С. Шварцбанд
Стихотворный опыт А.С.Пушкина
"В кругу семей, в пирах счастливых..."
"Sine ira - закон объективного творчества"
И.А.Гончаров [1]
Статья С.М.Бонди "Неосуществленное послание Пушкина к "Зеленой лампе" впер-вые была опубликована в 1939 г. /2/. Однако ученый при ее републикации в 1971 г. в "Черновиках Пушкина", сохранив свою "предположительную реконструкцию", которая вместе с транскрипциями черновиков публиковалась в большом академи-ческом издании в 1949 г. /3/, пометил: "Писано в 1935 г." /4/.
Высказывая ряд сомнений по поводу реконструкции черновиков в "методологиче-ском отношении", С.М.Бонди писал: "Такая... реконструкция пушкинского текста... не претендует на то, чтобы стоять в ряду текстов, подлинность которых бесспорна. Она, естественно не войдет на равных правах с остальными в собрание сочинений Пушкина. Но все же ей найдется место в работах о пушкинском творчестве, где она будет жить до тех пор, пока ее не отменит или не исправит более точное, глубокое и проницательное исследование" /5/.
Но судьба у "открытого в черновиках Пушкина" /6/ стихотворения оказалась дра-матической. В так называемом "малом академическом издании" /7/ "предположи-тельная реконструкция" С.М.Бонди сперва была опубликована в разделе "Из ран-них редакций", а затем в основном составе стихотворений 1821 г. Как отмечал С.А.Фомичев, редактор "малого академического издания" Б.В.Томашевский "не принял предложенного" С.М.Бонди заглавия и напечатал "восстановленный" текст в качестве "самостоятельного" стихотворения /8/. В 1966 г. Н.В.Измайлов в раз-деле "Текстология" счел нужным заключить обзор изучения послания к "Зеленой лампе" констатацией того, что "вопрос о большом послании 1821 года остался от-крытым и будущим редакторам придется его решать" /9/. Может быть, поэтому в 2004 г. С.А.Фомичев, полностью согласившись с новой композицией послания в из-даниях Б.В.Томашевского, предложил считать черновые записи в ПД 830 "первой редакцией послания", а записи в ПД 831 - "второй редакцией", стихи же из письма к Я.Н.Толстому - "третьей редакцией" /10/. Об истории реконструкций черновых записей Пушкина можно было бы не вспоминать, если бы проблемы, вызванные спорами крупнейших пушкинистов, не затрагивали основных аспектов текстоло-гии.
В.Д.Рак в том же томе, где была опубликована статья С.А.Фомичева, описав исто-рию заполнения записной книжки ПД 830 до л. 43, справедливо заметил, что "реально фиксируемый автографом текст существенно отличается от сводки", и заключил: "Получившее в пушкиноведческой текстологии приоритет извлечение из черновиков связных поэтических текстов путем конструирования стихов комбинациями зачеркнутых слов и фраз, извлекаемых из разных слоев правки, опирается на несколько главных аргументов. Первый: когда Пушкин работал над стихотворным текстом, в его голове всегда присутствовал какой-то связный его вариант, который мог и не отражаться полностью в незачеркнутом слое автографа. Второй: реконструируемые стихи реально существовали в какие-то моменты работы над произведением и, будучи, таким образом, подлинно пушкинскими, имеют право находиться в тексте на основании предыдущего аргумента. Третий: Пушкин имел обыкновение возвращаться к отвергнутым вариантам, никак этого не отражая в более раннем автографе, а закрепляя лишь в позднем, чему можно привести убедительное множество примеров. Проведенный анализ автографа "Я видел Азии бесплодные пределы" демонстрирует весьма относительную на-дежность и большую шаткость этих оснований" /11/. Думается, что "весьма от-носительную надежность и большую шаткость" подобных установок демонстри-рует любой автограф...
Пушкинистам хорошо известны так называемые источники послания к "Зеленой лампе": "1) черновые наброски в записной книжке ПД 830 (л. 64 об.-65 и л. 60-62); 2) черновые наброски и якобы сводка ранее написанных строк - в тетради ПД 831; 3) беловик отрывка послания - в письме к Я. Н. Толстому" /12/. Вот как выглядят полистные "реконструкции" черновиков ПД 830 (по С.А.Фомичеву), т.е. "первой редакции" (в прямых скобках указан зачеркнутый в автографе текст, в угловых скобках - конъектуры):
Лист 64 об.
В кругу семей в пирах игривых
Я гость унылый и чужой ·
Вдали др<узей> [вольно]люб<ивых>
Теснимый хладною толпой
Лист 65
Певец любви печальный странник
Забыв и лиру и покой
Бегу за милою мечтой - -
Где ж отдохну младой изгнанник
Забуду горесть и любовь
И сердца пыл неосторожный
Забро[шу] посох мой дорожный
И равнодушен буду вновь -
А вы товарищи младые
Друзья готовьте шумный пир
Готовьте чаши круговые
Венки цветов и гимны лир
Не трудно заметить, что пока в тексте нет ни одной детали, по которой мы могли бы идентифицировать "товарищей младых" и "друзей" в качестве "лампистов". Более того, этот черновик представляется вполне законченной заготовкой некоего "абстрактного" стихотворения, в котором на первом месте находится субъект текс-та - "я гость унылый и чужой", "странник", "младой изгнанник" и т.д.
Второй черновик, присоединяемый исследователями к первому, носит совсем иной характер:
Лист 61
Где своенравный произвол
Менял бутылки разговоры,
Рассказы, песни шалуна
И разгорались наши споры
От искр и шуток и вина --
Налей же мне вина кометы
Желай мне здравия, кал<мык>
Разлуки долгой и тяжелой
Забыта хладная печаль
[Ты здесь] Амфитрион веселой,
Щастлив[ый], добрый, умный враль!
Быв[алой?] пламенея [?]
Благослови же мой возврат
Но где же он, твой ми<лый брат>
Недавный рекрут Гименея!
Где ты, приятный Адонис
Жил[ец] Пафоса и Киферы
Любимец ветреных [лаис]
Щаст[ливый] баловень [Венеры]
Услышу ль я мои поэ[ты]
Богов торжественный язык
Налей же мне
Желай мне здр[авия] к[алмык]
Ты здесь о гражда[нин] кулис
Театра злой летопи[сателъ]
Очаровательных актрис
Непостоянный обожатель
Вы оба в прежни времена
В ночных беседах пировали
И сладкой лестью баловали
Певца свободы и вина
[И я любил их остро{ту}]
Любил улыбку, нежны взоры
Веселый нрав и разговоры -
Лист 61 об.
Но оскорбил я красоту,
Когда [она] блистала славой
В венце любви, в дыму кадил --
В досаде м[ожет] б[ыть] неправой
Хвалы я свистом заглу[шил]
Погибни мести миг единый
И дерзкой лиры ложный звук, -
[Я виноват]
Перед охаянной Моиной
Сопоставим оба черновика.. Во-первых, в первом автографе речь идет о сиюми-нутном состоянии субъекта ("гость унылый и чужой", "вдали друзей", "[опаль-ный] странник", "[младой] изгнанник"). Во-вторых, движущей пружиной лириче-ского повествования является "милая мечта" о будущей встрече. При этом сперва она реализована по отношению к субъекту текста в третьем лице: "Где ж отдох-нет... Обнимет... Где позабудет он... Где позабудет он...". Но Пушкин сразу почув-ствовал стилистическую сумбурность: "бегу за милою мечтой" - "отдохнет" и "по-забудет", и тут же третье лицо исправил на первое: "Забыв... Бегу за милою мечтой где ж отдохну... Где позабуду... И брошу посох... буду... Забуду...". Естественно, что концовка первого черновика, предрекая будущую встречу, заканчивалась обра-щением:
А вы товарищи младые
Друзья готовьте шумный пир
Готовьте чаши круговые...
Второй автограф строился совсем на иных основаниях. Во-первых, в нем доми-нирует прошедшее время, которое соотносит говорение субъекта с воспоминани-ями: "своенравный произвол Менял...", "разгорались наши споры". Правда, Пуш-кин попытался совместить фабульное движение (так сказать, реализованное буду-щее) первого автографа со своими воспоминаниями: "[Я с вами вновь] [друзья об-жоры] [Примите брата шалуна...] Налейте мне... Желай мне...". Однако, почувст-вовав их несовместимость в одном стихотворении, решил отказаться от "милой мечты" в пользу воспоминаний.
Так что между обоими черновиками на этапе их появления в ПД 830 вроде бы не было прямых взаимосвязанностей, если только не считать за таковые то, что в первом автографе "милая мечта" о встрече ("Друзья готовьте шумный пир") реали-зуется во втором "[Я с вами вновь] [друзья обжоры]"), оставаясь тем не менее лишь поэтической условностью.
Судя по черновикам в записной книжке ПД 830, никакого единого замысла "большого стихотворения" не было: на л. 64 об.-65 Пушкин задумал одно стихо-творение, подсказавшее ему возможность написания другого (на л. 60-61 об.). Впрочем, и объединение их с черновиками в первой кишиневской тетради - сугубо механическое: по сути дела, какие-то черновые записи присутствуют в записной книжке ПД 830 (датируются февралем-мартом 1821 г.) и в первой кишиневской тетради ПД 831 на л. 48-49 (датируются августом 1821 г. - апрелем 1822 г.).
Казалось бы, что текстологическое описание материала в ПД 830 на этом должно было бы завершиться, поскольку попытки представить Венеру Милосскую с рука-ми, конечно, занятие интересное, но... малопродуктивное.
Недаром С.М.Бонди в своей статье признавался, что "к сожалению, полного закон-ченного послания мы не получим, - останутся незаполненные лакуны, но таково состояние наших источников" /13/.
Б.В.Томашевский же решил заполнить лакуны "сторонним" материалом и писал: "Состав участников "Зеленой лампы" охарактеризован Пушкиным в длинном не-оконченном послании петербугским друзьям... Отдельные части его Пушкин пере-нес в другие свои стихотворения" /14/. А в пространных примечаниях к своей ре-конструкции стихотворения ("В кругу семей, в пирах счастливых") ученый ука-зал: "Писано, вероятно, в феврале или марте 1821 г... Отдельные выражения и сти-хи позднее вошли в письмо Дельвигу - от 23 марта 1821 г., в послание Катенину, Юрьеву того же 1821 г." /15/. Логика заполнения лакун была простой: общество "Зеленая лампа", фактически объявленная филиалом Союза Благоденствия, оста-валось в центре внимания Пушкина и в 1820-1822 гг.
Но из трех названных лиц, Катенин вообще не входил в общество "лампистов", а Дельвиг был не только членом кружка, но и ближайшим другом Пушкина.
Указание С.А.Фомичева на то, что "отзвук послания проник в стихотворное вступ-ление" в письме к А.А.Дельвигу - несколько надуманно, ибо лишь одна строка "Но все люблю, мои поэты" сопоставима с обращением черновика: "Услышу ль я, мои поэты" /16/.
Послание Юрьеву было напечатано в большом академическом издании в разделе 1820 г. В комментариях к нему М.А.Цявловский указал: "Напечатано Ф.Ф.Юрье-вым в очень ограниченном количестве экземпляров на двух полулистах бумаги с вод. знаком "1819" без разрешения цензуры и указания года и места печатания... Датируется второй половиной апреля - 3 мая 1820 г." (т. II/2, с. 1077). В "Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина" ученый уточнил - "15 мая", сославшись на издание Г.Н.Геннади 1859 г., а в четырехтомном издании "Летописи" это послание указано просто "май 1820 г." с сохранением части академического комментария и с отсылкой на полях: "Садиков. С. 267" /17/.
Тем не менее, начиная со второго издания "малого академического собрания сочи-нений", стихотворение стало публиковаться Б.В.Томашевским под 1821 г. И в при-мечаниях, частично согласившись с М.А.Цявловским ("При жизни Пушкина было напечатано Ф.Ф.Юрьевым отдельно без даты"), он, в полном соответствии со свои-ми текстологическими принципами, безапелляционно заявил: "Таких первопечат-ных листков с этим текстом дошло до нас только два экземпляра. На оттиске, при-надлежащем Пушкинскому дому, рукой Юрьева написано: "А.Пушкин 1821 года". Эту дату следует считать правильной, потому что в послание включены стихи из брошенного Пушкиным стихотворения "В кругу семей, в пирах счастливых" /18/.
Ученый ни словом не обмолвился о статье П.А.Садикова /19/, видимо, посчитав неудобным согласовывать свои "концептуальные" и текстологические построения с аргументами опального историка, к тому же погибшего в 1941 г. /20/.
Некогда Б.В.Томашевский в соответствии с марксистко-ленинскими установками утверждал, что произведение "создает не один человек, а эпоха..." /21/. Оказалось, что эпоха пишет не только художественные произведения, но и комментарии к ним...
Принимая же историко-литературные доказательства П.А.Садикова о написании послания Юрьеву в 1820 г. /22/, подтвердим: черновая строка "Любимец ветреных Лаис" была заимствована Пушкиным из уже написанного в 1820 г. стихотворения, а не наоборот.
Надо сказать несколько слов о "зачине" первого черновика, который Б.В.Томашев-ский, а затем и С.А.Фомичев поставили в начало "большого стихотворения, - он был обращен не в прошлое, а в настоящее: "В кругу семей...". В собраниях "лам-пистов" семьи отсутствовали, зато их было предостаточно и в Каменке, и в по-ездке по Крыму, и в Кишиневе. Более того, в надежде на забвение былых страда-ний и былых любовных увлечений Пушкин был даже готов отказаться и от "неос-торожных мечтаний", и от "пыла неосторожного" сердца (т.е. как раз от времени "Зеленой лампы"), и от своего "посоха дорожного", уготованного ему в результате и того, и другого.
Подобное отрицание прошлого и обещание внутренних перемен в субъекте текста не могло быть не вызвано какими-то личными причинами, никак не связанными с пирами Петербурга и Кишинева, среди которых, вероятно, присутствовало и обе-щание, данное Н.М.Карамзину в апреле 1820 г., "не писать против правительства в течение двух лет" (т. XII, с. 302).
При этом не только отъезд из столицы ("Вдали друзей [вольнолюбивых ]"), но и полное отсутствие поэтической среды в Кишиневе делало Пушкина изгоем: жур-нальные публикации запаздывали, переписка была нерегулярной, ощущение "забы-тости" усиливало чувство одиночества. В этой ситуации любое литературное со-бытие воспринималось с многократным усилением.
Б.Л.Модзалевский, анализируя сохранившиеся бумаги "Зеленой лампы", пришел к выводу, что "упражнения в литературе могли быть лишь приятным времяпрепро-вождением; чтение весьма посредственных сочинителей (не говорим, разумеется, о произведениях двух истинных поэтов - Пушкина и Дельвига, да еще, пожалуй, Гнедича и Глинки), то есть Я.Толстого, Долгорукова, Баркова, Токарева, Всеволож-ского, Родзянки, не могло представлять самодовлеющего интереса" /23/.
По-видимому, строки из второго черновика ("Услышу ль я, мои поэты, Богов тор-жественный язык"), были обращены к "истинным поэтам". В отличие от них, Пуш-кин никогда не интересовался творчеством посредственных сочинителей. Так что литературными событиями для Пушкина не могли быть ни публикации "лампис-тов", ни упоминания об их произведениях.
Зато А.А.Дельвигу (23 марта 1821 г., среда), помимо стихов "Друг Дельвиг, мой парнасский брат...", Пушкин писал из Кишинева: "Жалею, Дельвиг, что до меня дошло только одно из твоих писем... Ты не довольно говоришь о себе и о друзьях наших - о путешествии Кюх....<ельбекера> слышал я уж в Киеве... В твоем отсут-ствии сердце напоминало о тебе, об твоей Музе - журналы. Ты все тот же - талант прекрасный и ленивый... Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая - твой истинный удел" (т. XIII, c. 26).
На следующий день, в четверг 24 марта 1821 г., он написал письмо Н.И.Гнедичу. Но, посылая письмо Дельвигу вместе с письмом Гнедичу ("Дельвигу пишу в вашем письме"), Пушкин, начав его также стихами "В стране, где Юлией венчанный...", объяснял: "Вдохновительное письмо ваше, почтенный Николай Иванович - нашло меня в пустынях Молдавии... Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой! Молю Феба и казанскую богоматерь, чтоб возвратился я к вам с молодостью, воспоминаниями и еще новой поэмой... Кланяюсь всем знакомым, которые еще меня не забыли - обнимаю друзей... Что делает Н.<и-колай> М.<ихайлович>? здоровы ли он, жена и дети. Это почтенное семейство ужасно недостает моему сердцу" (т. XIII, c. 28).
Оба письма, посланные как одно, дополняют друг друга и достаточно определенно свидетельствуют, что в "дискурс" воспоминаний, о которых пишет Пушкин, вряд ли вписывались "минутные друзья" его "минутной младости". Поэтому, вряд ли легитимно использовать письма при установлении времени появления черновиков, будто бы посвященных "Зеленой лампе" в ПД 830 и ПД 831.
С.А.Фомичев, описывая "вторую редакцию" в ПД 831, пришел к важному заклю-чению: "Датировка этих записей несколько затруднена, но все же можно конста-тировать, что они сделаны после 24 августа 1821 г. (дата на л. 45 об.) и до 31 марта
1822 г. (дата на л. 50 об.), т.е. тогда, когда письмо к Я.Н.Толстому... еще не могло замышляться" /24/. Не трудно заметить, что временные границы указаны с огляд-кой на существующие реконструкции. Если же исключить из "доказательств" по определению времени записей в ПД 831 письмо Дельвигу, черновые строки о Колосовой ("Катенину") и "Юрьеву", то их появление во второй кишиневской те-тради требует иных аргументов.
Напомню, что черновик "В кругу семей, в пирах счастливых" был записан каран-дашом на л. 64 об. и на "лицевой стороне листа 65 - последнего листа" /25/ в ПД 830 С.А.Фомичев, описывая историю заполнения записной книжки ПД 830, от-метил "вторгающийся здесь на л. 64 об. фрагмент поэмы "Кавказский пленник" ("Нет, я не знал любви взаимной ~ Забытый средь нагих долин" - IV, 333-334") /26/, который был записан чернилами.
Исключительность записи карандашом в ПД 830 нельзя недооценивать, поскольку таким же карандашом Пушкин сделал пейзажную зарисовку в ПД 831, и как раз на л. 50 об. Под пейзажем карандашная подпись и дата с фамилией, написанные чернилами - "31 mars, Harting":
В кишиневском дневнике под 1821 г. Пушкин отметил: "2 апреля: Вечер провел у H.G. - прелестная гречанка" (т. XII, с. 302).
По мнению С.А.Фомичева, эта запись "относится к 1822 г., хотя обычно данную помету относят к 1821 г." /27/. Однако, никаких доказательств по такой датировке чернильной подписи не привел, хотя она и была удобна для рассуждений ученого о записях автобиографических замыслов Пушкина в ПД 832. Рисунок пейзажа сделан на следующий день. В "Рукою Пушкина" приводится следующий коммен-тарий: "Рисунок карандашом... Датируется 1821 г., судя по окружающим стра-ницам тетради. Таким образом, это кишиневский пейзаж, сделанный Пушкиным из окна своей комнаты в доме Инзова. О виде, открывавшемся из этого окна писал Н.В.Берг в 1855 г.: "...Из окон, которые принадлежали ему <Пушкину>, самый лу-чший вид в городе. Место очень высоко... Вдали горы с белеющимися кое-где до-миками какого-то села. Говорят, прежде, около Инзова дома был огромный сад и службы. Теперь не осталось ничего. Дом стоит отдельно, один-одинешенек, и под-ле него две сироты - акации...". Эти акации и изображены как на рисунке Пуш-кина, так и на позднейших рисунках дома Инзова" /28/.
Свидетельство Н.В.Берга об открывающемся из окна комнаты Пушкина виде ("Вдали горы с белеющими кое-где домиками..." и т.д.) соответствует зарисовке Пушкина, на которой также есть две акации). Достаточно сопоставить рисунок Пушкина с литографией 1864 г. /29/, чтобы в этом убедиться:
"Дом наместника представлял собою довольно большое двухэтажное здание: ввер-ху жил сам Инзов, внизу двое - трое его чиновников. При доме в саду находился птичий двор... Пушкину отведены были две небольшие комнаты внизу, сзади, на-право от входа, в три окна с железными решетками, выходившие в сад..." /30/.
Так что карандашная подпись под рисунком свидетельствует, что черновик на л.64 об.-65 в ПД 830, возможно, появился тогда же.
Вывод, который следует из этого обстоятельства, однозначен: не могло быть так, чтобы "первая редакция" на л. 64 об. и 65 и на л. 60-61 об. в ПД 830, с которой Б.В.Томашевский и С.А.Фомичев начинали текст "большого стихотворения", по-явилась после "второй" на л. 48 об. и 49 в ПД 831. Значит, в реконструкции "на-чала замысла" прав был С.М.Бонди.
В ПД 831 карандашом записаны черновые строки на л. 23 об., внесены поправки в написанный чернилами черновик на. л. 35, нарисован профиль мужчины, на л. 36 об., сделана запись на чистом л. 59 об., семь профилей на л. 62 об., сценка с киши-невскими типажами на л. 68, намечен портрет (снизу вверх) на л. 72 об., пять жен-ских профилей (один обведен чернилами) на л. 73 об., три профиля на л. 74 и жен-ская фигура на л. 74 об. Можно утверждать, что Пушкин использовал на этих ли-стах карандаш после того, как чернилами были записаны черновики, за исключе-нием четырех из семи профилей на л. 62 об. Поэтому, естественно, конечная дата, указанная Фомичевым по записи чернилами на карандашном рисунке (сопоставьте: 24 августа - 31 марта ?! одного и того же года), не может быть принята.
На л. 47 в ПД 831 написан черновик стихотворения "Умолкну скоро я...". В левом нижнем углу Пушкин проставил дату: "23 (исправлено из 24) авг.<уста>":
Затем на л. 47 об., поставив в левом верхнем углу дату "24 Авг." (указание "в ночь", вероятно, записано позже), стал писать черновик стихотворения "Мой друг, забыты мной следы минувших лет". Одной страницы не хватило, и Пушкин про-должил работу на л. 48:
Черновик был закончен строкою: "Как я не требую..."
Наконец, на л. 48 об. сперва было записано начало "Бахчисарайского фонтана":
Давлат-Гирей задумчиво сидит
Драгой янтарь в устах его дымится...
Напомню, что на л. 39 об. в ПД 831 Пушкин уже начинал вступление в поэму:
Там некогда, [мечтаньем упоенный]
Я посетил дворец уединенный
Г.О.Винокур в примечаниях к поэме считал, что все ее черновики в ПД 831 явля-ются "первоначальными набросками", и указывал: "Бахчисарайский фонтан" начат весной 1821 г." (т. IV, с. 471).
Разбросанные на достаточном удалении друг от друга черновики поэмы прерыва-лись фрагментарными записями других стихотворений ("Дионея", ""A son amant Lais sans resistance") или рисунками, относящимися к другим замыслам (см., напр., "адский" рисунок на л. 49 об).
Так что ничего удивительного не было в том, что, отчеркнув черновые строки нача-ла "Бахчисарайского фонтана", Пушкин на л. 48 об. приступил к работе над другим замыслом:
Если Г.О.Винокур не ошибся в своей датировке начальных строк "Бахчисарайско-го фонтана", то новый замысел возник после записи их на л. 48 об. в ПД 831, т.е. после весны (март-май?) 1821 г. При этом надо сказать, что в черновике так назы-ваемой "второй редакции" (по С.А.Фомичеву) нет ни одной строки с намеком на ерничество или шутку:
Зато нельзя не отметить первые строки:
до меня доходит
И [милый] звук [мне] [знакомых] струн
Печаль на душу мне наводит
Знаки (двойная черта и фигурная скобка острием вниз , поставлен-ные Пушкиным после этих строк) "реконструкторы" приняли за указание того, что эти строки Пушкин собирался вставить в другое место. Дальше Пушкин написал:
[Навек] [Молвой покинутый]
[А] [я] , [потерянный] [изгнанник]
[в] [степях Молдавии забыт]
[Давно ль] [Непримиримою] Судьбою
Певцы давно разлучены…
Не трудно заметить, что основные мотивы, которые сразу наметил Пушкин, вызва-ны разлукой с поэтами, а вовсе не с друзьями-собутыльниками. Так что, по всей видимости, черновая запись этого замысла, сразу же после черновых строк "Бах-чисарайского фонтана" появилась в ПД 831, не ранее весны 1821 г. Подобная датировка имеет и документальное подтверждение, но уже во второй кишиневской тетради ПД 832, где на первом листе записан список лиц - адресатов поэта.
С.А.Фомичев, анализируя вторую кишиневскую тетрадь, писал, что эту запись на-до отнести к "первому этапу работы в тетради ПД № 832 (связанному с замыслом автобиографических записок)". "Обычно, - комментировал ученый, ссылаясь на книгу "Рукою Пушкина", - перечень "записанных фамилий трактуется как обо-значение лиц, которым Пушкин собирался отправить письма... Однако о переписке Пушкина с Баратынским в это время мы не имеем никаких сведений (Пушкин об-щался тогда с ним через Дельвига)... Примечателен сам отбор имен: все они (кроме последнего, Л.С.Пушкина) обозначают поэтов. Можно предположить, что Пушкин здесь наметил список лиц, которым собирался написать и частично написал (см. зачеркнутые фамилии)... стихотворные послания, а именно: "Катенину", "Вязем-скому", "Баратынскому", "Дельвигу", "Раевскому", "Брату" /31/. Но, по крайней мере, стихотворные послания Катенину, Вяземскому и Дельвигу были написаны уже в 1821 г. И Пушкин должен был бы, вслед за Дельвигом и Раевским, вы-черкнуть (следуя логике С.А.Фомичева) и Катенина с Вяземским. К тому же нам неизвестно стихотворное послание "Брату", датированное 1821-1822 гг. Столь же парадоксален и комментарий в "Рукою Пушкина": "Если считать, что запись пред-ставляет собою список лиц, к которым нужно было написать письма, - а предпо-ложение это весьма вероятно, - то список этот нужно датировать концом апреля - началом мая 1822 г... В это время Пушкин прочел № 13 "Сына Отечества" за 1822 г., побудивший поэта написать П.А.Катенину" /32/. Но еще в письме к брату от 27 июля 1821 г. Пушкин, интересуясь, "что делает Катенин?", раздраженно спрашивал: "Он ли задавал вопросы Воейкову в С.<ыне> О.<течества> прошлого года?" (т. XIII, с. 30) /33/, да и сам М.А.Цявловский в "Летописи" указал: "Беловая рукопись стих. Катенину ("Кто мне пришлет ее портрет"). Под текстом дата: "5 апр.". Стихотворение посылает Катенину в письме (несохранившемся), которое до него не доходит" /34/.
Но даже если согласиться с С.А.Фомичевым в определении характера имен (поэ-ты) и причины вычеркивания фамилий (уже написаны), главным для нас остается датировка самой записи:
Во-первых, возле фамилий Катенину, Вяземскому, Баратынскому стоят черточки (их нет под остальными фамилиями). Они могут значить то, что Пушкин уже что-то написал (Катенину - 5 апреля 1821 г., Вяземскому - апрель-май 1821 г., Ба-ратынскому - март-апрель 1821 г. /35/) или же, что письма и послания отсутствуют. .
Письмо А.А.Дельвигу со стихотворным посланием "Друг Дельвиг, мой парнасский брат" было отослано после 24 марта 1821 г., возможно, Пушкин тогда же и вы-черкнул его из списка. Трудно сказать о каком Раевском идет речь: В.Ф.Раевский с августа 1821 г. по февраль 1822 г. находился в Кишиневе, и писать письма к нему Пушкину было бы странно, а стихотворные послания "первому декабристу", были переданы не раньше июля 1822 г.
Во-вторых, список фамилий был сделан до того, как на листе появилась запись из "Энциклопедического обозрения" потому, что "отсылка" Пушкина вписана сбоку так, чтобы она не налезла на фамилии " /36/.
Эти текстологические наблюдения позволяют уточнить суждения пушкинистов и признать, что запись списка фамилий появилась в ПД 832, по крайней мере, до 23 марта 1821 г. (возможно, и раньше - см. дату на "энциклопедической заметке"), но никак не в июле 1822 г., ибо полемика по "Руслану и Людмиле" к этому времени устарела, а иностранные отзывы вряд ли могли бы без причин заинтересовать Пуш-кина).
Следовательно, список фамилий на л. 1 в ПД 832 дает основания считать, что чер-новые строки в ПД 831 были записаны в это же время или раньше, а записи на л. 64 об.-65 в ПД 830 вместе с карандашным рисунком на л. 50 в ПД 831 позже.
Собственно говоря, в списке фамилий осталась необъясненной одна запись: Бара-тынский. Но значение Баратынского в возникновении ряда черновиков, объединен-ных "реконструкторами" в один, столь велико, что об этом надо рассказать в от-дельной работе.
Примечания:
© S.Schwarzband
|
TSQ 34
Toronto Slavic Annual 2003
Arkadii Shteinvberg. The second way
Roman Timenchik. Anna Akhmatova in 60s
Le Studio Franco-Russe
back
