"МЫ СЛУЖИМ НЕ ПАРТИЯМ, НЕ ГОСУДАРСТВАМ, А ЧЕЛОВЕКУ"

Из истории журнала Опыты и альманаха Воздушные пути

Публикация, вступительная статья и примечания В. Хазана (Иерусалим)*

Имя Романа Николаевича Гринберга (1893-1969) и плодов его редакторской и издательской деятельности: в 1953-1954 гг. первые три номера журнала Опыты (Нью-Йорк; изд. М.С. Цетлина; 1953-1958) [1], а в 1960-1967 гг. реализация собственного проекта - издание альманаха Воздушные пути, все больше и больше привлекает внимание исследователей [2].

Р.Н. Гринберг родился в семье московского купца Николая Абрамовича Гринберга (1866-1919, умер в большевистской тюрьме), друга детства философа Л. Шестова (Шварцмана) [3]. В 1915 г. поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В эти и последующие годы жизни в России был близко знаком с футуристами - Р. Якобсоном, Д. Бурлюком, В. Маяковским, В. Хлебниковым (в результате проводившейся в советские годы политики "уплотнения" в квартиру Гринбергов в Водопьяном переулке, 3 были подселены Брики и Маяковский; как Гринберг сообщал в письме В.Ф. Маркову от 21 февраля 1953 г., в 1922 г. в этой же квартире жил Хлебников). После революции занял непримиримую антибольшевистскую позицию, за что был арестован и провел некоторое время в Лубянской тюрьме.

После бегства от большевиков на Запад жил сначала в Германии и Италии, после чего перебрался в Париж. В некрологическом очерке Гринберга Г.В. Адамович вспоминал:

С покойным Романом Николаевичем Гринбергом связывала меня долгая дружба, начавшаяся давно, еще в "монпарнасский" период нашей эмигрантской литературы. Да и не я один тогда с ним дружил и рад был с ним и с Софией Михайловной, его женой, встречаться. Были бесконечные ночные разговоры за чашкой "кафе-крема" или за стаканом вина; были споры, литературные пререкания, проекты, планы, и хотя тогда время это вряд ли кому-нибудь из нас казалось прекрасным, хотя трудно было бы тогда поверить, что о встречах этих мы будем вспоминать как о дорогом прошлом, теперь чувство возникает именно такое [4].

Обладавший тонким и изящным художественным вкусом, библиоман, ценитель искусства, понимавший толк в антиквариате, Гринберг счастливо сочетал страсть к поэзии, боготворя скажем, Иннокентия Анненского (см. об этом в публикующейся ниже его переписке с А. Головиной) с вполне прозаической коммерческой деятельностью - игрой на бирже (здесь, кстати, ключ к загадочной фразе в его письме к А.М. Рубинштейну от 23 июня 1953 г.: "Тут и "дела", те, что на Уолл стрите, что приносят или уносят монету") и тесным общением с не самыми заурядными представителями американского бизнеса, см., к примеру, фразу из письма к нему того же А.М. Рубинштейна (от 20 декабря 1949 г.):

Взял бы ты за бока какого-либо предприимчивого американского финансиста и прилетел бы с ним сюда - мы бы уже закрутили дело и лицом в грязь бы не ударили!

Вопреки тому, что утверждается в справочной литературе [5], Гринберг приехал и поселился в США не в 1918 г. или в начале 20-е гг., а как многие бежал из Франции в 1940 г., перед угрозой оккупации ее нацистами. Основной его вклад в историю русской культуры в изгнании связан, как было сказано, с послевоенным временем. Он оказался в центре литературной жизни, будучи сначала привлечен М.С. Цетлиной (1882-1976), известной меценаткой, женой поэта, прозаика, литературного критика, переводчика и издателя М.О. Цетлина (1882-1945), к редактированию Опытов [6], а впоследствии - в силу независимого характера, самостоятельности суждений и, не в последнюю очередь диктовавших все это, финансовых возможностей - решил основать собственное "дело" в виде альманаха Воздушные пути [7]. Он явился собирателем литературных сил российской диаспоры, оказавшейся после Второй мировой войны рассеянной по миру еще более, чем до нее, дабы сосредоточить и в первом, а затем и во втором изданиях весь цвет зарубежной и потаенной метропольной русской литературы. Так родился издательский феномен Гринберга, заслуживающий внимания и благодарной памяти потомков хотя бы потому, что именно по его инициативе читатель на Западе и одновременно - по каналам "тамиздата" - в Советском Союзе познакомился в 60-е гг. с Поэмой без героя А. Ахматовой, "воронежскими тетрадями" О. Мандельштама, некоторыми неопубликованными рассказами И. Бабеля, текстами М. Цветаевой, В. Ходасевича, Л. Шестова, М. Кузмина, Стенографическим отчетом процесса И. Бродского и пр. По выражению Вяч. Завалишина,

…в альманахе Воздушные пути сошлись те, которых судьба и революция поселила в двух различных мирах [8].

Для формирования коллектива авторов Гринберг не ограничивался европейской или американской эмигрантской литературной колонией, а как в случае, скажем, с Д. Кнутом, который в 1949 г. репатриировался из Парижа в Израиль, раскинул свою поисковую сеть широко по миру. В письме "редактора редактору", которое пронизывает извечно-сакраментальный профессиональный мотив "с материалами очень трудно", Г.А. Хомяков, редактировавший в то время мюнхенский журнал Мосты, писал Гринбергу 17 января 1962 г.:

…читал недавно в Н[овом] Р[усском] Слове, что Вы передали им три рассказа Бабеля. Не у поляков ли в Париже получили их? Подумал, что, наверное, Вы собирали материал для третьего своего альманаха, - да так и не собрали и отдали в газету. Так чуть подумал и о том, что они и нам подошли бы [9].

Третий выпуск Воздушных путей Гринберг собрал и издал. В нем действительно опубликованы рассказы Бабеля, но три из четырех - Фроим Грач, Мой первый гонорар и Колывушка - печатались впервые и лишь четвертый, На поле чести, уже появлялся когда-то в печати (в № 1 одесского журнала Лава за 1920 г.), но то ли из-за редкости и труднодоступности издания, то ли еще по каким-либо соображениям редактор решил поместить его вместе с неопубликованными. В этой ситуации обладания столь роскошным состоянием, тогда как другие редакторы довольствовались скудным эмигрантским пайком, он, конечно, мог позволить себе широкий дарственный жест: все три (на самом деле четыре) рассказа, переданные им в Новое русское слово, - Мама, Римма и Алла, Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна, Баграт-оглы и глаза его быка и Сказка про бабу, - уже когда-то публиковались - одни в горьковской Летописи, другие - в одесском журнале советского периода Силуэты, третьи - в Красной нови, и потому не обладали тем качеством новизны, каковая требовалась, по представлениям и вкусам Гринберга, для его альманаха [10].

Результаты такой редакторской политики были, что называется, налицо. Однако для историка литературы интересна не только "фасадная", но и "тыльная" сторона процесса - то, что происходило "за кадром" впечатляющего гринберговского предприятия. К счастью, этот интерес в достаточной степени может быть удовлетворен: "закадровая" картина подготовки и издания Опытов и Воздушных путей весьма полно представлена в переписке редактора с потенциальными или актуальными авторами, отложившейся в его архиве. Для данной публикации мы отобрали несколько имен и связанных с ними сюжетов, стремясь, с одной стороны, дать представление о крайне поливалентном содержании издательских интересов Гринберга и его достаточно пристрастном взгляде на связь политики и литературы, а с другой - показать, что его проекты воплощались, опираясь на живые отношения с людьми, и подчас как, например, в случае с Ю. Марголиным, сопровождались довольно драматическими ситуациями.

Письма корреспондентов Гринберга приводятся по оригиналам, а письма самого Гринберга - по вторым экземплярам (машинописным копиям) из архива: Library of Congress (Washington). Manuscript Division, The Records of Vozdushnye puti. Box 1 (Г. Газданов, А. Гингер и А. Присманова, А. Головина, Д. Кнут, А. Рубинштейн); Box 2 (Ю. Терапиано, Н. Ульянов); Box 3 (Ю. Марголин); далее при ссылке на материалы из этого архива - LC с указанием через двоеточие номера коробки.

Общеизвестные или широко доступные сведения комментируются в минимальной степени или не комментируются вовсе. Очевидные ошибки и опечатки в письмах выправлены. Примечания к биографическим заметкам имеют сквозную нумерацию и приведены в конце; примечания к письмам даны непосредственно вслед за ними. Журнал Опыты далее обозначается как О, Воздушные пути - как ВП, с последующим за этим римскими цифрами, указывающими на номер.

Гайто (Георгий) Иванович Газданов (1903-1971), прозаик, литературный критик.

Как можно заключить из некоторых высказываний Гринберга о Газданове, его отношение к творчеству писателя временами бывало более чем скептическим. Так, например, прочитав в Новом журнале (1949. № 22) часть газдановского романа Возвращение Будды, он в письме к В. Варшавскому от 8 февраля 1950 г. писал:

Прочел часть газд[ановского] романа Возвр[ащение] Будды, нап[ечатанного] в Нов[ом] Жур[нале] […] Необыкновенно талантливое и виртуозное пустословие. Откуда такая берется энергия у человека? Чье это влияние? Чего только там нет без самого главного, т.е. смысла. Очень хотелось ему сказать: птру - тише. Куда его несет? Может, Вы узнаете, в чем с ним дело, и вразумите меня (LC: 2).

Однако эти "приватные" оценки Гринберга-читателя не распространялись - и по соображениям общественной пользы, и исходя из норм литературно-издательской дипломатии и этики - на деятельность Гринберга-редактора и издателя. В последнем своем качестве он - и в бытность редактором О, и будучи издателем ВП - стремился подняться над личными вкусовыми симпатиями и антипатиями, привлекая максимально широкий круг эмигрантских авторов и "раболепно" (его собственное слово из публикуемого ниже письма Газданову) выпрашивать у них их тексты.

Среди бумаг Гринберга сохранилось письмо Газданова М.С. Цетлиной, по-видимому переданной адресатом для ответа.

1/I/ [19]53. Париж
Многоуважаемая Марья Самойловна,
позвольте Вам пожелать прежде всего "the happy New Year" и затем извиниться за опоздание с ответом. Я думал, что получу письмо от одного из редакторов Вашего журнала (1) и тогда отвечу одновременно. Но т.к. его нет, то я боюсь, что Вы можете неправильно истолковать мое молчание, заподозрив меня в небрежности, которой я себе никогда не позволил бы.
Самым искренним образом желаю успеха Вашему начинанию. К сожалению, в данный момент я не могу ничем Вам быть полезен, в частности потому, что давно не писал рассказов и ни одной ненапечатанной вещи у меня нет. К тому же в ближайшие месяцы я вероятно буду настолько занят, что вряд ли у меня останется время на литературу (2). Но когда выйдет журнал, я буду его первым и внимательным читателем, что, между нами говоря, приятнее, чем быть писателем. Если в дальнейшем обстоятельства изменятся, я с удовольствием и готовностью буду участвовать в журнале.
Желаю Вам всего хорошего и прошу Вас верить искреннему моему уважению.

(1) Имеются в виду О.

(2) В это время Газданов принял предложение радиостанции Свобода (Освобождение, как она в то время называлась) стать ее сотрудником.

6 января 1953 г.,
с которым мы Вас и приветствуем
Многоуважаемый Георгий Иванович,
простите великодушно за несколько долгое молчание со стороны редакторов вышеназванного молодого и неопытного издания. Молчание было по причине чисто технической. Только сегодня мы приступили к редакторским делам нашим.
Пишет Вам один из двух редакторов, человек, с которым Вы встречались мельком, всего один раз, прошлым летом у него же на крыше (1), и ему хочется оставить этот немножко слишком официальный тон деловых людей и перейти на дружескую беседу. Так вот, дорогой Георгий Иванович, Вы меня очень огорчили Вашим ответом М[арии] С[амойловне] Ц[етлин]. Я рассчитывал, что мы будем печатать Вас в первом же №, и я еще не сдаюсь и серьезно надеюсь, что Вы нам пришлете повесть или рассказ, нигде прежде не печатавшийся. Это для нас важно. Мы хотим дать образцы лучшей существующей русской прозы, и без Вас дело не клеится. Насколько важно нам было иметь Вас, Вы можете понять по тому, что мы, не дожидаясь начала нашей деятельности, просили М[арию] С[амойловну] Ц[етлин] написать Вам немедля, так как мы знали, что она Вас знает давно и ближе нас.
Недавно говорил с Вашим приятелем Никой (2) и узнал, что Вы, возможно, скоро будете здесь. Рад буду Вас снова повидать. Жду Вашего ответа.
с[мотри на] o[бороте]
Хочу еще только сказать, что собираемся мы выйти в свет первым № в марте, поэтому нужны нам Ваши материалы не позже 20-х чисел февраля.
Пишите мне, пожалуйста, на мой домашний адрес - так я смогу быстрей ответить.
С сердечным приветом искренно уважающий Вас [Гринберг]

(1) Газданов провел два летних месяца - июнь и июль - 1952 г. в Нью-Йорке, см. в его письме М. Алданову от 13 августа 1952 г.:

4-го августа я вернулся в Париж из Нью-Йорка, где провел два месяца и откуда привез вам сердечный привет от Н.Р. Вредена (Диенеш Л. Письма Гайто Газданова в Бахметьевском архиве Колумбийского университета // Возвращение Гайто Газданова: Научн. конф., посв. 95-летию со дня рождения. М.: Русский путь, 2000. С. 291).

(2) "Ника" - Николай (Наум) Георгиевич Рейзини (1902?1905?-1979?), журналист, предприниматель, международный авантюрист. Под фамилией Рагдаев выведен в романе В. Варшавского Ожидание (Paris: YMCA-Press, 1972). См. о нем заметку Авантюрист Николай Рейзен (Русские новости. 1946. № 81. 29 ноября. С. 2):

В течение недели в греческом парламенте обсуждалось скандальное "дело Рейзена". Несмотря на усилия министров замять это дело, в прениях выяснилось, что международный аферист Николай Рейзен, который во время гражданской войны в Испании поставлял на греческих судах оружие Франко, затем занимался торговлей опиумом и другими делами в Данциге, Харбине и других местах, а во время последней войны сотрудничал с японцами и числился в черных списках США, получил греческое подданство. Рейзен прибыл в Грецию из Шанхая три месяца назад и вел переговоры с министром авиации относительно основания "греческой" авиационной компании, а также совещался с министрами Гонатасом и Мавромихалисом. Хотя греческое министерство иностранных дел имело сведения о том, что Рейзен сотрудничал с японцами, оно в течение десяти дней выдало ему служебный заграничный паспорт, после чего Рейзен выехал в Соединенные Штаты в роли экономического советника правительства.

О его роли в создании журнала Числа см.: Яновский В.С. Поля Елисейские. СПб.: Пушкинский фонд, 1993. С. 235-236. Наиболее подробную справку о нем см.: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом: 1953-1967 / Публ., подг. текста и комм. О.А. Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17. C. 102-103.

Во время посещения Нью-Йорка Газданов останавливался у Рейзини.

14/I/ [19]53
Дорогой Роман Николаевич,
получил Ваше письмо от 6-го числа только сейчас и был очень огорчен необходимостью повторить приблизительно то, что я писал Марье Самойловне [Цетлиной]. Обычно, когда автор пишет, что у него ничего нет для печати или что он слишком занят, это в девяноста случаях из ста бывает просто отговоркой. Чаще всего он не хочет сотрудничать в том или другом литературном начинании по тем или иным причинам. Но меня огорчает необходимость отказа потому, что я искренно сочувствую Вашему журналу и с удовольствием бы стал его сотрудником. К сожалению, мой отказ - надеюсь, временно - носит вынужденный характер. Во-первых, у меня действительно нет ни одного ненапечатанного рассказа. Во-вторых, здесь, в Мюнхене, где я, вероятно, задержусь на несколько месяцев, у меня нет под рукой ни моих рукописей, ни моей машинки, которые остались в Париже, ни наконец времени, которым я мог бы располагать.
Я пишу Вам об этом так подробно, потому что мне не хотелось бы, чтобы у Вас обо всем этом создалось бы впечатление, не соответствующее действительности.
Я очень хорошо помню свой визит к Вам и замечательный вид ночного Нью-Йорка с Вашей террасы. Очень надеюсь, что при случае я этот визит повторю, и на этот раз Софья Михайловна [1] будет менее строга к моему политическому невежеству. Но сведения Ника о моем скором возвращении в Америку мне лично кажутся несколько преждевременными.
Времена меняются, обстоятельства тоже - надеюсь, что с этим философским положением Вы согласны. Я хотел бы надеяться, что ко второму номеру Вашего журнала мне удастся послать Вам рассказ или прозаический отрывок.
Не откажите в любезности передать мой сердечный привет Софье Михайловне и поблагодарите, пожалуйста, от меня Марью Самойловну за ее неизменное милое отношение ко мне.
Крепко жму Вашу руку и желаю Вам всяческих успехов.
Г. Газданов

(1) Софья Михайловна Кадинская, художница, жена Гринберга (с 1926 г.); автор обложки первых трех номеров О (с О-IV - обложка А.Н. Прегель). Обложка С.М. была встречена с восторгом: "Обложка прелестная..." - писал В. Набоков Гринбергу 31 мая 1953 г. ("Дребезжание моих ржавых струн... ": Из переписки Владимира и Веры Набоковых и Романа Гринберга (1940-1967) / Публ., предисл. и комм. Р. Янгирова // In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж: Феникс-Atheneum, 2000. С. 385); см. реакцию Г. Адамовича на изменение, вместе со сменой редактора, обложки журнала (письмо Ю. Иваску от 2 мая 1955 г.):

Кстати, о "впечатлении": очень мне не нравится обложка. Та, прежняя, "работы С.М. Гринберг" была лучше, хотя Оцуп и обвинял художницу в воровстве. Но я понимаю, что раз "работы А.Н. Прегель" - спорить не приходится (Сто писем Георигия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961) / Предислов., публ. и комм. Н.А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. V. Париж; СПб.: Athenaeum-Феникс, 2003. С. 455).

В годы жизни в Париже, входила, по всей видимости, в Общество друзей русской книги, см.: Временник Общества друзей русской книги. III. Париж, 1932. С. 177; Там же. IV. Париж, 1938. C. 290.

3 июня 1953 г.
Дорогой Георгий Иванович,
напоминаю Вам то, что Вы писали мне несколько месяцев тому назад. Вы писали, что ко второму № Опытов у Вас, вероятно, будет рассказ для нас. Я не хочу быть в роли судебного пристава. Я даже не решился назвать Вас в объявлении, где обещаны разные вещи разных авторов. Я Вас уверяю, что нам нужен Ваш рассказ или другое, что у Вас будет сделано и прислано до 15 августа - самое позднее. Сделайте!
На днях приходил Ника Рейзини. Он похудал, утратил несколько тучности, что ему к лицу; курит он безостановочно и говорит тоже; актер он первый сорт, таких я в жизни не видел. Купил ОПЫТЫ нумерованный экземпляр за 5 дол[ларов] и скрылся, вероятно, еще на год.
Как Ваши дела насчет Америки [?] Я думаю, что если б Вы жили под боком, мне было б легче добыть у Вас то, о чем так раболепно прошу выше.
Желаю Вам всего доброго.
Привет Вашим соседям - Л.В. и В.В. Вейдле (1).

(1) Имеются в виду историк искусства, литературный критик и публицист Владимир Васильевич Вейдле (1895-1979), работавший в это время, как и Газданов, на радиостанции br в Мюнхене, и его вторая жена Людмила Викторовна (урожд. Барановская; 1904-?).

13/6 [19]53. Мюнхен (1)
Дорогой Роман Николаевич, простите, что не сразу отвечаю. Мне казалось, что мое обещание прислать Вам рассказ носило характер скорее пожелания, чем чего-либо очень категорического. Но это не так важно, конечно.

Рассказ я сел писать и надеюсь его вовремя кончить (2). Я так давно не занимался литературой в собственном смысле слова, что у меня такое впечатление, точно я беру первый раз в руки стило. Надеюсь, что это не отразится на качестве продукции, как говорят в нашей стране, и что получится это более или менее приемлемо. Это и в Ваших, и в моих интересах. Как только кончу, пошлю Вам, надеюсь это сделать до конца месяца.

Прошу Вас передать мой сердечный привет Софье Михайловне и Марье Самойловне.

Крепко жму Вашу руку.

(1) Письмо отпечатано на машинке.

(2) Речь идет о рассказе Княжна Мэри, напечатанном в О-II (С. 103-112), см. восторженную реакцию на него Л. Ржевского, определившего под его воздействием газдановскую повествовательную манеру как "медитативную прозу" (Памяти Г.И. Газданова // Новый журнал. 1972. № 106. С. 291-292).

9/V/ [19]54. Мюнхен
Дорогой Роман Николаевич,
я был бы Вам очень признателен, если бы Вы нашли возможным как-нибудь на досуге послать мне 2-ой и 3-ий номер Опытов. Чисто финансовую сторону вопроса я готов урегулировать по Вашему усмотрению.
Третий номер прочел с интересом, но был огорчен уменьшением размера и отсутствием стихов (1). Признаюсь со стыдом, что Шестова не дочитал (2), хотя в свое время занимался спором бл. Августина с Пелагием и теорией благодати (3) и искренно убежден, что именно Пелагий, на которого Сартр, кажется, не ссылается, - отец современного экзистенциализма. Но никак не могу повторить, как Теофиль Готье - "le livre qui n'aura assomme n'est pas encore ecrit" (4). Лишний раз убедился, читая библиографический отдел, что такие вещи, как зрительное восприятие и личное знакомство, крайне вредят беспристрастному отношению к читаемому: рецензию бедного Терапиано о С.Ю. Прегель не мог прочесть с надлежащей серьезностью (5). Володя Варшавский написал о Нике так, что узнать его невозможно, и это не имеет никакого отношения ни к действительности, - что не так страшно, - ни к так называемой "художественной убедительности", - что хуже (6). Только ради Бога не говорите ему этого, скажите, что я писал, что мне рассказ очень понравился. Володю я искренно люблю и огорчать его не хотел бы.
Как течет нью-йорская жизнь? Передайте, пожалуйста, Софье Михайловне мой поклон и скажите ей, что я не забыл ни ее гостеприимства, ни обширности ее политических познаний, которые меня потрясли раз-навсегда.
Крепко жму Вашу руку.

(1) Газданов имеет в виду не сокращение объема журнала (первые три номера были одинакового объема), а именно уменьшение размеров (ширины) страницы.

(2) В О-III (1954) опубликован отрывок (3-5 главы) о философе, христианском богослове и проповеднике Аврелии Августине Блаженном (354-430) - из незавершенной книги Л. Шестова Sola Fide (1910-1914). Рукопись была представлена Гринбергу дочерью философа Н.Л. Барановой-Шестовой (переписка между ними отложилась в LC).

(3) Спор бл. Августина с монахом Пелагием (360 - после 418) о спасении через благодать Газданов упоминает в романе Пробуждение, над которым он работал как раз в это время.

(4) Книга, которая не наводила бы скуку, еще не написана (фр.).

(5) Речь идет о рецензии Ю. Терапиано (С. 197-198) на сборник стихов С. Прегель Берега (Париж, 1953).

(6) В рассказе Отрывок (С. 52-69) В. Варшавский повествует о переезде своего автобиографического героя Владимир Гуськова в США. Центральной фигурой Отрывка является Владимир Рагдаев, в котором запечатлены черты Н. Рейзини. По всей вероятности, Гринберг был согласен с мнением своего корреспондента, см. в письме высоко оценившего этот рассказ Г. Адамовича Ю. Иваску от 7 июля 1954 г. (Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961) / Предисл., публ. и комм. Н.А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. V. Париж; СПб.: Athenaeum-Феникс, 2003. С. 424):

Я рад, что Вы оценили рассказ Варшавского в Опытах. Кроме кислых фраз по поводу этого рассказа я ни от кого ничего не слышал. Даже сам редактор, промелькнувший в Европе, считает, что это - пустое место. А по-моему, он не только "выдерживает соседство" с Набоковым (Ваши слова), но и много лучше него.

Александр Самсонович Гингер (1897-1965), поэт, прозаик и литературный критик, и Анна Присманова (наст. имя: Анна Семеновна (Симоновна) Присман; 1892-1960), поэт, прозаик.

17.4 [19]53
Многоуважаемые Анна Семеновна и Александр Самсонович,
Пишу Вам обоим вместе, потому что я хочу Вам сказать одно и то же. Я до сих пор не знаю, почему Вас нет в числе наших сотрудников? Вопрос странный, Вы скажете. Верно. Одно время, в самом начале, Ю.П. Иваск писал мне из Бостона, что вот-вот Гингер "пришлет", и ничего не приходило. Об Анне Семеновне никогда ничего не было слышно. С № 1 мы очень спешили. В конце концов "набилось" столько материалу, что я, один из двух на обороте упомянутых редакторов, перестал беспокоиться о новых сотрудниках, положившись на тех, кто явился в числе первых.
Но вот теперь, через несколько дней, выходит то, что на обороте, и мы стали собирать № 2, предположенный для осени э[того] г[ода]. Журнал в наших условиях требует невероятное время, и потому писать Вам о том, что случится осенью, не преждевременно, поверьте на слово. Скажите нам, хотите ли участвовать Вашими стихами, прозой, статьями [?] Повторяю - Ваше участие нам ценно. Отпишите, пожалуйста.

1953
Дорогой коллега.
Отвечаю Вам сразу. Давным-давно уже я послал Иваску для Вас и стихи, и прозу. Вернее, на его предложение я ответил, что он может передать Вам два стихотворения, которые никогда и нигде не были напечатаны, ни в книгах, ни в журналах, и которые у него находятся среди того, что было ему послано для антологии (1). Эти стихи называются Шар и Утро. Попросите их у Иваска, и если они Вам подойдут оба, то я Вас прошу не печатать их вместе, а напечатать одно в одном №, другое [ - ] в другом (следующем или нет, мне все равно). Если подойдет одно, то все ясно; если ни одно - тоже. Ужасно хотелось бы иметь возможность править корректуру. Я профессиональный корректор (я корректировал, напр[имер] Сказки Кодрянской (2)) и раз-навсегда решил ничего не давать в те органы, которые не могут посылать мне корректуру (я возвращаю ее в тот же день). Что касается прозы, то я написал Иваску, что единственная проза, которая у меня имеется, это фрагменты из записок Агнии Нагаго - это мой псевдоним, записки написаны от лица женщины и должны печататься под ее фамилией (ее зовут Агния Нагаго, она родилась в 1916 г.) без указания, что действительный автор это я. Я послал Иваску фрагмент под названием Воспоминание; я лично считаю эту вещь очень удачной и могу сказать, что если Воспоминание не подходит, то и другие мои прозаические вещи не подойдут. Возможно, что Ю.П. Иваск счел мои вещи неподходящими и потому их Вам не отправил (повторяю, они у него были уже тогда, когда материал для первого № Опытов еще только начинал собираться); возможно, что он Вам это не передал по другой причине. Так или иначе, я ничего не имею против, чтобы Вы взяли у него стихи Шар и Утро и прозу Воспоминание (если бы Воспоминание подошло, я мог бы послать другие фрагменты из записок Агнии Нагаго) (3). Если же у Иваска этих всех вещей уже нет, то сообщите мне, и я их снова перепишу и пошлю Вам. Во всяком случае буду Вам очень признателен, если Вы мне сразу напишете, как это все получилось.
Не знаю Вашего отчества. Ожидаю ответа.

[Далее следует ответ Присмановой, отпечатанный на машинке]

Здравствуйте! Ваше письмо меня обрадовало.
В апреле я послала Ю.П. Иваску одно свое стихотворение, которое он обещал представить лично Вам и Вашему соредактору. Так что Вам еще предстоит это "удовольствие" в мае, когда Иваск будет в Нью-Йорке.
Что касается прозы, то я пишу ее не по-русски, а по-французски. Это коротенькие рассказы.
Надеемся получить скоро Ваш ответ на наш ответ!
Будьте здоровы. Шлю привет Вам и Вашей жене.

(1) Речь идет об антологии русской зарубежной поэзии На Западе (Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953), которую составил Ю.П. Иваск и в которой Гингер представлен тремя стихотворениями (Жалоба и торжество, Факел и Весть), а Присманова - двумя (Сестры и Сирена). Из писем обоих поэтессе В. Булич, чей сборник стихов Ветви, вышедший в парижском издательстве Рифма (1954), Гингер корректировал, мы узнаем, что стихов, присланных Иваску для антологии, было больше. В феврале 1954 г. Гингер писал Булич, вероятно, в ответ на ее сетования по адресу Иваска:

Несуразность Иваска меня не удивляет; я послал ему для выбора 9 послевоенных стихотворений, а он взял из них только Весть, которое хуже многих других, да и то после долгих колебаний: сперва он хотел ограничиться Жалобой и торжеством (1922), которое было в антологии Якорь, и Факелом (1939), которое было в антологии Эстафета. Так что я лично совсем не доволен (The Rare Book and Manuscript Division. Library of the University of Helsinki. Sl. Ms. K-63.1).

Аналогичное недовольство выражала Присманова в к Булич письме от 8 февраля 1954 г.:

К сожалению, Иваск выбрал из меня совсем не то, что я хотела, за исключением Сирены, которую я сама ему послала (там же).

Благодарим Ефима Курганова, познакомившего нас с этими письмами.

(2) Имеется в виду книга Натальи Владимировны Кодрянской (урожд. Гернгросс; 1901-1983) Сказки (с иллюстрациями Н. Гончаровой) (Париж, 1950).

(3) Стихотворение Шар напечатано в О-VI (С. 3) (там же стихотворение Вода Присмановой. С. 4) - автографы обоих стихотворений сохранились в LC. Борьба за тепло Агнии Нагаго (авторское название - Воспоминание) появилась в О-IX (С. 86-91); добавим к этому, что в той же девятой книжке напечатаны четыре стихотворения Присмановой: Две у людей, а у зверей четыре (С. 32), Существуя без гроша (С. 32-33), Ступая по земле довольно твердо (С. 33) и Воспоминанья и мечты (С. 33-34), а раньше, в О-VII - ее стихотворение Простота (С. 6).

(4) Стихотворение Туман вошло в О-II (С. 21).

5.5 [19]53
Дорогой коллега, Александр Самсонович,
справедливо: я забыл, что читал несколько месяцев тому назад присланные Иваском записку, всего одну, Агнии Нагаго и два В[аших] стихотворения. Записка, может, потому, что она была вырвана из контекста целого, фрагментарно, так сказать, оставалась для нас совершенно темна. Нужно ли редакторам понимать или нет смысл печатаемого? Иваск нам ничего не объяснил: начало ли это или конец. Но эта сравнительно не такая пожилая Агния, говорящая отрывистые заумные слова, нам кажется привлекательной. Может, она удостоит более откровенного знакомства и пришлет еще один или два отрывка с объяснением, кто и что к чему относится.
Стихи мы отложили печатаньем и хотим просить Вас прислать нам еще несколько пьес для лучшего выбора.
Привет, Анна Семеновна! - мы ждем приезда Ю[рия] П[авловича] И[васка]. Ваш Туман будет прочтен нам разборчиво и с любовью - не беспокойтесь!
Софья Михайловна, моя жена, благодарит Вас за поклон и шлет Вам обоим сердечный привет.
У нас дождливая и холодная весна. А у Вас?
Будьте веселы.

1953
Дорогой Роман Николаевич.
Я имею обыкновение отвечать на письма без всякого промедления, что и делаю сейчас.
Спасибо за быстрый ответ. Дело автора - послать свою вещь, а дело редактора - ее принять. Или не принять. Так что наши совести чисты, и Ваша, и моя. Ю. Иваск, со своей стороны, вовремя переслал, стало быть, все в порядке.
Теперь исчерпывающие объяснения. Сперва о стихах.
Я пишу вообще очень мало; во всяком случае у мен[я] нет, не было и (вероятно) не будет стихов лучшего качества, чем Утро и Шар. Если они не подходят, то их не напечатают; если да, то да. (Повторяю, если подходят оба, то их следует печатать не вместе, а по одному - в разных номерах.) Я нахожу естественным, что мои стихи одним нравятся, другим [ - ] нет. Меня больше заботит, чтобы была корректура - если печатают. Это относится и к прозе!
О моей прозе. Иваск и не мог бы ничего особенного разъяснить. Представьте себе род дневника: Агния Нагаго говорит о своих воспоминаниях, соображениях и впечатлениях; это не роман, так что нет никакого начала и конца, а есть куски дневника, каждый из которых является как бы самостоятельным рассказом. С моей точки зрения, мое Воспоминание совершенно законченное и самодовлеющее целое. Я считаю, что такая миниатюра и не нуждается ни в каких объяснениях, все в ней просто и ясно.
Вообще же я не предполагаю посылать большое количество вещей на выбор, а каждый раз, после того как что-нибудь напечатано, я посылаю следующее и т.д. Но я не вижу ничего странного в том, что мои два стихотворения не были признаны достойными фигурировать рядом со стихами 13 авторов, помещенными в № 1 (1)…
Погода у нас хорошая.

(1) В О-I, кроме опубликованных Ю. Терапиано двух стихотворений О. Мандельштама (Язык булыжника мне голубя понятней) и Рояль (Как парламент, жующий фронду), были представлены следующие поэты: И. Буркин, Г. Иванов, Ю. Иваск, Дм. Кленовский, С. Маковский, В. Набоков, И. Одоевцева, В. Смоленский, Г. Струве, Ю. Терапиано, Л. Червинская, И. Чиннов.

Вудсток, 16 авг[уста] 1954 г.
Я все же раздобыл Ваш парижский адрес (1), Александр Самсонович, и пишу Вам туда, не очень полагаясь на то, что типография Вам перешлет мое первое письмо к Вам обоим, т.е. к супругам Гингерам. Я писал в нем, что составляю сейчас наш четвертый № Опытов и что мне необходимы ваши (Присмановой и Гингера) стихи. Тут же прибавлю, что корректуру держать Вы будете сами. Сборник № 4 будет небольшой, вроде тетрадки. Выйдет он осенью, и потому нужно торопиться (2).
Вот мой дерев[енский] адрес до первого сентября:
[По-видимому, адрес на первом экземпляре был вписан от руки]
Всего хорошего.

(1) Гингер и Присманова жили по адресу: 4, rue Tureau-d'Angin, Paris 15.

(2) Cтихи Гингера и Присмановой в О-IV не появлялись.

16-ое окт[ября] 1954 г.
Дорогие Анна Семеновна и Александр Самсонович,
Я вышел из состава редакции журнала Опыты и потому с большим сожалением возвращаю Вам те 2 стихотворения, которые были предложены для четвертого №. Мой уход из редакции - личное дело. Не хотел продолжать на условиях издателя. Перипетии не интересны. Журнал же будет продолжен. Я не в курсе. Будущий редактор, несомненно, с Вами спишется.
Мне грустно расставаться с Вами при таких условиях, но надеюсь на лучшие времена.
Всего самого хорошего Вам обоим и Вашей семье.

Алла Сергеевна Головина (урожд. баронесса Штейгер; во 2-м браке - Жиль де Пелиши [Gilles de Pelichy]; 1909-1987), поэт, прозаик [11].

Переписка Гринберга с Головиной интересна прежде всего обсуждаемой в ней цветаевской темой. Вопрос о публикации писем Цветаевой А.С. Штейгеру (1907-1944), брату Аллы Сергеевны, возник, когда Гринберг был еще редактором О. Правда, само их печатание происходило уже в его отсутствии (частично и с некоторыми купюрами опубликованы в О-V (1955. С. 45-67), О-VII (1956. С. 8-18) и О-VIII (1957. С. 21-25)) [12], но крайне значимо, что с самого начала он эту идею одобрил, поддержал и по существу дал ей ход. Сами письма принадлежали не Головиной, а душеприказчику Штейгера, его другу и соратнику по движению младороссов Кириллу Сергеевичу Елите-Вильчковскому (1904-1960), который и передал их в О (публикация писем открывается его предисловием. С. 40-45). Однако именно в эпистолярном диалоге Головиной с Гринбергом родилась инициатива обнародования "изумительной повести удивительнейших отношений", как она называла эти письма.

Помимо того, интерес представляют и отношения двух поэтесс, Цветаевой и Головиной - одной знаменитой, олицетворения высших достижений отечественной и мировой поэзии, другой - чье творческое дарованием и духовный калибр были гораздо более скромными, однако занимающей свое, пусть и не столь значительное, место в истории русской литературы. Впечатление, которое произвела Головина на Цветаеву в пору их не первоначального, но в особенности близкого знакомства в середине 30-х гг., известно по письму последней к А. Тесковой, датированному 23 февраля 1935 г.:

Вчера тщетно прождала весь вечер А. Головину, к[отор]ая сама попросила придти ко мне вторично, чтобы прочитать свои стихи.

Мое впечатление? Совсем не очарована. Ни малейшего своеобразия, - чистейший литературный тип. И интересы только литературные. За весь вечер - ни одного своего слова, - чужие, умные. Скучно! - Кроме того, каждые пять - для честности: десять минут - вынимала зеркало и пудрила нос, с напряженным вниманием вглядываясь, точно не ее (нос). Так же часто и peinlich расчесывалась, прижимая волосы к ушам. Ничего личного - от нее ко мне, ни от меня к ней - я не почувствовала. Передо мной сидела литературная барышня (хотя она и "дама"), перед нею - усталая, загнанная, заработавшаяся, совсем не литературная - я. Я перед ней себя чувствовала начинающей, - нет никогда и не начавшей! (Поймите - о чем я говорю: о причастности к литературной среде.) Она очень бойкая - все находит, всюду проникает, никого и ничего не смущается. Ни слoва (мне - всe равно, но характерно для нее) не спросила о моем писании, - все время о себе: напр[имер] стоит ли ей писать прозу. (Откуда я знаю?? Я - никого не спрашивала - и 6-ти лет.) Полная литературная поглощенность собой [13].

Гораздо мягче цветаевское описание Головиной в другом письме тому же адресату, от 2 мая 1937 г., из которого мы узнаем, что она "очень ко мне привязана, неизменно мне радуется и ничего не требует" и что "она несравненно лучше своих стихов: ничего искусственного. Во многом - ребенок. Город ее не испортил, но здоровье ее - сгубил" [14].

Период, предшествовавший отъезду Цветаевой в Советский Союз, был в особенности изобилен их контактами. Впоследствии Головина сообщала одному из своих корреспондентов:

[…] я Марину до отъезда видала ежедневно плюс письма и пневматички. Она меня считала "Сонечкой" [15].

А своему духовному наставнику по пражскому Скиту поэтов, А. Бему, писала в 1937 г.:

С Цветаевой у меня дружба, разумеется, не поэтическая, а вполне человеческая, совершилось это все просто и очень естественно, я была права в своем первом ощущении и поступала вначале хотя и мало воспитанно, но зато и не равнодушно, что она и поняла [16].

Зависимость Головиной от Цветаевой не укрылась от глаз наиболее проницательных современников: в письме к Н.В. Кодрянской от 22 августа 1949 г. А.М. Ремизов указывал на то, что Головина "идет по дороге Цветаевой" [17]. Поэтическим свидетельством отношений двух поэтесс служат стихи и поэмы Головиной, обращенные к Цветаевой: В море - на корабле, Киевский змей, Как всегда, утверждение ваше (более подробно об отношениях двух поэтесс см. в работах И.В. Бакановой, указанных в прим. 11 [18]).

В публикуемой ниже переписке Головина выступает как прозаик (хотя Гринберг в одном из писем и спрашивает ее о стихах): в О-I был напечатан ее рассказ Ася, являющийся и отдельным, вполне законченным целым, и - одновременно - фрагментом романа Загржевский. Роман этот, в основу которого легли юношеские воспоминания о гимназии в Моравской Тржебове, где Головина училась в течение пяти лет (1923-1928), был задуман еще в годы, предшествующие Второй мировой войне. Очевидно, его имел в виду А. Штейгер, когда 8 февраля 1940 г. сообщал Ю. Иваску о том, что

моя сестра усиленно пишет прозу - готовит две книги, одну об эмигрантских детях, а другую полумемуарную о гимназии в Мор[авской] Тшебове (Чехия), где мы с ней учились. Это была самая сумасшедшая гимназия на свете и м[ожет] б[ыть] самая поэтическая. Выходит, на мой взгляд, очень хорошо. Я вообще предпочитаю ее прозу ее стихам, которые почти все оставались черновиками [19].

Несколько текстов Головиной были опубликованы задолго до О: Чужие дети и Вилла "Надежда" - в Современных записках (1939. № 68 - соответственно: С. 114-120, 120-124), Летняя колония в сборнике русской зарубежной литературы Ковчег (Нью-Йорк, 1942. С. 61-66) и затем перепечатана в сборнике Встреча (1945. № 2. С. 7-9).

"Полумемуарная" проза, о которой пишет брат Головиной, осознавалась ею как свободная жанровая структура, близкая к циклу рассказов ("все 11 глав Загржевского задуманы как самостоятельные рассказы, связанные общей темой и небольшими полулирическими отступлениями "романа" как такового", пишет она Гринбергу в первом из публикуемых писем). Данная "пограничная" форма наряду с парцелляцией предполагала отношение к собственному детищу как единому, и именно романному, целому: недаром в конце того же письма Головина выражала надежду на его издание, при благоприятных обстоятельствах, отдельной книгой. Надежда эта не осуществилась - роман отдельной книгой издан не был, хотя представление о нем современный читатель получить в состоянии: "главы романа" в виде рассказов вошли в сборник стихов и прозы Головиной Вилла "Надежда", опубликованный на ее родине уже после смерти (М.: Современник, 1992) [20].

17.II [19]53
Глубокоуважаемый господин Гринберг,
разумеется, я Вас помню и, - что Вы любили Анненского, например. Простите, что запамятовала Ваше имя-отчество; буду Вам весьма признательна, если Вы мне сообщите, как можно к Вам будет обращаться в дальнейшем.
Я не ответила Вам сразу на Ваше первое, столь любезное, письмо (1), т.к., не располагая свободными экземплярами рукописей и пообещав их уже Иваску, ждала его извещения об отсылке и Вам (он мне еще не писал после получения).
Я вполне согласна с Вами, что Ася более законченный кусок романа, чем Цирк, но и все 11 глав Загржевского задуманы как самостоятельные рассказы, связанные общей темой и небольшими полулирическими отступлениями "романа" как такового. Героиня-то ведь не я и Загрж[евский] тоже не герой, а - вся гимназия и все 700 учеников, без исключения. Тем не менее и Ася без подзаголовка ("глава из романа Загржевский") и заметки (глава из романа Загржевский о жизни детей в русской эмигрантской гимназии в Чехословакии, в 30-х годах. Действие происходит в Судетах, в 8 ч[асах] езды поездом от Праги. Опущено то, что не имеет непосредственного отношения к сюжету романа. - - - (или * * * - не знаю, что Вы поставите), обозначает пропуск в тексте) понята [sic] быть не может никак (2). Бог его знает, где такая молодежь жила: во сне ли, на Марсе?.. Очень прошу выслать мне корректуру, обещаю возвратить немедленно. Мне очень мало что известно о Вашем журнале. Печатаете ли Вы вообще вещи с продолжением? Как часто будет выходить журнал, каково его отношение к Нов[ому] Ж[урналу], какова его программа, чьи средства, кто сотрудники, хотелось бы знать тут побольше о Пастухове?? Вопрос о вещах с продолжением меня интересует и в связи с письмами Марины Цветаевой, по-моему, их необходимо будет разбить номера на 3. Эти письма находятся у душеприказчика моего покойного брата - очень замечательного публициста Кирилла Сергеевича Вильчковского (Wilezkowski), кот[орый] вернется в Париж не раньше, чем через 2-3 недели из своего свадебного путешествия из Ментоны. Хоть он мне и прислал оттуда открытку - его тамошнего адреса у меня нет, и, таким образом, я думаю, что я не смогу Вам выслать кое-что из писем раньше, чем месяца через полтора. Ввиду того, что я не думаю, что именно первые письма в хронологическом порядке представляют из себя наибольший интерес, мне, вероятно, придется просто перепечатать для Вас 1-2 письма наугад, кот[орые] вышлю без комментариев.
Но это не Ася, и каждое письмо в отдельности отнюдь не самостоятельный рассказ, в то время как вся переписка в целом [ - ] изумительная повесть удивительнейших отношений, и потому печатать эти письма в разбивку, т.е. частично или без заметок я не нахожу возможным.
Бог с ними, с digest'ами (3). Насчет Эфрона, разумеется, я с Вами согласна вполне; вообще ужасно, что на родину она вернулась независимо от своей воли и не как большой национальный поэт, а лишь как жена Эфрона - "просыпавшегося агента". Вы говорите, что не понимаете их близости, но ведь вышла она за него замуж 17 лет от роду, затем он был в Белой армии (она тогда писала ему чудесные стихи), но тут давно уже они были друг для друга лишь людьми, связанными детьми, бытом и м[ожет] б[ыть] памятью. Ничего ей о нем не было известно, что касалось ее - его не интересовало. По моим сведениям, и дочь ее Ариадна и сын Мур (кажется, Александр) погибли тоже (4). Не говоря уже об Эфроне, конечно (5). Впрочем, уезжая, она мне сказала на улице (она мне говорила, что уезжает с сыном на лето в Нормандию, но я ей не верила): "Мне Франции нету нежнее страны и мне на прощание слезы даны. Они на ресницах, как перлы висят, дано мне отплытье Марии Стюарт" (6). Т.е. она плыла на гибель.
Ну, вот и все пока. Кончаю это длинное и нескладное письмо - пришлось писать его по частям.
Жду Ваших вестей. Всего доброго.

[Приписка на полях, относящаяся к Эфрону и Цветаевой:] Думаю, что Эфрон всегда и где попало хотел выдвинуться, т.е. личность Марины его оставляла в тени.

(1) 2-й экземпляр инициального письма Гринберга Головиной в LC не сохранился.

(2) Гринберг выполнил авторское требование: печатание рассказа в О сопровождает сноска:

Глава из романа Загржевский о жизни детей в русской эмигрантской гимназии в Чехословакии; опущено то, что не имеет непосредственного отношения к сюжету романа, ххх обозначают пропуск в тексте. А[лла] Г[оловина] (С. 53)

(3) Резюме (англ.).

(4) Дочь Цветаевой Ариадна Сергеевна Эфрон (1912-1975), переводчица, мемуарист, художница, искусствовед, отбывала в это время пожизненную ссылку в Туруханском крае; сын Георгий Сергеевич (домашнее прозвище Мур; 1925-1944) погиб на фронте.

(5) Муж Цветаевой Сергей Яковлевич Эфрон (1893-1941), репрессирован.

(6) Именно это четверостишие, судя по всему, подразумевала Головина в письме А. Бему от 17 ноября 1939 г., в котором писала:

В середине лета я перенесла очень тяжелую незаменимую потерю Ходасевича и отъезд Цветаевой, почти тождественный его смерти. Эти двое так или иначе были постоянными моими друзьями. Марина поехала на гибель. Говорить подробнее трудно. Не могу привести Вам и ее экспромта из четырех строк, раздирающего по фатальности и проведению (цит. по: Баканова И.В. Марина Цветаева и Алла Головина: история взаимоотношений в контексте литературного творчества. С. 369).

З. Шаховская, которой Головина также прочитала это четверостишие, приводит его в своих воспоминаниях с некоторыми разночтениями (Шаховская Зинаида. Марина Цветаева // Новый журнал. 1967. № 87. С. 135; включено в ее кн. Отражения (Париж, 1975)):

Мне Франции нету милее страны
И мне на прощание слезы даны.
Как перлы они на ресницах висят.
Дано мне прощанье Марии Стюарт.

21.2 [19]53

Многоуважаемая Алла Сергеевна,

Благодарен за В[аше] интересное письмо от 17 c[его] м[есяца].
Мое имя - Роман Николаевич. Я все еще люблю Анненского; это был поэт отдельных стихотворных пиес, умелых и точеных, но я не мог никогда усвоить всего единства его, потому что его у него и не было; он был поэт не совсем русского эстетического понимания; как верно он назвал поэтому свое собрание стихов Кип[арисовым] Ларцом, т.е. шкатулкой для драгоценностей, между собой не связанных; вещицы на отдельные случаи, живущие каждая сама по себе, возникшие по прихоти и старанью словесного ювелира; в третий раз в жизни я купил здесь этот Ларец. Впрочем, это так, между прочим, не имеет отношения к редакционному письму.
Асю редакция приняла и будет печатать в № 1. Корректуру вышлю; вернете, как обещали - быстро.
Письма Марины Ц[ветаевой] мы не хотим сокращать; будут напечатаны все, если предварительно будут прочтены и одобрены; что я предлагаю, это - в каждом № для них отводить от 20 до 25 страниц; однако мы не хотим помечать в конце каждой такой пачки "продолжение следует", чтобы, опять-таки, не связываться с читателем; это просто предосторожность нашего Издательства, которое, не надо забывать, эмигрантское, живет без субсидий и потому должно "помнить о смерти", конечно, всегда возможной и преждевременной. Никаких "дайджестов", а полностью. Стало быть, ждем В[аших] образцов!
Отвечаю теперь на Ваши вопросы: кто Пастухов? и кто мы? цель и программа?
Он музыкант-пианист, не литератор, хотя в молодости, которую проводил до революции в Петербурге, он и писал стихи (их я не читал) (1), человек он дореволюционных вкусов и весьма культурный читатель, он дружитель нашей издат[ельницы] М.С. Цетлиной, и я с ним познакомился через нее (2); эмигрантскую жизнь он прожил, до Америки, в Риге, потом скитался, довольно бедственно, по Европе. Он хороший и порядочный человек.
Наша цель издать 3/4 № в год; наша программа - литература (кто-то из старых русских писателей говорил, что русская жизнь на 9 десятых литература, так и осталось, есть на то причины особые и важные, о которых думаю и пишу, но сейчас не до этого), т.е. стихи и проза, лит[ературная] критика и эссеи на руководящие темы, анкеты среди иностранцев на темы интер[есные] для русского читателя, корреспонденции с мест о художественной жизни (Ваши письма о Париже, например) и, наконец, политическая проза (не грызня эмигрантов между собой, Бог с ними, для этого у них газеты) на исторические и философские темы. Мы дорожим дореволюционной русской традицией - свободы творчества - взращенной на европейской почве, когда Россия была частью Европы и вместе с ней участвовала в создании вечных ценностей, сделав свой вклад (XIX век). Мы просим в сотрудники тех, кто нам сочувствует, кому дорого то, что вскользь я только что вспомнил, кто хочет вернуть России то, что от нее отняли нынешние холуи; "скоро будут люди в России, кот[орые] снова будут читать и писать" (перифраз[ируя] Пушк[ина]; нашел в письме его) (3). Кончаю. Скажите, Вы нам сочувствуете? Нужно кончать. (Стучу я сам, передо мной целый ворох бумаг дожидается.) Отчего Вы устаете? Где Ваши Стихи??

[На отдельном листе; от руки написано: Ал. Гол[овиной] лично]

Это добавление от меня лично, не от редакции, потому и пишу на своем бланке, чтобы и было менее формально. Я хотел Вас поблагодарить за присланную строфу Марины Ц[ветаевой]; я ее нахожу необычайно пронзительной и точной; разумеется, Вы правильно и толкуете ее слова. Мне приходит в голову - никто лучше Вас не смог бы написать о ней, Вы знаете и знали ее целиком; нужда в этом есть, и она есть именно теперь; не пишите биографии, а очерк, на английский манер, портрет в штрихах, Вы меня понимаете; я думаю, о чем-то не очень большом, но метком; Вам такое должно, несомненно, удастся, поверьте мне и простите за самоуверенность.
Наверху мой домашний адрес; если хотите пишите сюда - будет быстрей!

(1) Всеволод Леонидович Пастухов (1894-1967), пианист, музыкальный педагог, поэт, прозаик, музыкальный, литературный и художественный критик; соредактор О. Молодость провел в Петербурге, где посещал Бродячую собаку и Привал комедиантов, был знаком со многими известными деятелями русской культуры: И. Репиным (см. его мемуары Великая старость: (Последние встречи с И.Е. Репиным) // Сегодня. 1930. № 240. 31 августа. С. 4), М. Кузминым (см.: Кузмин М.А. Дневник 1908-1915 / Подгот. текста и коммент. Н.А. Богомолова и С.В. Шумихина. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005 - по индексу имен), Г. Ивановым (см. фразу в На берегах Сены И. Одоевцевой о том, что "очаровательный Валечка Пастухов" был один из друзей юности Г. Иванова, Одоевцева И.В. На берегах Сены. М.: Художественная литература, 1989. С. 70), Р. Ивневым (о чем писал в Стране воспоминаний, опубликованных в О-V (С. 81-90) - см. об этом ниже, в переписке Гринберга с Ю. Марголиным - письма от 7 и 22 января 1966 г.). Выпускник Петроградской консерватории (1917). С 1921 г. жил в эмиграции в Риге, где открыл музыкальную школу и сотрудничал в газете Сегодня (см.: Флейшман Лазарь, Абызов Юрий, Равдин Борис. Русская печать в Риге: Из истории газеты Сегодня 1930-х годов [В 5-ти кн.]. Stanford, 1997 (по индексу имен)). В 1944 г. покинул Ригу, а после II-й мировой войны перебрался в США. Автор поэтического сборника Хрупкий полет (Нью-Йорк, 1967), куда включены стихи, написанные за 40 лет, начиная с российских времен. В рецензии на него, появившейся сначала в Новом русском слове (1967. № 19753. 9 апреля. С. 8), а затем перепечатанной в Новом журнале (1968. № 90. С. 269-270), Ю. Иваск писал:

В поэзии Всеволода Пастухова еще раз расцвели цветы последних дореволюционных лет, в его стихах опять оживает незабвенный тринадцатый год, о котором вздыхали Анна Ахматова и Георгий Иванов. В этом последнем "блаженном" году В.Л. Пастухов еще стихов не писал, но все же помнит то время по незабываемым воспоминаниям и воссоздает прелесть "мимолетностей" той прекрасной эпохи, эпохи - belle epoque, как ее иногда называют.

Участник антологии русской зарубежной поэзии На Западе (Нью-Йорк, 1953), составленной Ю. Иваском (С. 304-305), которому принадлежит некролог Светлой памяти В.Л. Пастухова (Новое русское слово. 1967. № 19977. 19 ноября. С. 7; Новый журнал. 1968. № 90. С. 269-270). Стихи Пастухова печатались также в О-II (1953. С. 18-19).

(2) Ср. свидетельство Н. Берберовой: Пастухов "был частым гостем в нью-йорском "салоне" М.С. Цетлиной" (Берберова Н.Н. Курсив мой. М.: Согласие, 1996. С. 575).

(3) Гринберг, по всей видимости, имеет в виду фразу из письма Пушкина П.А. Вяземскому от 1 сентября 1822 г.:

Люди, которые умеют читать и писать, скоро будут нужны России, тогда надеюсь с тобою более сблизиться… (Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 10-ти томах. Т. 9. М.: художественная литература, 1977. С. 44).

Нью-Йорк, 15-го марта 1953 г.
Многоуважаемая Алла Сергеевна
Мне трудно Вам признаваться, что я не смогу послать корректуры Аси. Знаю - обещал, но исполнить не могу. Наши типографы поставили условие, что если мы хотим выпустить наш сборник к 1-му маю, никаких посылок корректур в Европу не должно быть. Наш издатель боится, чтобы из-за проволочек Опыты не вышли, когда наступит жара и читателю не будет больше дела до "культурных" интересов. Кроме того, наши типографы очень дороги, и издатель опасается, что авторы, корректируя и меняя текст, навлекут значительные расходы.
Поверьте мне, что я Вас не вводил в заблуждение, а попросту не знал, что такое типография.
Опять-таки выход № 1 не в марте, как гадали, а в конце апреля, начале мая. Все же материал наш сейчас набирается, поэтому у нас уже начинается новая забота о № 2. В этой связи сообщите, пожалуйста, будете ли Вы готовить письма Марины Ц[ветаевой], образцы которых Вы мне обещали.
С сердечным приветом,

Довид Кнут (наст. имя и фам.: Давид Миронович Фиксман; 1900-1955), поэт, прозаик, мемуарист. Эмигрировал в Париж из Кишинева в 1920 г. В годы Второй мировой войны участник Еврейского Сопротивления: вместе со своей женой Ариадной Скрябиной (1905-1944), дочерью выдающегося русского композитора, которая перешла в еврейство, создал на юге Франции подпольную еврейскую организацию, боровшуюся против немцев и французских коллаборационистов. В 1949 г. репатриировался в Израиль [21].

[б/д] (1)
D. Knout
Butsaron N 68 b
Givatayim
Дорогой Роман Гринберг (простите, забыл Ваше отчество), я очень обрадовался, узнав, что Вы с Софьей Михайловной живы и процветаете.
Странно даже, что до сих пор ничего о Вас не слышал - ни в Париже, ни от парижан.
В моей жизни, после больших потрясений и бурь, - значительная перемена: я осел в Израиле (2) с двумя сыновьями от Ариадны (3) (Вы, верно, знаете, что она приняла иудейство (4) и погибла в рядах подпольной Еврейской Боевой Организации, которую мы с ней и основали во Франции (5)) и молодой женой, актрисой, на которой женился в 1948 году в Париже (6).
Критика и публика устроили жене исключительный прием (она сначала играла в Габима (7), но ушла оттуда в "авангардный" молодой театр), я же копаюсь в своем огороде и, не спеша, пишу книгу (прозу). Вы, быть может, видели книгу моих стихов (Избранные стихи), вышедшую в [19]48 г. в Париже (8).
Ныне, после того, что Вы ознакомлены со всеми подробностями моей биографии, напишите о себе и расскажите, с кем Вы в Н[ью-] Й[орке] знаетесь (из русских) и, вообще, что да как.
Расскажите заодно и о Вашем журнале, дабы мне виднее было, могу ли я Вам на старости лет чем-нибудь пригодиться.
В ожидании чего сердечно Вас с С[офьей] М[ихайловной] приветствую.
Итак, пишите.

(1) Письмо написано 5 февраля 1953 г., см. указание на эту дату в следующем письме Гринберга.

(2) Кнут отплыл из Марселя 27 или 28 сентября 1949 г. и не позднее 4 октября прибыл в Израиль.

(3) Эммануэль (Эли) Маген (Межан) (род. 1936-2007), сын А. Скрябиной от французского писателя Рене Межана (Rene Mejean), в настоящее время живет в Израиле; Йоси Кнут (род. 1943), совместный сын Д. Кнута и А. Скрябиной (в настоящее время живет в Израиле).

(4) Обряд перехода Скрябиной в иудейство состоялся во второй половине апреля 1940 г.

(5) Ариадна погибла (была застрелена французским милиционером) 22 июля 1944 г. Очерк ее жизни см.: Khazan Vladimir. "La monde par mon souffle vit" (Contribution a la biographie d'Ariane Skriabine) // Slavica Occitania (Toulouse). 2000. N. 10. P. 195-207.

(6) Лея Кнут (урожд. Виргиния Шаровская; во 2-м браке Арав; род. 1929), третья жена Кнута, актриса; в настоящее время живет в Израиле.

(7) Еврейский (ивритский) театр-студия, возникший в 1917 г. в Москве (ему предшествовала труппа Хабима ха-иврит, созданная Н. Цемахом в Белостоке в 1909 г.); в 1928 г. часть расколовшегося надвое театрального коллектива прибыла в Эрец-Исраэль и обосновалась в Тель-Авиве; в настоящее время - Национальный театр Государства Израиль.

(8) Избранные стихи Кнута вышли в свет в 1949 г.

17.2 [19]53
Дорогой Давид Миронович (ведь верно? мое отчество - Николаевич), сегодня получил В[аше] милое письмо от 5 февраля - большое спасибо. Давно собирался В[ам] написать, искал адрес и наконец написал моей симпатичной невестке Доре Лапиной и вот нашел Вас. Правда, понаслышке я знал о В[ас] почти все, что Вы пишите; о героической и странной судьбе Ариадны мы узнали здесь, в Америке, тут же по освобождении Франции, это, пожалуй, было чуть ли не первой новостью, долетевшей к нам с победой; и до сих пор мы помним Ариадну.
Я Вас разыскивал, чтобы пригласить Вас в наше новое литературное предприятие, о котором я расскажу все, что могу:
я один из двух редакторов нашего журнала; другого звать Всев[олод] Леон[идович] Пастухов, знать которого Вы по Европе не могли; издательницу, однако, Вы должны помнить по Парижу, и Окну (1), и Нов[ому] Жур[налу], которые она издавала вместе с Мих[аилом] Осип[овичем] Цетлиным, покойным поэтом, ее мужем (2). Нов[ый] Жур[нал] перешел на американское иждивение, и М.С. Цетлина, пригласив нас в редакторы, решилась на новое дело. Наша цель издать 3/4 сборника в год, в зависимости от успеха; программа наша: литература, т.е. стихи и проза, лит[ературная] критика, статьи-эссеи на руководящие общественно-культурные темы, библиография, корреспонденция с мест о жизни искусства, отчеты о живописи, театре и т.д.; мы не хотим мелкой политики-грызни эмигрантов между собой, но ищем политическую прозу в другом плане - в плане философской, исторической мысли.
Мы начали нашу деятельность месяца 2 тому назад и отклик получился довольно сочувственный. Вы спросите меня, чем мы отличаемся от других литер[атурных] журналов? Я отвечу так: мы бы хотели нашими усилиями продолжить старую русскую дореволюционную традицию, возникшую на почве европейской истории России, когда эта страна считала себя частью Европы, когда она приложила старания в создании тех ценностей, которые мы зовем западными в отличие от азиатских; наша "доминанта" -свобода творчества; мы служим ни партиям, ни государствам, а человеку ради его освобождения от подобных унизительных служб, будучи того убеждения, что искусство, если оно независимо, может преобразить жизнь (пример, русский XIX век). Возможно, я недостаточно ясен в письме, но думаю, Вы понимаете и так. Меня поняли и откликнулись след[ующие] лица, приславшие свои произведения, каждый по специальности (по алфавиту): Адамович, Вейдле, Газданов, Г. Иванов, Вл. Набоков-Сирин, Струве, Терапиано, Маковский (алф[авит] я спутал) и несколько новых эмигрантов, кот[орых] имена для Вас не значат ничего.
После того, что было пережито, мы держимся следующего правила: мы просим в сотрудничество всех тех, кто не совершал преступлений против человечества - это ясно. Так вот, дорогой мой, я прошу Вас быть нашим сотрудником - прислать все [, что] Вы найдете нужным, и чем скорее, тем лучше, и быть нашим корреспондентом и писать нам письма о том, что делается у вас в стране по части литературы, живописи, театра - нам здесь, русским читателям, это весьма интересно.
Забыл еще написать об анкетах среди иностранцев - об этом на днях написал невестке, спросите ее, это тоже касается Израиля.
Гонорары - увы! - М.С. Цет[лина] платит те же, что платил "старый" Нов[ый] Жур[нал], надеюсь, что мы сможем их поправить, если наши ОПЫТЫ будут удачливы, а мы верим, что будут (3).
Крепко жму Вашу руку.

(1) "Трехмесячник литературы" Окно (Париж. 1923. №№ 1-3) издавался М.О. и М.С. Цетлиными.

(2) Новый журнал был основан в 1942 г. М.А. Алдановым и М.О. Цетлиным, которого не стало в 1945 г. И при жизни супруга, и в первые годы после его смерти М.С. Цетлина имела непосредственное отношение к изданию журнала.

(3) Кнут не сумел принять участия в Опытах: в скором времени у него обнаружилась опухоль мозга, и 15 февраля 1955 г. его не стало.

О жившем во Франции предпринимателе и меценате Анатолии Моисеевиче Рубинштейне, одном из, судя по всему, близких друзей Гринберга, с которым он был на "ты", известно крайне мало. До такой степени мало, что его ошибочно идентифицируют с Яковом Львовичем Рубинштейном (1879-1963), представлявшим русскую эмиграцию в правлении Нансеновского офиса в Лиге Наций (см.: Письма Г.В. Адамовича А.В. Бахраху / Публ. Вадима и Веры Крейд // Новый журнал. 1999. № 216. С. 140-141; № 217. С. 79). Имя А.М. Рубинштейна упоминается, например, в письмах Г.В. Адамовича В.Н. Буниной (середина февраля 1948 г.) (см.: Переписка И.А. и В.Н. Буниных с Г.В. Адамовичем (1926-1961) / Публ. О. Коростелева и Р. Дэвиса // И.А. Бунин: Новые материалы. Вып I / Сост., ред. О. Коростелева и Р. Дэвиса. М.: Русский путь, 2004. С. 78) или А. Бахраху (от 29 сентября и 20 ноября 1948 г., 1 и 17 февраля 1950 г.) (см. указанную выше публикацию: Письма Г.В. Адамовича А.В. Бахраху. С. 110, 119, 124, 128). В одном из писем Бахраху (от 11 августа 1952 г.) Адамович в насмешливых тонах описывал шокировавшую его литературную эрудицию хлебосольного мецената:

Недавно здесь появилась чета Рубинштейнов, живущая около Vence. Я ездил к ним завтракать, а потом они привезли меня в Ниццу и по дороге так ругались, что я чуть не выпрыгнул в окно.

Между прочим - et ceci est super - entre - nous - он спросил меня, не знаю ли я рассказа Толстого Путешествие в Арзрум - и, видя на моем лице недоумение, добавил: - Есть у кого-то другое Путешествие в Арзрум… не помню у кого… что-то такое есть… но нет, я спрашиваю о Толстом!

Я от смущения что-то промычал, и разговор на этом кончился. У Толстого есть путешествие в Арзамас, а называется его рассказ даже не так, а Записки сумасшедшего. Но как Вам нравится наш fin letter?! (Новый журнал. 1999. № 217. С. 53).

Нет никаких оснований не доверять этому анекдотичному рассказу, хотя из публикующейся ниже переписки вырисовывается несколько иная фигура Рубинштейна - человека не чужого и не чуждого литературному миру. Тот факт, что редактор Опытов предлагал своему приятелю, толстосуму и любителю муз в одном лице, подписаться на журнал, ничего, конечно, не говорит о литературных вкусах последнего. Однако упоминаемая в первом из публикуемых писем поддержка Рубинштейном готовящейся к печати книги В. Варшавского Семь лет [22] все-таки лишает портрет этого человека той прямолинейной ограниченности, которая вытекает из рассказа Адамовича. А ирония по поводу глубокомыслия самого Адамовича в финале рубинштейновского письма Гринбергу от 21 июня 1953 г. в известном смысле даже претендует на "парирование" сюжета о "толстовском" Путешествии в Арзрум - "парирование", понятное дело, условное и не рассчитанное на "диалогический" эффект, однако вызывающее неожиданную одобрительную реакцию Гринберга. Понятно, что финансовые щедроты Рубинштейна, поддерживавшего русских писателей в изгнании, или обеды, которыми он их потчевал, еще не говорят о его сколько-нибудь реальных заслугах перед литературой. В то же время мы посчитали небезынтересным включить в данную подборку его переписку с Гринбергом как своего рода выразительный фрагмент истории подготовки и издания О.

20-ое декабря 1949 г.
Дорогой мой Романушка,
вот как время летит - передо мной твое письмо от 27-го октября, и я еще тебе не ответил.
Хотелось бы сказать много о том, что ты пишешь. Но об этом лучше беседовать лично. Надеюсь, судя по твоему письму, что это не за горами.
Твою декларацию о превентивной войне я считаю простой бравадой. Война - превентивная, оборонительная, наступательная или идеологическая и экономическая - это самое большое зло и это то, что надо избежать. Она никому не на пользу. А что любая диктатура вещь отвратная - с этим кто же не согласен.
Что сказать о нас, Париже и парижанах. Адамович ушел из Русских Новостей (1). Идут разговоры о новой демократической газете. Рад буду, если она появится. Но интересно это будет главным образом для ее участников и иногда для маленького круга читателей. Никакого влияния все три русские затеи на общую политику иметь не могут (2).
На днях у меня обедали Бунин, Алданов, Адамович, Лида (3), Бахрах, Зуров и Варшавский. Последний мне говорил, что ты сделаешь кое-что в Америке для напечатания его книги. Я тоже постараюсь ему посодействовать здесь, но, увы, наши масштабы здесь очень маленькие.
Очень хороший он парень; а отрывки романа, кот[орые] я читал, мне были очень по душе.
Жизнь течет по-прежнему, здоровье держится. Собирался уехать на праздники, но лишь 22-го получу машину. Permis de conduire (4) я имею, но опыта еще нет никакого, и нельзя пуститься в путь-дорогу. Очевидно, проведу праздники en lecons de perfectionnement (5). Вот занятие на старости лет.
С моим африканским делом есть какой-то сдвиг. Мое общество подписало контракт на семь лет с одной франко-итальянской [нерзб.] des travaux publics (6) на A.D.F. Мы надеемся (так нам обещано) в скорости получить работы.
Некоторые американские банки образовали Комитет по африк[анским] делам, кот[орый] в контакте с таким франц[узским] комитетом будет изучать африканские возможности.
Я думаю, придет момент, когда и на мою мельницу попадет немного американской зеленой воды. Это будет тем легче, чем больше будет общий интерес и чем более практически мы будем организованней на месте - это теперь не за горами.
Взял бы ты за бока какого-либо предприимчивого американского финансиста и прилетел бы с ним сюда - мы бы уже закрутили дело и лицом в грязь бы не ударили! Ну пока это только мечты. А когда вы реально сюда собираетесь еn prive (7)? 1950 год не за горами. Желаю вам обоим его хорошо и встретить, и прожить. А в общем порядке, чтобы он прошел без войн и чтобы к его концу война нам казалась еще более далекой, чем в его канун. Целую вас обоих. Твой Анатолий

(1) Русские новости (Париж; 1945-1970), еженедельник, начавший выходить на волне просоветских настроений после разгрома Германии во Второй мировой войне (основан А.Ф. Ступницким). Отдавшим дань этим настроениям, Г. Адамович начал сотрудничать в Русских новостях с осени 1946 г. Реакция на это сотрудничество части эмиграции, настроенной резко антибольшевистски, была, разумеется, сугубо отрицательная. См., например, эпиграмму С. Яблоновского в Русской мысли (1950. № 305. 27 декабря. С. 5):

Уход Адамовича из Русских новостей был воспринят в эмиграции как своеобразная победа принципов свободы и демократии над советской пропагандой, проникшей в беженскую среду. Примерно в то же время, что и Рубинштейн Гринбергу, В. Варшавский, поздравляя Р. Чеквер с новым, 1950 г., сообщал:

Я вам уже писал, что Георгий Викторович [Адамович] ушел из Русских Новость [sic]. Я искренне этому радуюсь (The Rare Book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Columbia University (New York). Coll. Chekver. Box 3).

(2) Из "третьей затеи" - создания новой демократической газеты, - которая активно дебатировалась в это время, ничего не вышло; под "второй затеей" имеется в виду газета Русская мысль (№ 1 вышел 17 апреля 1947; издается до сегодняшнего дня).

(3) Поэтесса Л.Д. Червинская.

(4) Водительские права (фр.).

(5) Беря уроки совершенствования [вождения] (фр.).

(6) Общественных работ (фр.).

(7) с частным визитом (фр.).

29.4 [19]53
Дорогой Анатоль,
Может быть, пойдешь в твой клуб, и это письмо тебя там встретит: я не помню точно твой домашний адрес, а мне хотелось соблазнить тебя моим журналом, и если соблазню, думал, то ты подпишешься и встретишь всех своих старых знакомых.
Как живешь, старина? Как Женя? Сын, дочь? До Америки дела тебе нет, и слава Богу. В Европу в этом году не поедем. Были зимой в прошлом году в Италии, и хватит.
Пиши мне по старому адресу, но если забыл, то можешь и размахнуться на тот, который указан на обороте, т.е. адрес моего издателя.
Крепко тебя обнимаю. Не старей, будь весел.

21-го июня 1953 г. Париж
Дорогой Романушка,
получил в свое время твое письмо. Спасибо, что вспомнил обо мне в связи с твоим журналом. Желаю, чтобы Опыты были удачны и чтобы ты имел самое большое личное удовлетворение. Меня это очень за тебя порадует. В нашей тихой жизни надо за что-то зацепиться - если можешь. Мне - увы! это ни в какой области не удается. Я живу в совершенно безвоздушном пространстве без всякой радости. Раньше у меня были материальные обязанности, которые поневоле занимали мое время. С тех пор как мне удались крупные дела, пустота стала еще ощутительнее. Вот видишь, старина, ты начинаешь Опыты, а я подошел к печальным "итогам".
Но оставим это. Не писал тебе, так к[а]к все не знал, как послать тебе шесть дол[ларов]. Сейчас узнал от Адамовича, что в Париже твоя издательница. Вчера сговорился с ней по телефону и увижу ее, к[а]к только она мне позвонит, чтобы передать мне I-ый номер - ее личный. Уже, значит, сделаю подписку.
Кстати, она просит тебя выслать на ее адрес три экземпляра I-ого номера - для нее.
Рад, что твой журнал - литературный. Как трудно было бы объединить и многих писателей, и некоторых читателей. Меня в том числе.
Мои же процветают.
Жаль, что не увижу вас обоих здесь. Меня зовут осенью в Вашингтон, но, признаться, у меня к Америке нет никакого любопытства. Собираюсь сделать, когда спадет жара, путешествие по Северной Италии - как будто имеет какой-то большой смысл лечь в ящик, увидевши Рим и Верону!

Адамович при последней встрече сказал: его бы очень удивило, если бы после смерти было все так, как говорит религия, но его бы еще больше удивило, если бы ничего не было.

Таких "фраз" можно создавать десяток на разный лад.

Пожалуй, Andre Gide толково умер.

23.6 [19]53
Дорогой мой Анатоль,
очень был рад получить от тебя твое короткое письмо. Я говорю "короткое", потому что я ничего не узнал о твоей жизни, жизни Жени, твоей дочери (имя которой я, прости, забыл) и о твоем сыне, наконец, ничего о твоей собственной жизни. Ты всегда жил в нескольких "жизнях", что, по-моему, естественно и нужно, если есть к этому тяга. Это своего рода искусство.
У нас все в порядке. Здоровье? Живу - это ответ. Умеренно? Соня, понятно, говорит, что нет. Много занят, во всяком случае. Тут и "дела", те, что на Уолл стрите, что приносят или уносят монету, и те, что мое отдохновение: ОПЫТЫ, литература, свое очень скромное писание.
Адамович говорит много. Думает меньше, чем говорит. Он оратор. Т.е. человек, который любит прежде всего знать, что его слушают, во-вторых, он думает либо во время речи или после речи. В журналах нашего рода он весьма нужный персонаж - он интригует, наводит на споры, страсть, на бесконечные разговоры за чайным столом (1), что особенно любят всюду и всегда дамы. Ему всю жизнь было безразлично, чтo он говорит - раз были слушатели. Точь-в-точь как дама. Лишь бы не разонравиться.
Когда просмотришь наш № 1 - напиши, что думаешь. Первый блин… как известно и т.д. Вот Второй № - другое дело. Увидишь. Сказать, что мы только объединены одной литературой - ошибка. Нет. Сколько мог, выразил нашу политику в нашем предисловии. Но это только начало.
Наша идея - моя в частности - быть против рабства. Советчикам всех мастей противопоставлять нашу волю на борьбу так, как сделали хотя бы немецкие рабочие на прошлой неделе и будут продолжать делать, я надеюсь, в последующие недели. Рабство в России должно погибнуть - даже ценой гибели многих других стран, если нужно. Примирения, сговора быть не может, если люди не хотят сообщества с рабовладельцами. Французы для нас не пример. Они живут чужими силами, без ума, без чести.
Когда ты пишешь, что хорошо, что я занят литературой, ибо иначе мне было б трудно объединить читателей и писателей - о чем ты пишешь? Объясни.
Дело все в том, что редко, когда слышишь толковую речь, откровенную, но толковую. Поэтому не поленись и напиши мне, что ты исповедуешь по-честному. А в Америку ты все же приезжай, если можешь "украсть" месяца 2/3 у твоих дел. Страна интересная. Самая нематериалистическая на свете страна, где ни деньги, ни вещи, ни все то, что покупается так дешево или дорого на всех углах Европы, имеет хоть какое-нибудь значение. Этого европейцы не понимают теоретически, но практически не перестают требовать, чтобы американцы на них работали. Любовь европейцев к вещам, дребеденям, "чаевым" и прочее до того чудовищна и непомерна, что некоторые американцы, и не из самых последних, давно видят в них идолопоклонников. Одни англичане, пожалуй, раскусили современных американцев и помалкивают с каждым днем все усерднее. Вот я и расписался сверх всякой меры, - согласен. Отпиши. Скажи, что же ты думаешь?
Привет дома.
Мы, вероятно, будем в Европе поздно осенью, где-нибудь в Испании, Италии и, может, в том же Париже.

(1) В О-I Адамович открыл критическую серию Комментарии (С. 93-106), которые продолжились в О-III (C. 94-114), О-VI (C. 38-51). Говоря о присущей этому виду его критической прозы стиле "разговоров за чайным столом", Гринберг - как на наиболее известный прецедент этого жанра в русской литературе - скорее всего ориентируется на пушкинские Table-talk. Любопытно, что данное жанровое определение, вынесенное непосредственно в заголовок, позднее возникнет у самого Адамовича, см. его Table talk (Новый журнал. 1961. № 64. С. 101-116; № 66. С. 85-98).

Юрий Константинович Терапиано (1892-1980), поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, мемуарист.

Центральной темой переписки Гринберга с Терапиано является жизненная судьба и поэзия О. Мандельштама, которого Терапиано знал лично, о котором неоднократно писал, в том числе в мемуарном плане [23], рассказывал в публичных лекциях [24] и неизвестные стихи которого делал достоянием широкого западного, а затем, по каналам "тамиздата", и советского читателя [25].

Мандельштамовская тема в переписке Гринберга и Терапиано возникает в связи с выходом в 1961 г. ВП-II, названного эмигрантской критикой венком на могилу Мандельштама [26]. Часть материалов этого номера, и именно самая ударная часть, была посвящена поэту, замученному деспотической советской системой: здесь были опубликованы 57 неизвестных его стихотворений [27], за этим шел блок статей о нем - О последних стихах Мандельштама В. Вейдле, Несколько слов о Мандельштаме Г. Адамовича и Памяти Мандельштама Ю. Марголина [28]. Кроме того, небольшой мемуарной главкой Мандельштам присутствовал в эссе А. Лурье Чешуя в неводе (Памяти М.А. Кузмина), а также в статье В. Маркова О свободе поэзии.

Выход ВП-II был встречен с необычайным читательским интересом и энтузиазмом в разных центрах диаспоры.

Спасибо Вам за присылку вторых Воздушных путей - замечательно интересных, - писал Гринбергу из Мюнхена журналист радиостанции Свобода В.С. Франк, сын философа (письмо от 7.06.61). - Стихи Мандельштама и сопровождающие их статьи Вейдле и Марголина меня потрясли до глубины души. Этот номер войдет в историю русской литературы как вошли в нее, скажем, те номера Телеграфа, где были напечатаны Философские письма Чаадаева (LC: 2) [29].

Гораздо скептичнее по отношению к статьям о Мандельштаме, помещенным в ВП-II, по крайней мере В. Вейдле и Г. Адамовича, был критик Н. Ульянов, сам один из авторов этого номера (его письма приведены ниже). Однако преобладающее впечатление от "мандельштамовского" номера было родом настоящей сенсации.

О том, что ВП-II стимулировали интерес к мандельштамовской поэзии и что парижский Союз русских писателей и журналистов организовал 17 июня 1961 г. вечер его памяти, информировала газета Русская мысль [30]. На вечере (проходил в помещении Русской консерватории, 26, Avenue de New York) с докладом выступил Терапиано [31], а стихи поэта читали И. Одоевцева, К. Померанцев, Г. Раевский и С. Прегель [32]. В самом докладе Терапиано ссылался на мандельштамовские тексты, опубликованные в ВП-II.

К этому следует прибавить, что к "неделе памяти" Мандельштама был приурочен мемуарный очерк И. Одоевцевой Еще о поэзии, в котором о его стихах, увидевших свет в ВП-II, говорилось:

Совсем на днях произошло настоящее литературное событие - во втором номере Воздушные Пути, выходящие в Нью-Йорке под редакцией Р.Н. Гринберга, впервые появились в печати 57 стихотворений, написанных им [Мандельштамом] в последние годы его жизни. Судя по датам, перед самым арестом и потом в ссылке.

Эти стихи - живые свидетели его предсмертного хождения по мукам. Они являются совершенным чудом. О них нельзя даже говорить без волнения.

Непостижимо, как мог Мандельштам среди беспрерывного ужаса и страданий создать их [33].

10-ое мая [19]61 г.
Дорогой Юрий Константинович,
так давно Вам не писал, что совестно начинать прямо с дела. Как Вы поживаете? Я читаю часто Ваши статьи в Р[усской] М[ысли], но из них не видно, как Вы живете, как здоровье и как работается не для газеты. Я был бы очень доволен получить от Вас письмо поподробнее.
Сегодня я высылаю Вам 2-ой № Воздушных путей (1). Я хорошо помню по прежней переписке с Вами, что Мандельштам был у Вас всегда на особом счету любимых поэтов. Вот Вам в подарок целых 57 стихотворений, которых Вы, возможно, раньше не читали. Для меня они были совершенной новостью. Есть и такое (стр. 49/50), которое не известно почти никому и в России (2). Вы догадаетесь сразу, почему эти стихи М[андельшта]м особенно не распространял. Мне очень интересно Ваше мнение. И не только о М[андельшта]ме, но обо всех остальных и о книге вообще.
В газету я книги не посылаю, потому что думаю, что Вы и будете писать о ней (3). В Париже ею торговать будет Имка, кот[орая] прислала заказ (4).
Всего Вам хорошего

(1) Терапиано стал ожидать ВП-II за несколько месяцев до того, как Гринберг их выслал ему. 24 марта 1961 г. он писал В.Ф. Маркову:

Воздушные пути жду с особенным интересом, т.к. хочу в конце мая или в начале июня прочесть об О. Мандельштаме ("…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда": Письма Ю.К. Терапиано к В.Ф. Маркову (1953-1966) / Публ. О.А. Коростелева и Ж. Шерона // Минувшее: Исторический альманах. 24. СПб.: Atheneum-Феникс, 1998. С. 349).

(2) Имеется в виду стихотворение Средь народного шума и спеха.

(3) Под "газетой" подразумевается Русская мысль. Более чем за год до этого, когда вышел ВП-I и ни Терапиано, ни Русская мысль его не получили, Юрий Константинович не без обиды писал В.Ф. Маркову (19 февраля 1960 г.):

Альманах "Воздушные пути" по интриге г-на Гринберга был передан окольным путем М. Кантору, чтобы он писал о нем. Ни редакция, ни я не получили - а т.к. он стоит дорого, то покупать не собираюсь.

Не могу понять, почему Гринберг, который прежде был со мной очень любезен, выкинул такую штуку? - но особенно заниматься этим вопросом желанья нет - ну его!.. ("…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда": Письма Ю.К. Терапиано к В.Ф. Маркову (1953-1966). С. 331).

Рецензию Ю. Терапиано на последние стихи Ахматовой и Поэму без героя см.: Русская мысль. 1960. № 1531. 28 мая. С. 6-7.

(4) Имка-пресс (YMCA-Press - Young Men's Christian Association - Христианская организация молодежи) - книжно-издательская и торговая фирма, основанная в 1920 г. в Париже и существующая по нынешний день.

31.V [19]61
Дорогой Роман Николаевич,
Благодарю Вас за высланные Воздушные Пути, надеюсь получить их до 17 июня - дата, когда я буду читать об Осипе Мандельштаме.
О новых стихах, конечно, - и обо всем сборнике - дам отчет в Русской Мысли (1).
Интересно, какое это стихотворение на стр. 49/50 - Воронеж? Здесь тоже есть кое-какие стихи О. М[андельштама], полученные из другого источника, чем Ваш, но этот источник пока недоступен в смысле публикации.
Желаю Вам всего доброго и крепко жму руку.

(1) Развернутая рецензия Терапиано на ВП-II была напечатана в двух номерах Русской мысли (1961. № 1699. 24 июня и № 1702. 1 июля).

21.VII [19]61
Дорогой Роман Николаевич,
Посылаю Вам вырезки 1) двух моих статей о Воздушных Путях, 2) статьи И. Одоевцевой о Мандельштаме и 3) отзыв о вечере памяти Мандельштама, где речь идет и о В[оздушных] Путях (1).
Мои статьи не есть доклад, прочтенный мною 17 июня с[его] г[ода].
Текст доклада будет опубликован полностью в одном из ближайших номеров журнала Грани.
Да, у нас были целые две "мандельштамовские" недели.
Публика проявила к нему большой интерес, а когда речь зашла о его страшной судьбе - у некоторых на глазах были слезы.
Рад, что удалось так почтить память Осипа Эмильевича.
Одно лицо (имени оно просило не называть) на днях показало мне полученное из Москвы письмо: "А у вас, пишут мне, было чествование О. Мандельштама…"
Далее парижский корреспондент москвича ("обладатель" советского паспорта) сообщил, что я "подчеркнул, что Сталин погубил М[андельштама] и что условия его гибели были страшные…"
- А как же иначе?
Ведь у меня пока еще есть возможность говорить, что думаю!
Но ухо Москвы здесь стало чувствоваться (не только в отношении этого доклада) сильнее…
Стихи М[андельштама], имеющиеся в Париже, частично те же, но есть и другие, не те, что в В[оздушных] П[утях]. Публиковать их не позволяет "владелец", дал только одно мне для доклада и одно - для меня лично, - оч[ень] хорошее. Поэтому текста Вам не могу, к сожалению, сообщить. Есть ли у Вас еще стихи О. М[андельштама]?
Портрет О. М[андельштама] и Ирина Одоевцева, и все знавшие Мандельштама (я его тоже встречал в Киеве в 1919 г.) не признали - нет ли тут ошибки, это не Мандельштам (2)!
С сердечным приветом

(1) См. вступительную заметку к разделу переписки с Терапиано и прим. к предыдущему письму.

(2) За кратким редакторским вступлением Гринберга в ВП-II следовала фотография Мандельштама крайне неудачного качества. Все, кто был знаком с Мандельштамом или хоть однажды видел его, признавали, что на ней он "на себя не похож" (замечание Д.И. Кленовского в письме В.Ф. Маркову от 25.06.61, "…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно" (Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову 1952-1962 гг.) / Публ.О. Коростелева и Ж. Шерона // Диаспора: Новые материалы. II. СПб.: Феникс, 2001. С. 684).

Николай Иванович Ульянов (1904-1985), писатель, литературный критик, эссеист, публицист; эмигрант второй волны. До эмиграции - профессор русской истории в Ленинградском университете. Репрессирован: сначала был сослан на Соловки, затем в Норильск. В 1936-1941 гг. находился в заключении в сталинских лагерях. В годы Второй мировой войны попал в немецкий плен, прошел лагеря "ди-пи". После войны жил в Марокко, Канаде, в 1955 г. попал в США. В 1956-1973 гг. - профессор русской истории и литературы Йельского университета. Постоянный автор ВП (участвовал в четырех из пяти выпусков альманаха) [34].

5 июня 1961
Дорогой Роман Николаевич,
Одолел наконец весь альманах и еще раз специально перечитал Ваше вступление. Решительно не понимаю, чем оно могло бы "шокировать" (1). И кому это пришло в голову? Ваше предисловие, скорей, можно назвать сдержанным и мягким в сравнении с тем, что писалось о "жребии русского поэта" (2). Все три статьи о Мандельштаме развивают, в сущности, Вашу ноту. Кое-кто это делает незаконно. Вейдле, например, взялся писать О последних стихах Мандельштама, а пишет о "жребии". Боюсь, что и он и Адамович любят прежнего Мандельштама, а новых его стихов не принимают. Стихи эти - величайшая неожиданность. Вы бросили настоящую бомбу в литературные палестины эмиграции. В этом я вижу залог большого успеха сборника. Когда я говорил Вам о слегка литературоведческом его облике, я имел в виду не только привкус, но толки и споры, которые непременно воспоследуют. Не так легко будет многим примирить поэта-акмеиста с сюрреалистом. В свете эволюции Мандельштама особую остроту приобретает проблема России и Запада.
Статья Филиппова настраивает вначале на ожидание тех расшифровок Поэмы без героя, в которых все заинтересованы, но конец обманывает эти ожидания (3).
Исключительно интересна статья Арт. Лурье. В каждой строчке виден крупный человек (4).
Марков как всегда талантлив, но загнул такое, что едва свел концы с концами (5).
Меньше всего доволен своей статьей. Непрополотая. Пестрит сорняками (6).
А кто такой Николай Юнг?
Сердечный привет от меня и от жены Софье Михайловне и Вам.

(1) Копия письма Гринберга, в котором он спрашивал своего корреспондента о впечатлении от "передовика" к ВП-II (см. также след. письмо), в архиве не сохранилась.

(2) Расхожая цитата из стихотворения М. Волошина На дне преисподней (Памяти А. Блока и Н. Гумилева) (1922): "Темен жребий русского поэта". Гринберг во вступительном слове к ВП-II этой цитаты не использовал, но сама его мысль строилась вокруг нее:

Россия никогда не берегла своих поэтов.

И смысл настоящего сборника - это подчеркнуть трагическую судьбу русского поэта.

Перечень имен и страданий замученных писателей России - страшно длины. Такой беды никогда не было ни с одним народом. Изгнание, тюрьма, казнь, самоубийство, сумасшествие - не меняющиеся факты их биографий. Это не ново. Но правда и то, что ни один народ, кроме русского, так горько не оплакивал своих поэтов, как бы придя в себя, после их гибели (С. 3).

(3) Борис Андреевич Филиппов (наст. фамилия Филистинский; 1905-1991), литературовед, литературный критик, поэт, прозаик, публицист. Эмигрант второй волны; с 1950 г. поселился в США. Сотрудник радиостанции Голос Америки, преподаватель русской литературы в американских университетах. В ВП-II напечатано его эссе 'Поэма без героя Анны Ахматовой. Заметки' (C. 167-183).

(4) Артур (Артур-Оскар-Винсент) Сергеевич Лурье (наст. имя и фамилия Наум Израилевич Лурья; 1891-1966), композитор, пианист, музыковед, музыкальный критик, мемуарист. В ВП-II представлен отрывками партитуры Заклинания (Музыка к Поэме без героя Анны Ахматовой) (С. 153-165) и посвященным памяти М.А. Кузмина музыковедческо-мемуарным очерком Чешуя в неводе (С. 186-214).

(5) Владимир Федорович Марков (1920), литературовед, литературный критик, поэт, публицист, переводчик. Эмигрант второй волны. Профессор Калифорнийского университета. Имеется в виду эссе В. Маркова О свободе в поэзии (С. 215-239). Ср. сугубо положительную реакцию на это эссе М. Слонима в его отзыве на ВП-II (Новое русское слово. 1961. № 17626. 12 июня. С. 8).

(6) Основной предмет статьи Ульянова Из незаконченных споров (С. 240-257) - отношение Л. Толстого к театру как воплощению фальшивой, ненатуральной стороны жизни и спор с теорией "остранения" В. Шкловского. Под другим названием - 'Прием' и философия, однако без каких-либо изменений вошла в сборник литературно-критических работ Ульянова Диптих (Нью-Йорк, 1967. С. 23-40).

7-ое июня [19]61 г.
Дорогой Николай Иванович,
Получил Ваше письмо - спасибо.
Я не говорил Вам, что кто-то "шокирован" моим предисловием, а спрашивал, не "шокированы" ли Вы немного резким тоном? Я спрашивал, потому [что] часто не чувствую себя слишком уверенным в том, как нужно писать, хотя точно знаю, что хочу сказать. Но это пустяки. До сих пор слышал одно хорошее об альманахе. Но, разумеется, мнения до того разные и подчас неожиданные, что я Вас уверяю, что стоит ряди такого опыта побывать в роли редактора. Во всех других отношениях это дело, пожалуй, неблагодарное и на самом деле трудное душевно и физически. Рецензии начнут появляться с будущей недели - так я слышал.
Хорошо бы было, если б Вы написали об этих стихах М[андельшта]ма. Мне кажется, что Вам есть, что сказать серьезное. Они не похожи "на большой разлив" и спокойное торжество ранних годов М[андельшта]ма - эти куда более (1), зато пронзительны и задушевно-глубокие, зловещие. Я думаю о них в красках и тенях уходящего дня. Напишите!
Скажу Вам еще, что о В[ашей] статье все те, кто мне писал и говорил, выражались действительно восторженно. Одно лицо меня спрашивало тоже, почему я, в качестве редактора, Вам не напомнил, что Толстой сам писал пьесы. Я вспомнил, что мы с Вами об этом говорили, но никак не могу вспомнить, что Вы мне ответили, почему Вы этого не отметили в статье.
Что Вы скажете о "черной слюне" Валентинова? Что за старик? Как бы там ни было, он умрет и никогда не узнает, какой он был бредовый борзописец. Как может человек цитировать длинные речи своих собеседников через 50/60 лет и приводить их как подлинные слова (2).
Сердечный привет от нас обоих Вам обоим.

(1) Во 2-м экземпляре пропущено какое-то слово, которое, надо полагать, автор вписал от руки в 1-й экземпляр.

(2) Н. Валентинов (наст. фамилия Николай Владиславович Вольский; 1879-1964), журналист, историк, экономист, социолог, публицист, мемуарист; член РСДРП (меньшевик). В 20-е гг. сотрудник советского торгпредства (с 1930 г. - эмигрант). Речь, без сомнения, идет о статье Валентинова Чревовещатель невнятицы (Новое русское слово. 1961. № 17618. 4 июня. С. 2; № 17619. 5 июня. С. 2-3; № 17620. 6 июня. С. 2-3), которая впоследствии стала главой А. Блок и А. Белый в его книге Два года с символистами (Stanford: Hoover Institution on War, Revolution, and Peace, Stanford University, 1969). Ср. сходную реакцию на эту статью И. Одоевцевой в письме В. Маркову (июль 1961 г.): "Какой ужас Валентинов о Блоке! Новый позор для Нового [русского] слова" ("…Я не имею отношения к Серебряному веку…": Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956-1975) / Публ. О. Коростелева и Ж. Шерона // In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж: Феникс-Atheneum, 2000. С. 494).

(3) Гринберг ведет речь о сборнике Ахматовой Стихотворения. 1909-1960, вышедшем в Гослитиздате с послесловием А. Суркова.

(4) Начальное двустишие из мандельштамовского стихотворения Реймс-Лаон, которое было напечатано в ВП-II (C. 61).

10 июня 1961
Дорогой Роман Николаевич,
Спасибо за письмо и за оттиски. Как мне с Вами рассчитываться за них? (1) О стихах Мандельштама у меня есть кое-какие мысли, но насколько они "серьезные" - не знаю. Главное же, они случайные и разрозненные, ничего цельного пока нет. Для выступления в печати этого мало. Посмотрю, что скажут старшие. О России и Западе я, может быть, неудачно выразился. Вейдле видит в напечатанных Вами стихах Мандельштама некое прощание его с Западом (2), мне же кажется, что он никогда столь западным не был, как в этих стихах. Чем дальше его загоняли в российскую глушь, тем крепче держался за Запад. Но и в чисто литературном, в стихотворном плане он выступает парижанином. И вот тут-то меня прихлопнул Адамович своим сопоставлением его с Поплавским. Если западничество в наши дни означает Монпарнас, "парижскую ноту" и Поплавского, то - бедный Мандельштам (3).
По поводу пьес Толстого я, кажется, уже объяснялся с Вами. Упомянуть о них в статье значило коснуться вопроса о непоследовательности Толстого, о вечном противоречии его натуры с надетыми на себя доспехами чужих идей. А это такая материя, которая увела бы меня от избранной темы и нарушила бы всю архитектонику статьи. К предмету ее она мало имеет касательства.
Валентинов действительно отличился. С каждым новым выступлением он все больше меня разочаровывает. Когда-то я был к нему неравнодушен, он мне показался крупным человеком. Теперь убеждаюсь в ошибке. Человек с таким дубовым мышлением в области литературы не может и в политике выдумать пороха. В его шатаниях между различными социал-демократическими группировками ничего, по-видимому, кроме простого недоразумения, не было.
Поразил меня портрет Ахматовой (4). Ведь я ее так часто видел, худую, как щепка.

Роман мой с томною Ахматовой
Всю душу напоил тоскою.
Как эту даму ни обхватывай,
Доска останется доскою (5).

И вдруг такие широты!..
Сердечный привет Софье Михайловне.

(1) Речь идет об оттисках статьи Н. Ульянова Из незаконченных споров.

(2) В статье О последних стихах Мандельштама В. Вейдле писал:

С чем же прощается поэт? С Западом и тем самым со своим прошлым, потому что вся поэзия его всегда была теснейшим образом связана с западными темами, образами, творениями, славными именами, со всем тем западным, что перестало быть чуждым России, сделалось частью ее собственного достояния, ее собственного, ее собственной духовной жизни в результате петербургских двух веков ее истории. За две недели до искалеченного прощания с Римом [выше шла речь о стихотворении Рим] он там же, в Воронеже, прощался с Францией:

Я молю, как жалости и милости,
Франция, твоей земли и жимолости.

А раньше, вероятно, за несколько лет до того, прощался со всей западной жизнью сразу и со своим в ней, хотя бы воображаемым, участием, - да еще как прощался, без малейшего отречения, с вызовом даже, нарочно, не называя главного, перечисляя поверхностное и легкомысленное:

Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня,
За музыку сосен савойских, полей елисейских бензин… (С. 81)

(3) Вспоминая встречи с Мандельштамом и Поплавским, которых Адамович в равной мере хорошо знал, он писал в статье, напечатанной в ВП-II:

Не колеблясь, я скажу, что от этих встреч осталось у меня воспоминание неизгладимое, ослепительное и что по умственному блеску и умственной оригинальности, по качеству, по уровню этой оригинальности Мандельштам был одним из двух самых исключительных поэтических натур, каких пришлось мне знать. Вторым был Борис Поплавский, метеор эмигрантской литературы, несчастный, гениально вдохновенный русский мальчик, наш Рэмбо. Одаренность Поплавского была, пожалуй, даже щедрее мандельштамовской, хотя у него отсутствовала мандельштамовская игольчатая острота и точность в суждениях. Она неслась потоком, захлестывала, увлекала, она то приводила к легковесным, наспех выдуманным декларациям, то к догадкам, которые действительно, взвешивая слова, хотелось определить как прозрения. Поплавский был противоречивее, сложнее Мандельштама, было в нем что-то порочное, было кажется и двуличие, которое порой от него отталкивало, - но не оттолкнуло бы, нет, если бы предвидеть, как рано оборвется его жизнь! Он не дал и десятой доли того, что в силах был дать, и даже стихи его, при всем их очаровании, все-таки не совсем устоялись, не утряслись, как будто бы не "просохли". Но до чего это "Божьей милостью стихи"! (С. 96-97).

(4) Имеется в виду фотография А. Ахматовой конца 50-х гг., помещенная в ВП-II перед ее Поэмой без героя.

(5) Известная в разных вариантах эпиграмма И. Бунина, приводимая самой Ахматовой, см., напр.: Найман Анатолий. Рассказы о Анне Ахматовой: Из книги Конец первой половины ХХ века. М.: Художественная литература, 1989. С. 92.

Имя Юлия (Иегуды) Борисовича Марголина (1900-1971), публициста и политического писателя, поэта и философа, видного еврейского общественного деятеля и узника советского ГУЛАГа, жизнь свою положившего на борьбу с тоталитаризмом и спасение его жертв, хотя и широко известно за пределами Израиля - в основном как автора лагерной литературы, все же нуждается в известном представлении, гораздо более пространном, нежели предыдущие корреспонденты Гринберга.

Марголин родился в Пинске, учился в Екатеринославском реальном училище, а затем в Берлинском университете. Здесь он слушал лекции по философии, посещал семинар Ю. Айхенвальда по русской литературе, прямым отголоском которого, нужно думать, стали его Заметки о Пушкине, напечатанные в 1928 г. в эмигрантском журнале Воля России [35]. В Берлинском университете Марголин защитил докторскую диссертацию по философии. Много лет спустя, в статье об Еврейском университете в Иерусалиме, вспоминая свое студенческое прошлое, он - в экспрессивно сжатом четверостишии - выразит отношение к нему как к чему-то навсегда умершему, перешедшему в иной мир, в иное временнoе измерение:

Не приведет мой путь к Берлину.
Германский университет
Почтим вставаньем, как кончину
Товарища минувших лет… [36]

В годы обучения в Берлине Марголин близко сошелся с молодыми литераторами-эмигрантами, членами творческой группы 4+1 (четыре поэта+прозаик В. Сосинский) [37] - Вадимом Андреевым, Владимиром Сосинским [38], Георгием Венусом [39], Семеном Либерманом [40] и Анной Присмановой [41]. Кроме того, он был дружен с Романом Гулем, который в качестве редактора Литературного приложения сменовеховской газеты Накануне привлек его, по собственным словам, к сотрудничеству в ней [42]. Вспоминая по другому, более трагическому, поводу их совместные берлинские годы, Р. Гуль в некрологе Марголина писал:

Тогда (и на всю жизнь!) характерно в Юлии было то, что он был человеком совершенно без всяких масок: никакой игры расчета в нем не было (не говоря уж о какой-нибудь хитрости, что в приложении к нему было бы просто смешно). В Юлии жила полная душевная открытость, подкупающая веселость и некая незащищенная детскость. И ни малейшего желания петь с кем-то "в унисон". Уже тогда он всегда был "сам по себе" [43].

В Берлине Марголин женился на Еве Спектор (Вусе, как ласково называл ее он сам и близкие друзья). В октябре 1926 г. у них родился сын, и в том же году они перебрались из Берлина в Польшу и поселились в Лодзи. А десятилетие спустя, предчувствуя надвигавшуюся на евреев Европы трагедию истребления, репатриировались в Палестину и обосновались там. Наверное, одной судьбой мученика в мире было бы меньше и имя Марголина не появилось бы среди коллег-писателей, отдавших свое перо лагерной теме, не окажись он, уже житель Палестины, сохранивший польский паспорт, в апреле 1939 г. в Лодзи. После оккупации ее немцами Марголин, полагая, что спасается, бежал в родной Пинск. Однако попал из огня да в полымя - с востока надвигалась советская угроза [44]. В июне 1940 г. он был арестован как беженец из Западной Польши, приговорен к пяти годам заключения, отправлен в зону "лагерей ББК" - Беломорско-Балтийского канала, и лишь по окончании Второй мировой войны, в конце 1946 г., вернулся в Израиль. Марголинским вариантом Дантова ада стала книга Путешествие в страну Зе-Ка, выпущенная в 1952 г. самым солидным по тем временам эмигрантским издательством им Чехова. Дантов ад помянут нами не для красного словца: в первой главе Путешествия есть такая запоминающаяся сцена: поезд с арестантами, в котором находился и Марголин, приближается к пункту назначения.

Мы чувствовали, что это не обыкновенный лес и не обыкновенный край. Хотя мы уже много отъехали - не было ни станций, ни названий, ни следов мирного жилья. На одной остановке мы увидели старого узбека с белой бородой и монгольским высохшим лицом. Откуда взялся узбек в карело-финском лесу? - Дедушка! - начали ему кричать с нашей платформы: - как этот город называется? Узбек повернул лицо, смотрел потухшими глазами. - Какой тебе город? - сказал он в горестном изумлении: - Ты разве город приехал? Ты лагерь приехал!

Тут я вспомнил начало Дантова Ада:

- В средине нашей жизненной дороги
Объятый сном, я в темный лес вступил… [45]

Книга Марголина, с которой начинается Марголин-политический мыслитель [46], явилась одной из первых в литературе попыток приоткрыть мир советской тюремной деспотии и абсолютного, тотального бесправия человеческой личности - "лагерной пыли". Передавая свое впечатление от знакомства с Путешествием, обозреватель нью-йорской газеты Новое русское слово, когда уже автора не было в живых, писала:

Книга - потрясающее свидетельство о советских концлагерях, написанное живым свидетелем, бывшим лагерником. Потом появились другие свидетельства - вплоть до солженицынского Ивана Денисовича, - но до выхода книги Марголина точно об этой каторге ничего не знали [47].

Не вина Марголина, что для его книги не нашлось знающего и умелого bookseller'a, дабы придать ей достойный размах не только на русском языке и распространить не только внутри эмигрантского гетто. Не для личной славы автора, разумеется, а для того, чтобы поведать миру чудовищную правду о советской гулаговской империи, - задача, которую лишь десятилетие спустя начнет осуществлять А.И. Солженицын. Между тем Марголин еще в начале 50-х гг. был обуреваем идеей заставить мир содрогнуться от того дикого и свирепого кошмара, который представлял собой советский концлагерь.

Хотелось бы мне вот что сделать, - писал Марголин М.В. Вишняку 8 апреля 1953 г.: - написать сценарий для фильма Страна Зе-Ка и убедить какого-нибудь Дарриля Занука, что страна эта не менее интересна, чем Ява и Бали, и стоит выстроить в Холливуде на 2 гектарах копию советского лагеря, без мистификации, точнехонько, нанять тысячу статистов и закатить фильм, который не до тысяч дойдет, как книга, а до миллионов… Какое Ваше мнение? Теперь, конечно, в воздухе розовая пыль, большие надежды, НИП (Новая Иностр[анная] Политика) - но 1) воробья на мякине не проведешь, а во-2) ясно, что наше дело нажимать, не давать успокоиться, продолжать бескомпромиссную борьбу против существующего зла. Но неужели еще не пробовали отразить лагеря на экране? - - [48]

Марголин как живое свидетельство реальных "успехов социализма", и об этом следует сказать особо, вызывал неоднозначное отношение в среде леволиберальных западных интеллектуалов, для которых его политический радикализм являлся выражением антидемократических и антигуманистических тенденций. Побывавший в сталинском лагерном аду и воочию убедившийся в том, что европейский либерализм далеко не всегда мог противостоять царившему в мире злу, он видел в своем радикализме куда более действенную силу спасения нуждавшегося в защите добра. В одном из приводимых ниже писем он без большой любви отзывается о Ж.-П. Сартре. Марголин неоднократно писал о французском философе-экзистенционалисте, и почти всегда с нескрываемым недружелюбием или ядовитой иронией, как, например, в статье о посещении им и Гюнтером Грассом Израиля в марте 1967 г., за несколько месяцев до Шестидневной войны. В этой статье Марголин рассказывает об исключительно селективном взгляде знаменитого французского писателя и философа на израильское общество и государство и проводимую им политику: "Сартр в Израиле видел тех, кого хотел видеть и что хотел видеть". Среди этих кого и что был его осмотр лагерей палестинских беженцев в Газе, после чего "тель-авивский публицист [речь, по-видимому, идет о самом Марголине, - кто, кроме него, рискнул бы дерзить высокому гостю?] выразил сожаление, что он не приехал на 10-15 лет раньше, - он тогда нашел бы такие же беженские лагеря иммигрантов из арабских стран на территории Израиля, и может быть теперь задумался бы, почему их обитатели давно устроены в Израиле, а в Газе лагеря существуют по-прежнему…" [49]. В статье, написанной чуть более чем за месяц до этой Марголин выражает свое несогласие и неприятие поддержки Сартром того, что он называет "заангажированной литературой" [50]. Еще в одной марголинской статье - Жан-Поль Сартр - в затруднении (Новое русское слово. 1967. № 19865. 30 июля. С. 8) - речь идет о специальном выпуске основанного и редактируемого Сартром журнала Le Temps modernes, в гигантском - около тысячи страниц - майском 1967 г. номере которого была осуществлена попытка представить два полюса мнений на арабо-изральский конфликт. Попытка, в глазах Марголина, быть может, и продиктованная благими намерениями, но не находящаяся в контакте с реальностью.

Непримиримый и бескомпромиссный антикоммунист и антисталинец, Марголин со своей упрямой и неуступчивой идеологией правдоискателя остался аутсайдером и в политической жизни Израиля. О том, что он не занял в ней подобающего своим талантам места, о его своего рода изоляции в среде израильского истэблишмента было хорошо известно далеко за пределами страны. В заключении рецензии на марголинскую Еврейскую повесть (1960), пафос которой сводился к резкому осуждению талантливого автора за излишнюю идеализацию и поэтизацию экстремистских методов борьбы за национальную независимость, живший в США Г. Аронсон писал:

Мне думается, что, выступая сейчас в качестве апологета террористических методов иргунистов [51], автор книги Еврейская Повесть только подчеркивает свою изоляцию в современном Израиле и современном сионизме, который, как известно, не шел за ревизионизмом Жаботинского и деятельностью Иргуна [52].

И даже в том вопросе, в котором, по крайней мере в Израиле, сходились, как кажется, абсолютно все - и "правые", и "левые" - в оправдании похищения израильской разведкой в Аргентине нацистского преступника А. Эйхмана, у Марголина имелось свое "особое мнение".

Я, напр[имер], - писал он М. Вишняку 13 апреля 1961 г., - никогда не решился бы дать приказ приволочь его с чужой территории силой. Для этого нужен нрав и бесцеремонность, которые, в других обстоятельствах, могут, конечно, привести к беде [53].

Не нужно было поэтому обладать большой проницательностью, чтобы почувствовать то напряжение, которое существовало между Марголиным и официальным Израилем и о котором писал посетивший эту страну весной 1963 г. Р. Гуль. Правда, редактор Нового журнала, все-таки далекий от специфических коллизий внутри сионистского движения, связал это напряжение в первую очередь с вызывающе антисоветскими взглядами Марголина, что в глазах тех, кто задавал тон в политической жизни тогдашнего Израиля, приравнивалось к смертному греху:

В то время - 1963-й год - большинство израильской интеллигенции и правительственной элиты было настроено по отношению к Совсоюзу, увы, весьма "мягко" и "симпатично". Всем этим людям хотелось дружбы с Советами во что бы то ни стало. Почему? Думаю, что не последнюю роль тут играл, так называемый "ореол революционной страны", все еще веявший и реявший над реакционнейшим Совсоюзом. И благодаря этой психологии "верхнего слоя" израильской интеллигенции, благодаря этому "климату", побывавший в концлагерях Юлий, занявший совершенно непримиримую в отношении Совсоюза позицию, оказывался "более-менее" не у дел. А на компромисс с политической совестью Юлий пойти и не мог и не умел, если б даже захотел [54].

В публикуемой ниже переписке Марголина с Гринбергом этот комплекс идей и настроений человека, вырвавшегося из неволи и озабоченного прежде всего тем, чтобы окружающие не забывали о существующем зле, выражен сполна. Выражен, правда, не в непосредственной связи с книгой Путешествие в страну Зе-Ка, а на ином материале - в эссе и очерках, написанных для ВП (только два автора - он и В. Вейдле, присутствуют во всех пяти выпусках альманаха) [55].

Нельзя, наконец, не отметить тот интерес и резонанс, который ВП, во многом, конечно, благодаря Марголину, вызывали в Израиле, где многие интересовались русской литературой и свободно читали по-русски. В архиве Гринберга (LC) сохранилось два письма, адресованные ему из "оффиса" израильского президента Залмана Шазара (наст. фам. Шнеур Залман Рубашов; 1889-1974), который был одним из читателей альманаха (оба письма на бланках Office of the president of Israel):

1

Jerusalem, 28 November 1965

Dear Mr. Grynberg,

On behalf of the President of Israel Mr. Zalman Shazar, I thank you most sincerely for your kindness in presenting to him with your compliments the last issue Vozdushnye Puti which the President will read with great interest.

With best wishes from the President to you.

2

Dear Mr. Grynberg,

We hereby ask you to kindly order for us the regular dispatching of your publication in Russian: Воздушные Пути, Альманах, IV.

Thanking you in anticipation.

Yours faithfully,

Shulamit Cahana

Secretary to the President [56]

Переписка Гринберга и Марголина имеет свой внутренний сюжет: она начинается с предложения Гринберга, сделанного Марголину, "одному из острейших зрителей происходящего", как он его называет (письмо от 24 января 1967 г.), принять участие в "мандельштамовском" выпуске ВП, а завершается марголинским письмом, в котором регулярное обращение "дорогой" заменено суховато-официальным "многоуважаемый". В нем Марголин явно давал понять о нанесенной ему обиде. Причина, которая раскрывается в публикуемых ниже письмах, заключалась в том, что Гринберг отклонил, судя по всему, не пришедшуюся ему по вкусу марголинское эссе о Л. Шестове. Обида оказалась тем острее, что, не сказав об этом прямо, редактор ВП пошел на тактическую уловку: чтобы его не печатать, он заказал Марголину новый материал, объяснив, что готовящийся 5-й выпуск будет целиком посвящен "славной" дате - 50-летию Октябрьской революции. Когда номер вышел, обнаружилось, что Марголин представлен "юбилейным" материалом в единственном числе. И хотя в последнем из публикуемых писем сохраняется в целом дружественный тон, тем не менее своего удивления и досады уязвленный автор скрывать не стал.

Я был, мягко выражаясь, удивлен, - пишет он Гринбергу, - когда оказалось, что моя статья - единственная на тему 50-летия Революции. Ведь Вы отложили печатание статьи о Шестове, ссылаясь на то, что весь 5 выпуск будет посвящен 50-летию. Если бы я знал, что моя статья на эту тему будет единственной, то либо вовсе не писал бы, либо написал бы - иначе.

После этого переписка между ними, по всей видимости, обрывается. По крайней мере, ни в архиве Гринберга в США, ни в архиве Марголина в Израиле никаких других писем, кроме публикуемых ниже, обнаружить не удалось. Думается, что этот инцидент послужил завершению их отношений. Cтатья Марголина Антифилософ позднее была опубликована в Новом журнале (1969. № 99. С. 224- 236).

Заметим в заключении, что публикуемый корпус писем не покрывает всей переписки между Гринбергом и Марголиным. Так, нам ничего неизвестно об их переписке в связи с эссе Марголина О лжи (О-II (1953) C. 88-99), публикация которого завершалась таким редакторским примечанием:

Печатаемый выше текст - начальные главы опыта Ю.Б. Марголина, автора известной книги - Путешествие в страну ЗЭ-КА. Редакция надеется печатать продолжение в следующих №№ нашего издания (С. 99).

Обещание было выполнено: в О-VIII (1957), под названием Психология лжи (С. 118-125) напечатан еще один небольшой отрывок из этого, по всей видимости, пространного марголинского текста.

Одно из посланий Марголина Гринбергу, отсутствующее в указанном архивном собрании, известно по вступительному слову к марголинским Стихам, написанным в стране Зе-Ка (ВП-III. С. 84-97). Гринберг приводит здесь письмо автора:

Тель-Авив, январь 1963
Дорогой Роман Николаевич, -
Писанию стихов я предавался в возрасте от 10 до 25 лет. Я рано сменил стихи на непоэтическую прозу… но, попав в советский лагерь на 40 году жизни, пережил неожиданно рецидив молодости. Стихами, которые тогда складывались со внутренней необходимостью, я оборонялся, упорствовал, носил их в себе и жил в их ограде, как за невидимой стеной. Для печати они не предназначались, хотя и писались в "идеальном присутствии" дорогих мне людей, во внутренней беседе с ними. Теперь, когда один-единственный день из жизни Ивана Денисовича дошел, наконец, до сознания миллионов, я перечитал эту старую тетрадь, и мне кажется, что она имеет ценность документа: "чужестранец-еврей в лагере". В этом качестве она представляет дополнение к ранее написанной мною книге, хотя хронологически стихи ей предшествуют.
"Стихи на случай сохранились.
Я их имею. Вот они" [57].

И хотя, по мнению рецензента, эти стихи не особенно вязались с литературным уровнем ВП-III ("они написаны в духе "передвижнического реализма", тенденции которого Воздушные пути успешно преодолевают", они звучат, "как Блок, пропущенный через Надсона и Якубовича-Мельшина"), Гринберг, которому как "гуманному" редактору делался в этой связи комплимент ("Опубликование его [Марголина] стихов делает честь толерантности (качество для эмиграции редкое) редатора-издателя…") [58], по всей видимости, относился к многоплановому и разножанровому Марголину как весьма ценному сотруднику. Тем интересней и драматичней произошедший между ними инцидент.

13-ое нояб[ря 19]60 г.
Дорогой Юлий Борисович,
Воздушные пути продолжаются!
Я Вам когда-то писал, что издание 2-го № зависело от получения свежих, ненапечатанных рукописей "оттуда". Кажется, я Вам никогда не писал, что почти половина № 1 ушла как-то подпольно ушла в СССР [sic]. Там наш альманах имел безусловный успех. Были отклики, и я получил подарки. И, наконец, до меня дошли новые рукописи произведений, не имевших до сих издателей у себя на родине. Их-то я и собираюсь выпустить в свет весной [19]61 года.
На этот раз - и это строго секрет (почему это секрет, Вам объяснять вряд ли нужно) - сборник будет в основном вращаться вокруг другого еврея, замученного советской властью, - ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА, погибшего - как теперь только точно выяснено - в пересыльной тюрьме во Владивостоке в начале 1939 году [sic]. У меня большой пакет его стихов, неизвестных, не печатавшихся, среди которых имеется известное число написанных во время первой ссылки во Воронеже в 1935/37 гг.
Говорить сейчас о достоинствах этого поэта - смешно. Тот, кто ценит русское слово, знает, что Мандельш[там] один из удивительнейших творцов маленьких шедевров в стихах и прозе. Нужно, чтоб он продолжал жить и чтоб он читался.
Все это я Вам пишу с тем, чтобы просить Вас принять участие в этом № 2-ом. У Вас есть выбор: писать на любую тему в защиту свободного слова, либо воспоминания на литературную тему. Лучше всего об этом говорить, когда Вы мне сначала скажете, что Вы имеете в виду. Срок - конец года. Размер - страниц десять извест[ного] Вам размера. Гонорар? Не знаю, сторгуемся как-нибудь, думаю.
Кстати, что стало с остальными №№ первого альманаха на руках у В[аших] купцов? Есть ли, чтo получить? Здесь, у меня, книга целиком распродана. Говорят, это редкая вещь.
Жду от Вас скорейшего ответа. Привет Вам обоим. Как Вы поживаете? Не пропускаю ни одной В[ашей] статьи, но все-таки не знаю, как Вы поживаете внутренно и внешне (1).
Какие Ваши отношения с Тальмоном из Иерусалима? Его книги мне дороги (2). Не знаю, как Вам? Возможно, что я и ошибаюсь, но мне почему-то думается, что Вы не можете ему сочувствовать до конца. Как-то мне непонятно, что он был учеником Гарольда Ласки (3) и от него узнал Токвилля (4). Это - между прочим, в виде концовки.

(1) Эта фраза напоминает то, что Гринберг несколько позднее, 10 мая 1961 г., писал Ю. Терапиано (см. выше):

Как Вы поживаете? Я читаю часто Ваши статьи в Р[усской] М[ысли], но из них не видно, как Вы живете, как здоровье и как работается не для газеты.

(2) Гринберг имеет в виду израильского историка Якова Лейба Тальмона (Jacob Leib Talmon; 1916-1980) и его книги The Nature of Jewish History: Its Universal Significance (1957), Utopianism and Politics (1957), и в первую очередь The Origins of Totalitarian Democracy (1952), которую Марголин в ответном письме назовет "знаменитой".

(3) Гарольд Джозеф Ласки (Harold Joseph Laski; 1893-1950), английский политолог и писатель, крупный деятель партии лейбористов, профессор Лондонской школы экономики.

(4) Алексис Шарль Анри Токвиль (Alexis Charles Henri Clerel de Tocqueville; 1805-1859), французский политический мыслитель, историк, государственный деятельно (министр иностранных дел Франции в 1849 г.).

Тель-Авив, 20 ноября [19]60
Дорогой Роман Николаевич,
Во-первых, насчет В[оздушных] Путей № 1: вероятно, Ваши родственники (1) сообщили Вам, что я в свое время выплатил им 50 фунтов. Последние экз[емпляры], присланные Вами, не пошли. За вычетом розданных, у меня на руках 8 экз[емпляров]. Думаю, что когда выйдет № 2, он потянет за собой и эти оставшиеся. Если хотите, могу их вернуть Вам.
Меня просто наэлектризовало сообщение, что почти половина альманаха ушла в СССР. И я готов с радостью участвовать в "мандельштамовском" сборнике. Но как Вы хотите его составить? Он должен быть больше литературный, чем мировоззрительный - тут растекаться мыслию по древу будет неуместно. Судьба М[андельштама] глубоко волнует меня. Я напишу о ней - Брат мой, Мандельштам - только бы не вышло слишком лирично. Есть у меня еще фантастическая мысль. В лагерные годы я написал цикл "лагерных" стихов. Стихам этим, пожалуй, место в сборнике памяти замученного поэта. Не всем, - но из 22 можно отобрать 8 или 10, не под моей фамилией, но с моим кратким предисловием. В моем возрасте уже не дебютируют стихами, они и не предназначались в печать, только теперь вижу, что имеют ценность документа и свою выразительность. Послать их Вам? Под условием, чтоб их живая душа не видела, кроме Вас, - секрет!
С Тальмоном не знаком и даже книги его знаменитой не читал, хотя и знаю, в чем дело.
Моя Еврейская Повесть (2) ближе к правде, чем трескучий Экзодус Юриса (3), но как толкнуть ее на американский рынок?

(1) По-видимому, та самая Дора Лапина, которая фигурирует в письме Гринберга Кнуту от 17 февраля 1953 г.

(2) Еврейская повесть, которая рассказывает о судьбе погибшего в 32-х летнем возрасте члена Иргуна Израиля Эпштейна (1914-1946) вышла отдельной книгой в тель-авивском издательстве Мааян в 1960 г. Первоначально предполагалось издание на иврите, но завершенный текст не удовлетворил издателя. В русской эмигрантской печати Еврейская повесть также была воспринята весьма неоднозначно, см., напр., упоминавшуюся выше рецензию Г. Аронсона в Новом журнале (1961. № 66. С. 283-85), автор которой писал, что в повести мы находим не столько объективное описание отколовшегося от сионизма ревизионистского крыла, сколько "апологетическую его идеализацию и поэтизацию" (С. 285). И далее еще более неприязненно и резко:

Так странно читать у человека, пережившего сталинскую каторгу, о которой он написал страшную и волнующую книгу, - увидевшую изнанку большевистской революции и сумевшего найти надлежащие слова для разоблачения революционного мифа в России, - так психологически непонятно читать у Марголина апологию "революции", апологию "профессиональных революционеров", "вождизма" и "героев", одетых в кожаные куртки и коричневые блузы и, наконец, апологию "партии", причем эта партия неизменно пишется с большой буквы (С. 285).

Марголин вынужден был встать на защиту своего детища. В статье О чем 'Еврейская повесть', опубликованной Новым русским словом (1961. № 17604. 21 мая. С. 8), он писал:

Не принято, чтобы автор сам представлял читателям свою книгу. Это задача критиков… но часто бывает, что автор принужден взять слово в защиту своего произведения, как мать, которой дорог каждый, даже самый неказистый ее ребенок. Моя Еврейская повесть нуждается в защите от нападок и еще больше от равнодушия, которое хуже открытой враждебности.

(3) Ставший всемирно знаменитым роман американского писателя еврейского происхождения Леона Юриса (Uris; 1924-2003) Эксодус (Exodus, 1958) повествовал о создании Государства Израиль и борьбе за него. В статье, цитируемой в предыдущем примечании, Марголин также проводил параллель между героями Эксодуса и Еврейской повести:

Однако Сролик [Исраэль Эпштейн], во всей своей бедности и нелепости своей смерти, кажется мне прекраснее напыщенного и никогда в жизни не существовавшего Арии Бен-Ханаана из Экзодеса. Жизнь не холливудский цветной фильм. Тема: как продолжить то, что начато, не впадая в мегаломанию и мелодекламацию.

1.XII [19]60
Многоуважаемый Роман Николаевич,
Простите, что с некоторым запозданием отвечаю на Ваше любезное письмо - был очень занят в ООНе.
Очень Вам признателен за лестный о моих статьях отзыв и за готовность их поместить, если бы они пришли вовремя и было место. Я очень сожалею, что они запоздали и, разумеется, не возражаю против того, чтобы Вы их задержали на всякий случай. Поскольку у меня есть другой экземпляр, с одной стороны, я не вижу, куда их послать пока, с другой, я не возражал бы и против того, чтобы их Вам оставить на случай, если бы Вы их решили поместить в следующем номере.
Что же до Нового Журнала, боюсь, что у них, как мне говорят, есть политическая линия, во что мне не хотелось бы вмешиваться ввиду не исключенной возможности [нразб.] что-нибудь в СССРе.
Разрешите также, от моего и жениного имени, поблагодарить Вас за любезное поздравление. М[ожет] б[ыть], приедете как-нибудь в Европу, а то мы в нью-йорской ООН соберемся, и я буду рад Вас представить.
Крепко жму руку.
С искренним уважением,

21.XII [19]60
Дорогой Юлий Борисович,
Рукопись получил, - благодарю с удовольствием! (1) Сожалею, что придется сократить, потому что места нет для всей статьи.
Я не хочу этого делать без Вашего ведома. Вот что предлагаю "убрать": 4-й § первой главки, начиная со слов: "Из трех…" до 2-ой главки. В 3-й главке 4-й § со слов: "Но черно-желтый…" до 4-й главки. 1-й § 5-й главки до слов "Случилось чудо…"
Теперь вопросы: что значит "наeженная" во 2-й гл[авке]? Может - наезженная, но и тогда смысл не получается (у меня) "и вызывающая проза".
"Бронтозавр" - никогда не слышал (2). Не родственник ли это ИХТИОЗАВРА, кот[орый] мне попадался на русском языке.
И, наконец, Вы пишете в 5-й гл[авке] - "сын косноязычного потомка". Отец М[андельшта]ма прекрасно владел русским, как и он сам, и его 2-е братьев и вся, впрочем, семья. Он об этом писал, что они плохо говорили для красного словца в своей немного надуманной прозе, но имеются свидетельства, в частности, Г. Иванова, что дома у М[андельшта]ма говорили хорошо. Струве тоже принял на веру слова М[андельшта]ма. Предлагаю это слово - косноязычный - упразднить.
Простите меня за редакторский педантизм, но Вы меня поймете и так. Отпишите - согласны ли? Не хотел действовать без Вас. Будете ли держать корректуру?
Я не ведал, что Еврейская повесть УЖЕ книга. Думал, Вы пишете о будущем, поэтому моя ошибка. На днях ее, думаю, получу от Н[ового] Р[усского] С[лова].
Всего доброго в НОВОМ ГОДУ
привет

(1) Речь идет о рукописи статьи Мой брат Осип.

(2) Имеется в виду следующее место из статьи Марголина:

"Хаос иудейский" стоял за плечами Мандельштама как угроза. Нечто подобное найдется в автобиографии другого "пограничника", Артура Кестлера, и обозначено там именем "космический ужас" - Ахор. Ахор - иррационально-бесформенно-губительное, нависшее над дневной жизнью, как бронтозавр из тьмы веков (ВП-II. С. 105).

Tel Aviv, 27.XII [19]60
Дорогой Роман Николаевич,
По поводу статьи о М[андельшта]ме:
1) предложенные сокращения акцентирую
2) вместо "сын косноязычного потомка" напишите просто "потомок"
3) "бронтозавр" - см. известную статью Кестлера Тропой бронтозавра, кажется, и книга его одна так названа ("ихтиозавры" - помельче) (1).
4) "наеженный" - попытка применить польское слово "najezony" (утыканный иглами, как eж… это лучше, чем русское "ощетивнийшися") - мне хотелось выразить оттенок слабости малого eжика, с его торчащими иглами: "eжик наeжился"… но если непонятно сразу (а говорят же "с'eжился"?) - то поставьте другое слово - "колючая?.." но проза М[андельштама] не "колючая", она только истыкана колючками, тут и там то и дело (2).
Когда думаете выпустить № 2 В[оздушных] П[утей]?
С сердечным приветом

(1) Марголин имеет в виду статью английского писателя и публициста Артура Кестлера (1905-1983) br, вошедшую в его книгу эссе под тем же названием (London, 1955).

(2) В напечатанном варианте использован эпитет "колкая": "Проза Мандельштама, колкая и вызывающая…" (br-II. C. 104).

22.2 [19]61
Дорогой Юлий Борисович,
должен я Вам - 35. Отпишите. Альманах выйдет, должно быть, в конце апреля - ничего в точности с нашими типографами знать нельзя. В свое время еще напишу и скоро пришлю листовку.
Я переменил название Вашей статьи. Так, как мы решили сначала, звучало чересчур фамильярно и даже могло сойти за панибратство рядом с другими названиями статей о том же Мандельштаме. Поставив рядом, Мой брат Осип резануло ухо, и я переменил его на скромное: Памяти М[андельшта]-ма. В самой статье я ничего не менял, и это выражение - "Мой брат…" всюду на месте (1).

(1) Выражение "брат мой Осип" повторяется в статье четыре раза.

Т[ель-]А[вив]
28.II [19]61
Дорогой Роман Николаевич,
Очень хорошо сделали, что переменили название статьи. Я сам хотел это предложить, т.к. оно годилось бы для особняком где-нибудь помещенной статьи, а не в книжке, рядом и на фоне других.
Сразу же, по выходе, пошлите мне 20-25 экз[емпляров] сборника для распределения в магазинах Т[ель-]Авива и Хайфы. В доказательство интереса, который возбуждает Мандельштам в Израиле, посылаю Вам вырезку из Радио-Журнала с текстом беседы о Манд[ельштаме] в Израильском Радио. - Они просили у меня "портрет Манд[ельштама]", а за неимением такого и т.к. речь шла об "акмеизме", напечатали портрет Ахматовой - с открытки, которая у меня завалялась (1).
Чек на 35 d[ollars] будьте добры послать мне с письмом на англ[ийском] языке, "при сем посылаем чек такой-то как гонорар за статью такую-то", по возможности на бланке изд[ательст]-ва. Без такого письма мне не обменяют в банке по льготному курсу (2.16) вместо 1.80, полагающемуся в таких случаях.
Ваш с приветом

(1) Речь идет о радиобеседе израильского поэта и переводчика Эзры Зусмана (1900-1973) на тему Мандельштам и акмеизм в русской литературе, которая состоялась 25 февраля 1961 г. Помимо портрета А. Ахматовой - со знаменитой картины Н. Альтмана (1914) - в информационном еженедельнике израильского радиовещания Kol Israel (Голос Израиля) Radio (1961. № 17. February 23. S. 8) помещена биографическая статья о Мандельштаме (автор - Г. Рахлин).

Tel Aviv,
18.VIII [19]61
Дорогой Роман Николаевич,
Я получил всего 10 экз[емпляров] В[оздушных] П[утей] (вместо 20) - и заключаю, что эта книжка хорошо идет. Номер 2 еще лучше первого. Очень ценная и важная позиция, и даже - событие, не только в эмигрантском масштабе. Теперь Вам будет очень трудно превзойти себя самого. И моя статейка - с ее особым углом зрения - не лишняя в книге (1).
Из полученных 10 я себе оставил три для раздачи, а 7 отдал в магазин Мааян для продажи нетто Вам 5 фунт[ов] (№ 1 продавался по 4, кажется).
Я действительно очень занят срочной работой, но как только кончу, постараюсь, чтоб был отзыв о В[оздушных] П[утях] в местной прессе.
С сердечным приветом

(1) Рецензировавший ВП-II В. Варшавский отметил "задушевную и взволнованную" статью Марголина (Новый журнал. 1961. № 65. С. 289).

(2) Статьи Марголина, освещавшие шедший в Израиле процесс над гитлеровским преступником А. Эйхманом, регулярно появлялись в Новом русском слове и в парижской Русской мысли с апреля по сентябрь 1961 г. Марголин не совсем прав, называя себя единственным автором, освещавшим процесс Эйхмана в эмигрантской печати, см., напр.: Свет Гершон. Процесс Эйхмана в Иерусалиме // Русская мысль. 1961. № 1668. 13 апреля. С. 4. Брошюра Марголина на эту тему в печати не появлялась.

Тель-Авив, 31.8 [19]64
Дорогой Роман Николаевич,
В апреле, когда Вы меня сфотографировали на фоне магнолий, мы говорили о 4-ой книжке В[оздушных] Путей. Вы мне предложили тему о "свободе творчества", но мне кажется, что это уж очень захватанная тема и "commonplace". - Кто против "свободы творчества"? - Прочтите прилагаемый краткий essay. Он, кажется мне, для советского читателя В[оздушных] П[утей] должен быть интересен - как голос с Запада. Русскую же эмиграцию он приведет в негодование, но это мне все равно, если Вы не боитесь. Очерк, в сущности, не антирелигиозный, а внерелигиозный1. - И сообщите свое решение.
Ваш с приветом

(1) Речь идет об очерке К диалектике мифологического мышления, напечатанном в ВП-IV (С. 144-153).

26/II [19]65
Роман Николаевич дорогой,
Подтверждаю получение № 4 Возд[ушных] Путей. Я только заглянул, но вижу, что там форменный калейдоскоп, масса интересного и разного, как в Ноевом Ковчеге.
Эмиграцию покоробит презрительный (неуважительный) отзыв Ахматовой о Георгии Иванове, который окружен культом в эмигрантском мирке (1), - а читатели там только ухмыльнутся над Шестой печатью Ульянова - погребальный вой над концом мира, "бедные эмигранты" (2). Хочу попросить Вас прислать мне еще один экземпляр, сверх авторского, вычтя стоимость из того, что мне причитается.
Проектирую в конце июня проездом в Мексику, если позволит мировая и личная ситуация, побывать в Нью-Йорке. Созвонимся тогда.
Сердечный привет от меня и Евы Еф[имовны] Вам и Вашей супруге.

(1) Имеются в виду критические замечания Ахматовой в ее очерке Мандельштам (Листки из дневника), напечатанном в ВП-IV (С. 23-43). Эти замечания были направлены против мемуарных несообразностей Г. Иванова: "Никаких собраний на Тучке не бывало и быть не могло. Это была просто студенческая комната, где и сидеть то было не на чем. Описание five o'clock на Тучке (Георгий Иванов - Поэты) выдуманы от первого до последнего слова. Иванов не переступал порога Тучки" (С. 25) и в особенности: "В Варшаву Осип Эмильевич действительно ездил и его там поразило гетто (это помнит и М.А. З[енкевич]), но о попытке самоубийства его, о которой сообщает Георгий Иванов, даже Надя не слыхивала, как и дочке Липочке, которую она якобы родила" (С. 28).

(2) Очерк Н. Ульянова Шестая печать (С. 167-175) представлял образец современного апокалиптического пророчества "конца мира".

Тель-Авив,
3 июня [19]65 (1)
Дорогой Роман Николаевич,
Не знаю, застанет ли эта записка Вас в Нью-Йорке, но на всякий случай извещаю, что буду в Нью-Йорке дня три - проездом в Мексику - примерно 27-30 июня. Вернусь потом в Н[ью-] Й[орк] во второй половине июля. Хотел повидать Вас… остановлюсь я в отеле Бреттон-Холл на Бродвее угол 86-й ул[ицы]. Если будете в городе - оставьте для меня записку в отеле или в редакции Н[ового] Р[усского] Слова.
С сердечным приветом

(1) Письмо отпечатано на машинке.

Т[ель-] А[вив] 21/XI [19]65
Дорогой Роман Николаевич,
давно я собираюсь Вам написать, с выражением сожаления, что не удалось повидаться этим летом. Так я и не узнал, о чем и как Вы разговаривали с Анной Ахматовой… Теперь же пишу Вам в связи с тем, что собираюсь написать статью о Льве Шестове (к его 100-летию рождения в февр[але] [19]66 года). Какие у Вас планы насчет Возд[ушных] Путей, пятой книги? И хотите ли Вы, чтобы я эту статью задержал для В[оздушных] П[утей]?
Надеюсь, что будущим летом, если только снова окажусь в Нью-Йорке, не разминусь с Вами.
Сердечный привет Вашей супруге -

25.11 [19]65 (1)
Дорогой Юлий Борисович,
Благодарю Вас за память и письмо. Жалел, что не видел Вас в Америке. Спешу "обрадовать" Вас, что увидимся в марте в ваших палестинах. Едем к вам с удовольствием. Я действительно буду очень рад Вас повидать и Еву Ефимовну.
Относительно № 5 Альманаха ничего сказать еще не могу. Поговорим. Но о Шестове пишите, пожалуйста. Интересно будет прочесть, тем более, что Вы его противоположность в плане философических рассуждений. Юбилей Ш[естова] мне особенно близок сердечно, он был ровесником и другом моего отца. И росли вместе в Киеве, на Подоле. Пишите!
Бродского, между прочим, освободили, в конце концов. Помог, говорят, Ж.-П. Сартр, что мне не по душе и даже противно, однако важно, что молодой поэт гуляет по Ленинграду и не должен возвращаться в деревню Норенское, Арханг[ельской] области.
С Ахматовой было свидание. Она меня разочаровала. Вы знаете, есть у Пруста в его знаменитом романе глава: Имена и места, где рассказывается, как некоторые имена всю жизнь вас волнуют и интригуют и как они обманывают вас, когда вы знакомитесь в действительности с местами, названными этими фантастическими именами. Так точно и случилось с А[нной] А[ндреевной]. Это совсем не то, что воображалось. Расскажу.
Привет Вам обоим от нас обоих

(1) Два фрагмента из этого письма - первый: от "Бродского, между прочим, освободили…" до "…в деревню Норенское, Арханг[ельской] области" и второй: от "Она меня разочаровала" до "Это совсем не то, что воображалось" - приведены в кн.: Тименчик Роман. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.; Toronto: Водолей; The University of Toronto, 2005. С. 698, 719.

Тель-Авив, 7 янв[аря] 19[66]
Дорогой Роман Николаевич,
Сердечно, хотя и с опозданием, поздравляем Вас и Вашу супругу с Новым Годом и ждем Вас обязательно в марте. - К Вам просьба - Рюрик Ивнев, поэт (его Избранные стихотворения недавно изданы в Сов[етском] Союзе), состоит с нами, вернее с моей женой, в переписке. Живет он в Москве, но до сведения его дошло, что в Опытах где-то, в какой-то книжке упоминалось его имя. И он просит выяснить это и, если можно, прислать ему выдержку (1). Полный комплект Опытов у меня был, но не могу найти его в книжном хаосе. А у Вас, редактора, он, наверно, хранится в полном порядке. Так вот, уважьте старика (Рюрику 75 лет) и посмотрите, где он там фигурирует, что о нем было сказано… Статью о Шестове напишу - в этом или будущем месяце, и назову ее - Антифилософ.
С приветом и пожеланиями

(1) Рюрик Ивнев (наст. имя и фамилия: Михаил Александрович Ковалев; 1891-1981), поэт, об упоминании его имени в Опытах см. в следующем письме.

22 янв[аря 19]66 г.
Дорогой Юлий Борисович,
Хочу поздравить Вас с Новым Годом и ответить на последнее письмо.
Между тем прочел Ваши Воспоминания с глубоким волнением (1). Буду ждать окончание. Начало очень хорошо. Воссоздавая прошлое, мы как бы пытаемся победить время, хотя и знаем, что это невозможно.
О Р. Ивневе написал в свое время Вс. Пастухов. Это было напечатано в 5-м № Опытов (2). У меня этого выпуска нет. Сам Пастухов говорил, что Ивневу посылать его статью не следовало бы, ибо там мало лестного о нем сказано (3). Но Вам видней.
Привет Еве Еф[имовне] от на обоих.
Жму руку.

(1) Имеется в виду автобиографическая Книга о жизни Марголина, печатавшаяся в Новом журнале (1965. № 81. С. 37-74; 1966. № 82. С. 56-96). Ср. с реакцией на этот текст Г. Аронсона, который в рецензии на 80 и 81 книги Нового журнала писал:

Особняком стоят главы автобиографии Ю. Марголина, его Книги о жизни. Как выиграло бы это произведение и избавило его от возможных… упреков, если бы автор придал ему не биографический, а беллетристический характер. Особенно это относится к первым двум главам, где автор воссоздавая портрет своего отца, остается беспощадным и непримиримым к его памяти (Аронсон Г. "Новый журнал" книги 80 и 81 // Новое русское слово. 1966. 30 января. С. 8).

(2) Cм.: Пастухов Всеволод. Страна воспоминаний // Опыты. 1955. V. С. 81-90.

(3) Несмотря на то, что в воспоминаниях Пастухова о Рюрике Ивневе "мало лестного […] сказано", в памяти Ю. Иваска запечатлелся следующий эпизод:

- В музыке вы ровно ничего не понимаете, - говорил он [Пастухов] мне. […] - Лучше я прочту вам стихи:

Все забыть и запомнить одно лишь,
Что Архангельск не так уж далек…

- Кто написал? Угадайте! Слышали о Рюрике Ивневе? Его совсем забыли, а встречаются у него стихи удивительные (Иваск Юрий. В.Л. Пастухов // Новый журнал. 1968. № 90. С. 269-270).

Т[ель]- А[вив], 8 февр[Аля 19]66 (1)
Дорогой Роман Николаевич,
только два слова: статью о Льве Шестове я написал и на днях прочту ее в виде доклада на собрании местных читателей-почитателей Шестова. Что у Вас выяснено с Возд[ушными] Путями и хотите ли Вы, чтобы я Вам выслал эту статью? - Если 5 книжка В[оздушных] П[утей] выйдет в этом году, то я вышлю Вам шестовскую статью, в противном случае это не имеет смысла, т.к. статья ведь юбилейная. Или хотите, чтобы подождать Вашего обещанного приезда? Когда приедете? -
Привет сердечный Вам и супруге
от нас обоих

(1) Письмо отпечатано на машинке.

30.11 [19]66
Дорогие Марголины, Ева Ефимовна и Юлий Борисович,
Это письмо для того, чтобы скромно заявить, что мы живы. Давно хотелось об этом, житье-бытье, написать, но что-то рука не подымалась. Объяснить, почему я не писатель, я не могу: не пишется, и все. Но это не значит, что мы не помним Израиля, Тель-Авива и, в особенности, Вас и о Вашем добром отношении к нам и снисходительном и внимательном к Возд[ушным] путям. Поверьте Вы мне, если скажу, что альманах этот не дает мне ни минуты покоя: он настойчиво о себе мне напоминать [sic] и зовет меня к ответу: "почему ничего не делается, т.е. 5-й №"? А я ему не отвечаю, потому что он меня понять не может. А Вам я еще думаю объяснить сложную, запутанную мою мысль с этим особенным выпуском 1967 г. Вы понимаете, что выйти в этот юбилейный год, год вечно печальной даты 50-стилетия Октября, этого "окаменевшего дерьма" (1), выйти обыкновенным сборником невозможно. Нужны "итоги" и выводы. И потому, обращаясь к Вам, Юлий Борисович, прошу приступить к статье, в кот[орой] читатель бы понял, что за полвека Россия всячески "расчеловечивалась["] и старалась (и еще не перестала) расчеловечивать мир не мытьем, так катаньем (2). Это Ваша исконная тема. Принимайтесь! Выход 5-го предполагается весной.

(1) Гринберг, вероятно, цитирует начало поэмы В. Маяковского Во весь голос.

(2) Здесь использован словообраз самого Марголина: одна из глав Путешествия в страну Зе-Ка называется Расчеловечение.

Тel Aviv, 23.XII [19]66
Дорогой Роман Николаевич,
Очень нас с Евой Ефимовной обрадовало напоминание, что вы живы. Хотя мы в этом и раньше не сомневались и всегда о вас помним. Е[ва] Е[фимовна] сейчас больна, лежит уже две недели (что-то с ногой…), я вокруг нее хлопочу, оттого и запоздал с ответом на Ваше письмо от 30.XI. - Что же касается Вашего предложения написать к 5-му номеру В[оздушных] П[утей] статью к юбилею "Октября", то, Роман Николаевич, ведь уже есть у Вас статья о Шестове, а так как Вы двух моих статей печатать не будете и не должны, - то я, все-таки, предпочитаю, чтобы появилась уже наличная статья. Об Октябре, небось, все ударят в перья, а о Шестове не пишут, о нем мало что знают в эмиграции, и ничего - в России. Это статья - полезная, стоит ее напечатать. Надеюсь буд[ущим] летом побывать в Нью-Йорке, а какие у вас планы?
Привет сердечнейший Вам и г-же Гринберг.

В Новом Году желаем всех благ!

4.1 [19]67
Дорогой Юлий Борисович,
читал Ваше письмо от 23 п[рошлого] м[есяца] с грустью, узнав, что Ева Еф[имовна] больна и "лежит уже две недели". Пожелайте ей быстрого выздоровления от нас обоих!
Я понял, конечно, что Вы сильно раздосадованы, что прошу "свежую" статью, когда прежняя В[аша] еще не напечатана; что мысль моя об Альманахе 5 связывалась с "Великим Октябрем", о кот[ором] будет трубить весь мир, тогда как о Шестове мало кто знает.
Скажу с конца, что почти каждый год появляется в нескольких периодических изданиях (и не только) работы о Шестове. Мне кажется, что именно я-то и начал этот "поход" в Опытах с 1953 г. (1). И дошел до того что и сам напечатал свою статью в 1958 г. памяти Ш[естова] по случаю 20-летия со дня смерти (2). А на днях в Нов[ом] жур[нале] № 85 (последнем) появилась большая статья покойного Г. Ловцкого, шурина Ш[естова] (3). Напомню еще, что во Франции и Германии вышли книги Ш[естова] и труды о нем в последнее время (они у меня на полке, благодаря любезности Н.Л. Барановой, дочери Ш[естова]) (4). Нужно сказать, что дочери Ш[естова] (5) вот уже 20 лет как неустанно трудятся над славой отца и добились успеха (6).
Я не отказываюсь печатать Вашу статью о Ш[естове], но не в этом выпуске, а в следующем. Редактор может (чтоб не сказать "должен") иметь право выбора при составлении сборника. Сборы книги только начались, и на первый взгляд мысли Ш[естова] и мысли о нем некстати в 5-м №.
Я буду рад В[ашему] участию в предстоящем выпуске в том духе, как писал в своем первом письме.

(1) Гринберг, по всей видимости, имеет в виду публикацию в О-III (1954) 3, 4 и 5 глав из незаконченной книги Шестова Sola fide (С. 115-144) (см. прим. 2 к письму Газданова от 9 мая 1954 г.).

(2) Упоминание об этой статье см. в общей вступительной заметке.

(3) Речь идет о посмертной статье Г.Л. Ловцкого (1871-1957) Философ библейского откровения (К 100-летию со дня рождения Льва Шестова) (Новый журнал. 1966. № 85. С. 207-230).

(4) Наталья Львовна Баранова-Шестова (урожд. Шварцман; 1900-?), дочь Шестова, составитель библиографии трудов отца, вышедшей двумя изданиями (Bibliographie des ?uvres de Leon Chestov / Etable par Nathalie Baranoff. Paris: Institut d'Etudes Slaves, 1975 и 1978) и двухтомника Жизнь Льва Шестова: По переписке и воспоминаниям современников (Paris: La Presse Libre, 1983).

(5) Другая, старшая дочь Шестова - Татьяна Львовна (в замужестве Rageot; 1897-1972).

(6) Следует заметить, что в ВП Шестов был представлен следующими работами из семейного архива: А.С. Пушкин (ВП-I. С. 51-66), Фрагменты неоконченной рукописи "Тургенев" (ВП-II. С. 261-268) и Итоги и комментарии (ВП-IV. С. 139-143).

Tel Aviv, 20 янв[аря 19]67
Дорогой Роман Николаевич,
Я не "сильно раздосадован", как Вы предположили, по поводу того, что статья о Шестове застряла, но не очень доволен тем, что мне придется писать новую статью, если хочу поддержать традицию моего участия в сборниках В[оздушных] П[утей]. - Трудность же в том, что я не могу писать "на тему" и "по случаю", а готового и даже намеченного к 50-летию Октября у меня ничего нет. Значит, остается ждать, пока что-то назреет и появиться "внутренняя необходимость", и тогда тоже боюсь, как бы не вышло слишком остро… Ведь В[оздушные] Пути проходят на над-политическом, не грубо политическом уровне… Зная состав российской эмиграции, опасаюсь, удастся ли Вам составить сборник в желаемом духе…
Во всяком случае, благодарен за приглашение включиться в № 5.
Е[ва] Е[фимовна] поправляется… Сердечный привет от нас - Вам и Вашей спутнице жизни…

24.1 [19]67
Дорогой Юлий Борисович,
Разумеется, мы "над-политическое" издание, но большевики занимают площадь куда более обширную, чем "политика" в обычном смысле. Я имею в виду противопоставление - "мы и они" без программных излияний, а на примерах статей, стихов, прозы. Этот контраст - даже чисто внешний - важней догматических рассуждений. Есть одна особенная тема: это отношение учителя к ученику в советской школе и в свободных странах. Там учитель - надзиратель и то, что зовется "бэбиситтер", он блюститель порядка, - здесь - тренер, развивающий молодого человека к самостоятельности. Эта разница уже сейчас решает судьбу страны, если полагать, что молодежь "заправляет" делами. Это мое мнение, что молодежь даст направление для предстоящих десятилетий. Я буду Вас ждать.
Не сомневаюсь, что тема "набежит" сама собой, ибо - так я считаю - Вы один из острейших зрителей происходящего.
Привет Вам обоим

Tel Aviv,
15 марта [19]67
Дорогой Роман Николаевич,
Я, наконец, собрался писать статью "к 50-летию", но тут пришло мне в голову, что за [sic] В[оздушные] П[ути] это уже поздно (а для газеты - рано, к октябрю). А потому если все же не поздно, то сообщите, пожалуйста, какой был бы крайний срок для высылки Вам статьи и как вообще дело обстоит с пятой книжкой В[оздушных] Путей.
С сердечным приветом
Вам и супруге
от нас обоих -

Т[ель]-А[вив], 1 ноября [19]67
Многоуважаемый Роман Николаевич,
Я получил № 5 Возд[ушных] Путей с моей статьей (1).
Спасибо. Номер составлен пестро, но содержит много интересного. Я был, мягко выражаясь, удивлен, когда оказалось, что моя статья - единственная на тему 50-летия Революции. Ведь Вы отложили печатание статьи о Шестове, ссылаясь на то, что весь 5 выпуск будет посвящен 50-летию. Если бы я знал, что моя статья на эту тему будет единственной, то либо вовсе не писал бы, либо написал бы - иначе. Я считал, что моя статья будет "камешком в мозаике" ряда авторов, не больше. Но Бог с этим. Как бы ни было, в эмигрантской литературе такая книга - важная позиция. Обязательно пошлите один экземпляр Президенту Гос[ударст]ва Израиль Mr Zalman Shazar, Jerusalem. Старик внимательно читает и оценит. Много ли еще глав государств, которым можно послать Возд[ушные] Пути?
Скажу также в Рус[ском] отделе Нац[иональной] библиотеки, чтобы выписали.
Привет В[ашей] супруге.

(1) В ВП-V была помещена статья Марголина Пятьдесят лет спустя (С. 146-158). Она была положительно отмечена в рецензии Г. Аронсона на этот выпуск альманаха (Новое русское слово. 1967. № 19991. 3 декабря. С. 8).

* В нижеследующей публикации существует двойная система сносок: сквозная, которая обозначается квадратными скобками [ ] и отдельная - для писем, следующая непосредственно после каждого письма, где используются круглые скобки ().

Примечания:

1. Который, по несколько туманному, однако вполне комплиментарному суждению критика, способствовал "созданию литературной атмосферы, иногда весьма утонченной" (Андреев Ник. Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (Опыт постановки темы) // Русская литература в эмиграции / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург: Питтсбургский университет, Отдел славянских языков и литератур, 1972. С. 29).
2. Прежде всего это касается безвременно ушедшего московского ученого Р. Янгирова, который в целом ряде публикаций архива Р. Гринберга реконструировал основные факты его биографии и редакторско-издательской деятельности, см.: Роман Гринберг и Роман Якобсон: Материалы к истории взаимоотношений / Вступ. статья, публ. и прим. Р. Янгирова // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования / Отв. ред-ры Х. Баран, С.М. Гиндин. М.: РГГУ, 1999. С. 201-212; "Дребезжание моих ржавых струн...": Из переписки Владимира и Веры Набоковых и Романа Гринберга (1940-1967) / Публ., предисл. и комм. Р. Янгирова // In memoriam: Исторический сборник памяти А.И. Добкина. СПб.; Париж: Феникс-Atheneum, 2000. C. 345-397; Друзья, бабочки и монстры: Из переписки Владимира и Веры Набоковых с Романом Гринбергом (1943-1967) / Вступ. статья, публ. и комментарии Р. Янгирова // Диаспора: Новые материалы. I. Париж; СПб.: Athenaeum-Феникс, 2001. C. 477-556; Янгиров Рашит. К истории "встречи двух эмиграций". Документ из архива Р.Н. Гринберга // Canadian-American Slavic Studies. 2003. Vol. 37. No 1-2. P. 121-131; "Пример тавтологии": Заметки о войне Владимира Набокова с Георгием Ивановым // Диаспора: Новые материалы. VII. Париж; СПб.: Athenaeum-Феникс, 2005. С. 596-618. См. также: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом: 1953-1967 / Публ., подг. текста и комм. О.А. Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17. C. 97-181 (10 писем Адамовича, включенные в данную публикацию, были напечатаны раньше, см.: Адамович Георгий. Письма Роману Гринбергу / Публ. Вадима и Веры Крейд // Новый журнал. 2000. № 218. С. 141-151); Гринберг Роман. Вечер поэзии Набокова глазами современника / Вступл., публ. и комм. Ю. Левинга // Октябрь. 2007. № 7. С. 185-190.
3. О Л. Шестове см. мемуарный очерк Гринберга Неправда разума: К годовщине смерти Льва Шестова (Новый журнал. 1958. № 54. С. 248-256).
4. Адамович Г. Памяти ушедших. Р.Н. Гринберг // Русская мысль. 1970. № 2774. 22 января. С. 11.
5. См., напр.: Незабытые могилы: Российское зарубежье: некрологи 1917-1997: В 6-ти томах / Сост. В.Н. Чуваков. Т. 2. М.: Российская Государственная библиотека. Отдел литературы русского зарубежья, 1999. С. 235; Российское зарубежье во Франции 1919-2000: Биографический словарь: В 3-х томах / Под общ. ред. Л Мнухина [et al.] Т. 1. М.: Наука; Дом-музей М. Цветаевой, 2008. C. 429 и др.
6. Об издававшемся М.С. Цетлиной журнале Опыты (Нью-Йорк; 1953-1958, всего вышло 9 номеров; №№ 1-3 (1953-1954), ред-ры Р.Н. Гринберг и В.Л. Пастухов), №№ 4-9 (1955-1958), ред. Ю.П. Иваск) см.: Литературоведческий журнал. 2003. № 17.
7. Об альманахе Воздушные пути (Нью-Йорк; 1960-1967; всего вышло 5 книг) см.: Дымерская-Цигельман Людмила. Альманах Воздушные пути и его издатель-редактор Роман Гринберг // Евреи в культуре Русского Зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе. Т. 5 / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иерусалим, 1996. C. 135-152.
8. Завалишин Вяч. Третья книга Воздушных путей // Новое русское слово. 1963. № 18374. 30 июня. С. 8.
9. Library of Congress (Washington). Manuscript Division, The Records of Vozdushnye puti. Box 3.
10. Рецензировавший 3-й выпуск Воздушных путей Вяч. Завалишин без основания утверждал, что Фроим Грач и Мой первый гонорар уже были опубликованы в Советском Союзе: первая новелла якобы печаталась в Альманахе приключений московского товарищества писателей за 1927 г., а вторая - в Крымском сборнике (1929). При этом, добавлял критик, нет абсолютной уверенности в том, что в названных изданиях оба произведения появились по-настоящему впервые, а не были в свою очередь перепечатаны откуда-то еще (Завалишин Вяч. Третья книга Воздушных путей // Новое русское слово. 1963. № 18374. 30 июня. С. 8).
11. Наиболее подробную биографическую справку о ней см.: Скит. Прага 1922-1940: Антология. Биографии. Документы / Вступ. статья, общ. ред. Л.Н. Белошевской; Сост., биографии Л.Н. Белошевской, В.П. Нечаева. М.: Русский путь, 2006. С. 438-442; а также: Баканова И.В. "Вам, Марина, мы тут не судьи…": Об архиве Аллы Головиной // А.С. Пушкин - М.И. Цветаева. Седьмая цветаевская междунар. науч.-темат. конф. (9-11 октября 1999 г.): Сб. докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2000. С. 349-358; Ее же. Марина Цветаева и Алла Головина: История взаимоотношений в контексте литературного творчества // Семья Цветаевых в истории и культуре России: XV Междунар. научно-тематическая конф. (Москва, 8-11 октября 2007 г.): Сб. докл. / Отв. редактор и составитель И.Ю. Белякова. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. С. 356-379.
12. Полный вариант см., напр.: Цветаева М.И. "Хотите ко мне в сыновья?": Двадцать пять писем к Анатолию Штейгеру / Подгот. текста, вступ., сопроводит. пояснения А. Саакянц. М.: Дом Марины Цветаевой; Возвращение, 1994.
13. Цветаева Марина. Собрание сочинений: В 7-ми томах. Т. 6. М.: Эллис Лак, 1995. С. 421.
14. Там же. С. 451.
15. Цит. по: Скит. Прага 1922-1940. С. 441.
16. Цит. по статье: Баканова И.В. Марина Цветаева и Алла Головина: история взаимоотношений в контексте литературного творчества. С. 366-367. Лесбийское прочтение дружбы Цветаевой и Головиной см. в письме известного "антицветаевца" Г. Адамовича И. Одоевцевой от 20 января 1956 г. - как раз в связи с появившимися в Опытах цветаевскими письмами А. Штейгеру:
    Да, читали Вы письма Цветаевой к Штейгеру? Я давно не читал столь бабьего и вздорного, о чем и сообщил Иваску, на что он мне ответил, что я Цветаеву "не понимаю". Говорят, она разочаровавшись в любовных способностях Ш[тейгера], набросилась потом на Аллу Головину. Я за ней этого не знал (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: (Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955-1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. 21. М.; СПб.: Atheneum - Феникс, 1997. С. 427).
17. Кодрянская Наталья. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977. С. 143.
18. Из них мы в частности узнаем, что Головина сожгла множество писем от Цветаевой.
19. Ливак Леонид. К истории "Парижской школы". Письма Анатолия Штейгера, 1937-1943 // Canadian-American Slavic Studies. 2003. Vol. 37. N 1-2. С. 112.
20. Выражаю благодарность И. Беляковой (Москва) за помощь в подготовке той части публикации, которая связана с А. Головиной.
21. Очерк жизни и творчества Д. Кнута, собрание его стихов и прозы, а также их анализ см. в подготовленных нами книгах: Кнут Довид. Собрание сочинений: В 2-х томах. Иерусалим, 1997-1998; Хазан Владимир. Довид Кнут: Судьба и творчество. Lyon: Universite Jean-Moulin; Centre d'Etudes Slaves Andre Lirondelle, 2000, см. еще дополнительные материалы: Хазан Владимир. Довид Кнут: Из новых материалов // Еврейский книгоноша (Москва; Иерусалим). 2005. № 7. С. 44-51; см. также: Федоров Ф.П. Довид Кнут. М.: МИК, 2005.
22. Более подробно об этом см.: Хазан Владимир. "Я был очень тронут, что Вы так энергично-дружески отнеслись к моей просьбе…": Переписка В.С. Варшавского с Р.Н. Гринбергом // Vademecum: К 65-летию Лазаря Флейшмана. М.: Водолей, 2009.
23. Отдельные фрагменты встреч с Мандельштамом зафиксированы в воспоминаниях Терапиано, в которых рассказывается о знакомстве с поэтом в начале 1919 г. в киевском ХЛАМе, см. его кн. Встречи (Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. С. 14-15), впоследствии повторены и развиты в его статье Осип Мандельштам (Грани. 1961. № 50. С. 102-122), см. к этому его стихотворение Девятнадцатый год, напечатанное в торонтовском Современнике (1964. № 10. С. 7); см. также: Терапиано Ю. Иннокентий Анненский и Осип Мандельштам // Русская мысль. 1971. № 2850. 8 июля. С. 8-9.
24. Помимо упоминаемого в публикуемой переписке выступления Терапиано на вечере памяти Мандельштама, состоявшемся 17 июня 1961 г. в парижском Союзе русских писателей и журналистов, укажем еще, например, на его участие 3 мая 1963 г. в вечере И. Одоевцевой На берегах Невы, посвященном литературной жизни Петрограда 20-х гг. (в это время она готовила книгу под аналогичным названием, см.: Новый журнал. 1963. №№ 71, 72). В сообщении об этом вечере говорилось:
    Юрий Терапиано перенес место действия "на берега Днепра", вспоминая пребывание Осипа Мандельштама в Киеве в 1919 году. На Украине тогда жилось материально лучше, чем в Петербурге, и свободнее в политическом смысле: не было страха, и подозрительности, и доносов. Когда приехал со своим братом Александром Осип Мандельштам, киевские поэты, знавшие и любившие его стихи, хорошо приняли его, он сразу вошел в литературную жизнь города, нередко выступал.
    Юрий Терапиано дал живой образ этого необычайно талантливого человека и рассказал несколько эпизодов из его жизни на Украине.
    Характерен эпизод на празднике Первого мая, когда Мандельштам читал свои стихи в одном из киевских театров. У него был слабый голос, и публика неоднократно прерывала его чтение требованиями читать громче. Мандельштам обиделся и ушел. В публике раздались свистки, и кто-то крикнул с места: "Что за поэт Мандельштам, мы его не знаем!" Тогда лучший чтец стихов поэт Владимир Маккавейский выскочил вперед на авансцену и громко на весь театр крикнул: "Я вам покажу сейчас, какой поэт Мандельштам!" - и начал читать его стихи. Раздались громовые рукоплескания (Рубисова Е. "На берегах Невы" // Новое русское слово. 1963. № 18360. 16 июня. С. 8).
25. См., например, Терапиано Ю. О неизданных стихах О. Мандельштама // Новое русское слово. 1953. № 14862. 4 января. С. 8 и своеобразное продолжение: Его же. Ответ на письма читателей // Новое русское слово. 1953. № 14904. 15 февраля. С. 8; Его же. Неизвестные в эмиграции стихи Осипа Мандельштама // Опыты. 1953. № 1. С. 31-33.
26. Сокольников С. "Воздушные пути II" // Грани. 1961. № 49. Январь-июнь. С. 219; см. также рецензию М. Слонима на ВП-II, превратившуюся по существу в разговор о стихах Мандельштама: Новые стихи Мандельштама (Альманах 'Воздушные пути', выпуск 2-ой) (Новое русское слово. 1961. № 17626. 12 июня. С. 8).
27. Реакцию на стихи Мандельштама Мы живем, под собою не чуя страны и Средь народного шума и спеха ("Какие страшные стихи Мандельштама про сталинские брови и сердцевину"), содержит письмо В.В. Набокова Гринбергу от 22 июля 1961 г. (см.: Друзья, бабочки и монстры: Из переписки Владимира и Веры Набоковых с Романом Гринбергом (1943-1967). С. 535); о восприятии Набоковым другого мандельштамовского стихотворения, Пусти меня, отдай меня, Воронеж, см. в письме Гринберга Адамовичу от 29 октября 1960 г. (Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом: 1953-1967. C. 161).
28. Мандельштамовские материалы в этом выпуске Воздушных путей - стихи поэта и статьи о нем - оказались весьма плодотворными для первых исследовательских опытов о Мандельштаме, см., например: Чиннов Игорь. Поздний Мандельштам: (Некоторые образы его поэзии) // Новый журнал. 1967. № 88. С. 125-37).
29. В.С. Франк, конечно, имел в виду журнал Телескоп, в № 15 которого за 1836 г. было помещено первое и единственное при жизни П.Я. Чаадаева Философское письмо.
30. Луганов Андрей [И. Одоевцева]. Мимоходом // Русская мысль. № 1695. 15 июня. С. 5.
31. Этот доклад и был опубликован в качестве упомянутой выше его статьи Осип Мандельштам (Грани. 1961. № 50. С. 102-122).
32. Луганов Андрей [И. Одоевцева]. Вечер памяти Осипа Мандельштама // Русская мысль. 1961. № 1701. 29 июня. С. 3 (в статье по ошибке сказано, что ВП-II опубликовали 56 стихотворений и что вечер состоялся 16 июня).
33. Одоевцева И. Еще о поэзии // Русская мысль. 1961. № 1697. 20 июня. С. 5.
34. Любопытно, что Ульянов идентифицировался в эмиграции как "г. Н. Ульянов из нью-йорских "Воздущных путей"" (см.: Николаевский Б.Н. Общее значение частного спора // Русская мысль. 1960. № 1491. 25 февраля. С. 3).
35. Марголин Юлий. Заметки о Пушкине // Воля России. 1928. № 1. С. 72-105; № 2. С. 34-59.
36. Марголин Ю. Тель-авивский блокнот // Новое русское слово. 1968. № 20021. 2 января. С. 3.
37. Об этой группе см.: Сосинский Владимир. Рассказы и публицистика. М.: Российский архив, 2002. С. 51-65.
38. С Андреевым и Сосинским Марголин будет поддерживать отношения и в дальнейшем. См., например, в его письме сестре от 13-20 июля 1937 г. из Лодзи:
    Соня нам привезла фотографии Ады Черновой и второй девочки Вадима Андреева и письмо от Наташи Черновой… (Central Zionist Archives (Jerusalem). A 536. Folder 50).
    Ада (Ариадна Викторовна) Чернова (1908-1974) - жена Сосинского.
    Со "второй девочкой Вадима Андреева" - какая-то путаница: у Андреева была одна дочь Ольга (в замужестве Карлайл; 1930) и сын Александр (1937). Возможно, это была фотография родившегося 25 мая Александра, которого Марголин принял за девочку.
    Наташа (Наталья Викторовна) Чернова (1903-1992) - родная сестра Ольги (1903-1979), жены Андреева и сводная сестра Ариадны, жены Сосинского; жена поэта и литературного критика Д.Г. Резникова (1904-1970).
39. См. о нем: Литвин Е.Ю. Последняя одиссея Георгия Венуса // Ново-Басманная, 19. М.: Художественная литература, 1990. С. 243-264; Венус Б. Мой отец Георгий Венус // Г. Венус. Заблики в латах. Л.: Советский писатель, 1991. С. 3-14.
40. См. о нем: Фрезинский Борис. Мозаика еврейских судеб. ХХ век. М.: Книжники, 2008. С. 312-367.
41. См. мемуарно-некрологический очерк Ю. Марголина Памяти Анны Присмановой (Русская мысль. 1961. № 1629. 12 января. С. 7).
42. Гуль Роман. Я унес Россию: Апология эмиграции: В 3-х томах. Т. 1. Россия в Германии. М: БСГ-Пресс, 2001. С. 248.
43. Гуль Роман. Юлий Марголин // Новый журнал. 1971. № 102. С. 256 (некрологический очерк включен в его кн.: Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Нью-Йорк, 1973. С. 209-218).
44. Его воспоминания о Пинске этого времени см.: Марголин Ю. Пинское интермеццо // Новое русское слово. 1961. № 17782. 15 ноября. С. 2-3; № 17783. 16 ноября. С. 2; № 17784. 17 ноября. С. 2; № 17785. 18 ноября. С. 2; № 17787. 20 ноября. С. 2.
45. Марголин Ю.Б. Путешествие в страну Зе-Ка. Нью-Йорк, 1952. С. 16-17.
46. См., напр., показательные ссылки на Марголина именно как на авторитет в мире политической философии в статье высоко ценившего его редактора мюнхенского Голоса Зарубежья В. Пирожковой Человек в тоталитарном государстве (Новый журнал. 1967. № 87. С. 268-93). Заметим попутно, что именно В. Пирожкова была инициатором перевода книги Путешествие в страну Зе-Ка на немецкий и издания ее в Германии (их переписка отложилась в израильском архиве Марголина, см.: Central Zionist Archives (Jerusalem). A. 536. Folder 29).
47. Гатова Лариса. По-русски, с библейским акцентом // Новое русское слово. 1973. 27 октября. Из первых откликов на книгу см.: Нароков Ник. Путешествие в страну зе-ка (нерецензия) // Новое русское слово. 1953. № 14981. 3 мая. С. 5.
48. Hoover Institution Archives. Stanford University. M. Vishniak Papers. Box 5 D.
49. Марголин Ю. Тель-Авивский блокнот: Гюнтер Грасс и Жан-Поль Сартр в Израиле // Новое русское слово. 1967. № 19768. 24 апреля. С. 3.
50. Марголин Ю. Тель-Авивский блокнот // Новое русское слово. 1967. № 19732. 19 марта. С. 3.
51. Иргунисты - члены боевой подпольной организации ЛЕХИ ("lokhamei kherut israel" - "Борцы за свободу Израиля"); зачастую называлась просто "Иргун" - "Организация".
52. Новый журнал. 1961. № 66. С. 285.
53. Hoover Institution Archives. Stanford University. M. Vishniak Papers. Box 5 D.
54. Гуль Роман. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Нью-Йорк, 1973. С. 215.
55. Укажем на марголинские тексты, напечатанные в ВП, однако не упоминаемых в переписке: в ВП-I - О Боге великом, в ВП-III - Стихи, написанные в стране Зе-Ка. Прибавим к этому, что Марголин печатался в "гринберговских" О, т.е. тогда когда их редактором был Гринберг, см.: Марголин Ю. О лжи // Опыты. 1953. № 2. С. 88-99.
56. Перевод:
    1
    От имени Президента Израиля г-на Залмана Шазара я приношу Вам искреннюю благодарность за любезное приношение ему с Вашим приветствием последнего выпуска Воздушных путей, который Президент прочитает с величайшим интересом.
    С наилучшими пожеланиями от Президента.
    Искренне Ваш
    Давид Бартов
    Управляющий
    2
    Дорогой г-н Гринберг,
    Настоящим мы просим Вашего любезного распоряжения об отправке изданного на русском языке Альманаха Воздушные пути, IV.
    Заранее Вам благодарна.
    Преданная Вам,
    Шуламит Кахана,
    Секретарь Президента
    
57. Цитата из пушкинского Евгения Онегина (Гл.VI, строфа XXI).
58. Завалишин Вяч. Третья книга Воздушных путей // Новое русское слово. 1963. № 18374. 30 июня. С. 8.

© V. Khazan

back

top