, которая вынуждена была жить с братом в полку. Через посредство друзей, Алабин отправил девочку за счет Славянского Благотворительного в Россию, где она была принята в одну из гимназий Петербурга. Алабин и его супруга до конца своих дней следили за ее судьбой.

За делами материальными губернатор Софии старался не забывать о душе. Он принялся за обустройство разграбленных османами храмов и церквей. Своим личным делом он считал восстановление болгарских национальных святынь. На месте казни Васила Левского Алабин предложил поставить памятник народному герою Болгарии. Теперь, когда город разросся, алабинский памятник В.Левскому оказался в самом центре столица Болгарии.

В августе 1878 года Алабин ненадолго выезжает в Петербург, дабы отчитаться перед Славянским Благотворительным обществом о проделанной им работе в Болгарии за год работы Агентом (прежде всего это касалось употребления огромных благотворительных денежных сумм, которые Общество собирало по всей России для братского народа, а распределением их на месте занимался Алабин). Заканчивая свой доклад, Петр Владимирович сказал: "Болгары вполне и высоко ценят то участие, которое принимают в их судьбе в России... Нет деревни, где бы не знали о существовании в России благодетельных для их отечества русских братьев..."

Летом 1879 года, когда русский Двор передал гражданскую и военную власть болгарам, и к управлению приступило первое правительство свободной Болгарии, Петр Владимирович Алабин был отозван. Он возвратился в Россию, в родную Самару. За свою бескорыстную и ревностную службу на посту первого гражданского губернатора Софии, он был награжден Орденом Святой Анны I Степени.

Вскоре после смерти Петра Владимировича в 1896 году, где он был городским головой, его преемник, статский советник Николай Арычкин обратился к известному петербургскому художнику, академику Александру Новоскольцеву с просьбой - изготовить большой поясной портрет Алабина для главного зала Самарской Публичной Библиотеки. Заказ был принят и вскоре Самара получила большой поясной портрет почетного гражданина Алабина.

В советское время к Алабину в Куйбышеве было отношение довольно холодное. Ибо - Петр Алабин был дворянин, искренний и деятельный монархист, беззаветно любил Бога, Царя и Отечество, ему всегда была близка идея просвещенного православия. Были и такие "деятели", которые находили у Алабина "нерусские черты лица"…

А его огромный вклад в городское хозяйство и культуру Самары: Городская Александровская Публичная библиотека, Старинный театр, Музей, Храм, уличное освещение, водопровод, мостовые, набережные, железная дорога, мост через Сызрань, разбивка скверов, парков, коллекции, архив, и так далее - прежняя власть или не замечала, или - приписывала "проклятому прошлому", или - просто - себе самой.

Только героическое "Самарское знамя", созданное Петром Алабиным для Болгарского народа и вдохновленное идеей Достоевского - навсегда всегда было и останется за Петром Алабиным.

© E. Belodubrovskii

back

top