И. Делекторская
Гоголь - для детей и не только
В моменты всенародного празднования литературных юбилеев всегда боязно за героя торжества, - будь то "солнце русской поэзии" или автор "Шинели", или - кто там у нас следующий? И не так уж важна при этом цифра: 100, 150, 200... Страшно в юбилейном угаре оказаться свидетелем (хорошо, если не участником) тиражирования в промышленных масштабах бронзовых ярлыков, беззастенчиво навешиваемых на юбиляра. И трудно устоять перед соблазном вновь наступить на те же "грабли", по которым в упоении прошлись уже наши предшественники век назад.
"Страшно писать о Гоголе, не будучи Гоголем…" - реплика, брошенная Андреем Белым в марте 1909 г., в преддверии тогдашних юбилейных торжеств. "И писали, и пишут, и будут писать о Гоголе, как реалисте. И писали, и пишут, и будут писать о Гоголе, как мистике. "Гоголь юморист, Гоголь - трагик, здоровый смех у Гоголя, болезнь Гоголя", - все это слышали мы, слышим и будем слышать. Кажется, о Гоголе все уже сказано. Остается молчать, восхищаться: не писать о Гоголе, но читать Гоголя" (1). Но соблазн столь велик, что, не оглядываясь на прошлый опыт, мы не устаем, как и прежде, с пеной у рта выяснять: кем, все-таки, был Гоголь - реалистом или фантастом? Православным или мистиком? Наконец, (внося в привычный круг старинных тем свою, идиотически-новую) - писателем русским или украинским?
А герой, между тем, прямо на глазах в эти юбилейные дни и месяцы…истончается, что ли. И все труднее разглядеть за парадной шумихой живое его лицо. Впрочем, сетования сии - также дело не новое. Но от сознания этого факта веселее почему-то не становится.
Можно, конечно, вспомнив все тот же, столетней давности, юбилей, утешиться, вот, мол, и тогда боялись уже "нашими" страхами, ан, поди ж ты, жив, жив курилка-классик. Только утешение - слабовато.
Тревожит к тому же еще одно, и немаловажное, обстоятельство. Большинство из высказывавшихся, устно и письменно, о Гоголе в 1909 году впервые прочло его в детстве. Тогда, на исходе позапрошлого века, именно перемещение гоголевских сочинений "в детскую" спасло их от прозябания на пыльных "чердаках" и обеспечило последующую триумфальность юбилея с его, долгие годы длившимся, гоголеведческим и гоголевидческим эхом.
Сегодняшним детям Гоголь труден. Говорю это, опираясь на собственный опыт чтения (обернувшегося нелегким, но увлекательным приключением) с "продвинутым" ребенком компьютерной эры "Вечеров на хуторе близ Диканьки". То и дело спотыкаясь на непонятных словах, вовлекая в обсуждение прочитанного старших членов семьи, мы, с упорством археологов, сквозь толщу времени прорывались к живому, современному Гоголю, вместе хохоча над незадачливым чертом из "Ночи перед рождеством" и пугаясь потусторонних видений "Страшной мести".
Происходило это несколько лет назад, и я до сих пор жалею, что в нашем распоряжении не оказалось в тот момент книги, которая бы доступно, понятным языком рассказала подростку о жизни автора "Вечеров…", странного человека с птичьей фамилией. И вот, такую именно книгу, под названием "Ярмарочный мальчик: Жизнь и творения Николая Гоголя" написал и опубликовал в издательстве "Жук" в нынешнем году Юрий Нечипоренко.
"У Гоголя получалось все, за что бы он ни брался. Начал он сочинять - читатели со смеху животы надрывали, стал преподавать - в восторг приходили ученики, познакомился с Пушкиным - тот его сердечно полюбил, к Гоголю в гости зачастил. Художники заслушивались речами Гоголя об искусстве, друзья смаковали вареники, галушки и макароны, приготовленные им, сестрам нравились платья, которые он кроил. <…> Он имел талант того рода, который мог быть применен на любом поприще. Конечно, не все в это могли поверить. Кто-то из писателей не верил, что Гоголь - писатель, кто-то из преподавателей не верил, что он - преподаватель, и так далее… Гоголю было нелегко среди завистников и недоброжелателей. <…> Вот Пушкин, - каким уж был гением! Но вареников не варил и платьев не кроил, на сцене не выступал и в университете не преподавал. Любил в карты играть, да за дамами волочиться и стреляться на дуэлях. Слава Богу, Гоголь, хотя и был младше его, не брал с Пушкина дурного примера - и не стрелялся. Зато жег: напишет второй том "Мертвых душ" - и сожжет, потом опять напишет - и опять сожжет. Так мы до сих пор не знаем, интересная у него получилась книга или нет…"
Умудренный читательским опытом взрослый мгновенно опознает в этом отрывке наследника "хармсовской" серии анекдотов "из жизни классиков" ("Однажды Гоголь пришел к Пушкину…" и т.д.), - что не удивительно, ведь означенные тексты давно уже, не спросясь разрешения исследователей, стали частью гоголевской традиции наравне с произведениями "серьезных" жанров.
Юрий Нечипоренко поступает находчиво и мудро, используя в детской книге о Гоголе эту специфическую, на первый взгляд, стилистику повествования. Он соразмеряет иронию с достоверностью изложения фактов, сохраняя неизменную уважительность тона и ни разу не сорвавшись в банальную фамильярность.
Написанный с очевидной установкой на занимательность, "Ярмарочный мальчик" не лишен при том необходимой доли академизма в виде завершающих издание "приложений". Вниманию любознательного читателя предлагается перечень основных событий жизни Гоголя и списки "лиц" из его ближнего и дальнего "окружения".
Вообще, размечтавшись, легко вообразить книгу Нечипоренко открывающей серию наподобие "ЖЗЛ", эдакий альтернативный детский проект неоспоримой, как представляется, актуальности.
Отдельное слово нужно сказать о художнике Евгении Подколзине, в лучших традициях искусства иллюстрации сочинившим визуальный ряд, не только отражающий смыслы текста, но обогащающий их, оставаясь при этом все в той же одновременно ироничной, уважительной и даже порою нежной тональности, которая свойственна "Ярмарочному мальчику".
От страницы к странице усилиями художника Гоголь, веселый и печальный человек-маска, предстает в разных своих ипостасях, создавая то самое впечатление многоликого единства, которым вот уже сто с лишним лет интригует он всех, кто берет на себя нелегкий труд в словах или красках запечатлеть его неизменно ускользающий облик.
Впрочем, по поговорке, лучше один раз увидеть (и прочесть), чем сто раз поверить на слово рецензенту.
Примечания:
© I. Delektorskaia
|